– Я убийца их и нет мне прощения. И Бог отвернулся от меня.

– Кто ты?

– …я…ще…ник.

Грешник назвал себя священником, живущим в доме за Туманным озером? Или он сказал «отшельник»? Отец Марк сделал паузу и попросил продолжить.

Этот странный грешник, видимо от волнения, что-то бормотал утробным голосом. Он каялся от имени отца Марка! Попросил наложить епитимию и отпустить грехи. Но в конце он будто разрыдался или засмеялся – трудно было определить.

Невзирая на цинизм пришельца, отец Марк начал молитву и читал ее, пока не исчезла тень, и не опустело место за перегородкой. Но молитва не может прекращаться. Отец Марк вышел следом со словами:

– …И я отпускаю тебе грехи во имя Отца и Сына и Святого Духа…

Рядом никого не было. За столбом снова мелькнула тень. Он проследовал туда и вдруг столкнулся с прихожанином Якобом.

– Отец Марк?

– Якоб?! Что случилось? …Якоб! Не молчи! – он увидел, как побелел бедолага Якоб.

– Я…я… пришел…Они не хотят нести погибших на отпевание.

– Я встречусь с ними. Успокойся.

– Нет! Нет!

– Пойдем! Выпьешь воды.

Прихожанин дрожал, стуча зубами, и приподняв руки, будто хотел прикоснуться к священнику и убедиться, что он не обознался.

– Якоб! Ты слышишь меня?!

Прихожанин стоял обомлевший и все комкал в руках свою шапку.

– Якоб? – вновь обратился к нему священник.

– Да! Отец мой! Я зашел и вдруг вот отсюда, из исповедальни, где Вы…это…оттуда выскочила крыса. Вы исповедовали крысу.

Священник развел руками – он не мог ошибиться в том, кто приходил к нему на исповедь. Но что объяснишь людям? Теперь Якоб разнесет по свету новую легенду о священнике-оборотне.

– Якоб! Это храм Божий, а не зверинец. Подумай, что ты несешь.

– Нет! Нет! Отец мой. Я хорошо видел. Крыса…побежала… вон туда… а кто еще там был?

– Он не назвался мне, но все мы в долгу перед Господом и я служу ему. И каждого приму, кто придет.

– Я пойду, пожалуй… пойду…

И Якоб, забыв перекреститься, скрылся за дверью.

Священник присел на скамью. Из забытья его вывела мелькнувшая тень, и когда он попытался уловить ее движение – она упала на вазу с цветами.

Остановив свой взгляд на этой вазе, он уже не в силах был его оторвать. Перед ним стоял незнакомец, сразу напомнивший того черного всадника, что своими набегами наводил ужас на жителей города. Высокий, в сером плаще из грубой ткани, и с закрытым лицом, пришелец стоял неподвижно, как статуя, и только его грудное дыхание нарушало церковное безмолвие. Через какое-то время священник уже обнаружил себя стоящим на коленях перед незнакомцем. Сжав зубы, он попытался поднять голову, но тщетно! Шея будто онемела. Тогда пришелец своими руками, облаченными в высокие перчатки, взялся за голову священника и потянул вверх…

– Ты явился за мной? – скрежеща зубами, как на пытке, проговорил священник.

Он видел перед собой руку незнакомца, закрывавшую весь обзор, и схватился за нее. Рука его скользнула как по ледышке вниз, и на ладонях осталась какая-то слизь. Будто не ладонь, а жабу он выпустил из рук. Незнакомец мотнул головой, разбрасывая множество теней. И священник заметил, что из-за капюшона не торчит даже подбородок, потому что у него нет лица.

И показалось ему бесконечно долгим движение утяжеленных глаз в направлении головы пришельца. И на этом незнакомом ему пути преодоления скованности, он увидел крики и страдания погибших, кровь из рваных ран истерзанного волками юноши, волны воды, поглотившей Олину, и старика, засыпаемого землей в кладбищенской яме.

Он должен был увидеть все, и он увидел! Он вынесет это бремя на себе, но не как убийца, а как исповедник. И он увидит Дьявольский оскал, даже с закрытыми глазами.

– Во имя Иисуса Христа! Тебе не сломить меня!

А незнакомец уже удалялся по среднему нефу, так и не раскрыв капюшона. И будто не шел он, а плыл над каменным полом, медленно и беззвучно. По голове, плечам и спине его сновали крысы, так, как они бегают по трупам. Никогда на живом человеке крысы не бывают так смелы.

Простонав от боли, сдавившей горло, священник рванул за ним, дабы схватить и удержать…, но камнем рухнул на пол. И летевшая из-под церковных нефов сутана, должна была накрыть его с головой навсегда и удушить, но рассыпалась пеплом…

Он не помнил, сколько пролежал на каменной плите. Пепел от сутаны бродил по залу, как с огромного пожарища, развеваемый вспорхнувшими птицами. В последнее время они преследовали его тайно, эти черные вороны, собираясь стаями, то в доме, то в церкви. Сестра Маргарита была больна, и в костеле некому было осмотреть, все ли закрыто. Держась за стены, он как слепец, выбрался на улицу, туманно соображая, что с ним произошло, почему он так ослаб и был немощен перед явившейся угрозой. Но причина того, зачем он так рвался наружу из храма, ему раскрылась. В ушах стоял грохот колес о каменную мостовую, колес, стучащих в тех городах, где живут еретики. Дуги их погнулись от тысяч миль проезженных дорог. Но никогда они не сломаются, напоминая каждому о его ответе за грехи.

Повозка инквизитора проезжала по улице в сопровождении конной стражи. И он увидел пустующую клетку. Он знал, что увидит эту железную клетку. Он поймал себя на мысли, что долго ждал этого дня, как ждет наказания осужденный.

Карета инквизитора, оторвавшись от кортежа, успела прогреметь железными ободками колес по всему городу, и остановилась перед Ратушей. Замыленные кони нетерпеливо застучали подковами о брусчатку. Конники выстроились в ряд, и вся процессия будто застыла в ожидании остальных повозок. Наконец черный кожаный полог кареты слегка приоткрылся. Это был знак, и Бургомистр, нарочито чеканя шаг, вышел из открытых дверей здания, и сделал приличествующее лицо. Он вышел один, будто в магистрате он, как важный воспитатель, уложил всех детей спать и теперь готов к серьезному взрослому делу. И тогда, облокотившись на руку секретаря, из повозки выглянуло лицо старика в черном капюшоне, худое и испещренное морщинами, с черепом, где кожа высохла и сморщилась, как поверхность земли, давно не орошаемой дождями. Это было мумифицированное лицо, с которого давно осыпались брови, а нижняя часть лица, под крючковатым орлиным носом, была обтянута кожей так, что губы, его видимо, заползли в беззубый рот. И тщетно Бургомистр, своим опытным взглядом, попытался понять, куда смотрит эта голова – поскольку глаза были спрятаны в глубоких дырах глазниц. Когда инквизитор ступил на землю – то это оказался высокий, суховатый на вид человек, где голова как у стервятника свисала на тонкой шее. За ним незаметно появился еще один, в таком же черном одеянии с крестом, чуть ниже ростом, упитанный и подвижный. В сопровождении еще более высоких стражников, они быстро поднялись по ступеням, и, не задерживаясь на приветствия бургомистра, скрылись в здании.

Инквизитор, брат Рамон, был неизвестен в этих северных краях. Его первый визит оказался, и ожидаемым, и одновременно неожиданным. Встретивший его бургомистр не разобрал смысла слов, наконец прилетевших к нему от брата Рамона, но закивал, поддакнул, и опустил глаза.

две картины,

Брат Рамон остановился у одной из картин, являющих трагическую участь несправедливого судьи. Он кивнул на изображение. Бургомистр в свою очередь кивнул письмоводителю – тот подбежал к Инквизитору и сообщил:

– Святой отец! Сцена взятия судьи под стражу. События происходят при персидском царе Камбизе, за пятьсот лет до Рождества Христова. Художник изобразил взятие несправедливого судьи под стражу по повелению здесь же стоящего Камбиза. Если Вы, Святой отец, обратитесь к другой картине, рядом – то увидите страшное наказание, которому подвергся судья.

Отец Рамон перевел взгляд на указанное изображение. Несчастный судья был положен на стол и привязан к нему, а исполнители камбизова повеления сдирали с несчастного кожу, чтобы потом обить ею судейское кресло. Царь Камбиз со скипетром стоял у стола и наблюдал за действом.