В нос ударил едкий запах – вызвавший у нее безостановочное чихание. Она все равно не покинет место у комода – любопытству нет предела, даже когда дом посетила нечистая сила. Перекреститься и за дело.

Что за судьба была у этих браслетов? В конце концов, старуха могла подарить браслет священнику. Днем найдется потеря и все встанет на свои места. И опять засвербило в носу, чихнула, схватила графин, но графин был пуст. Пить хотелось сильнее – она вспомнила о кубке «нога косули», наполненном вином. Его так и не убрали с поминального стола. Кто-то днем внушал ей старую примету – не трогать кубок, пока не испарится вино. И откуда он взялся у старухи? С клоками шерсти вокруг широкого копыта… Кристина взяла кинжал, торчавший из-под салфеток, прочертила им по воздуху дугу. Словно разрезая обнаженным лезвием нарыв на обнаженном теле ночи. Она провела мягкими подушками пальцев по лезвию, но осторожно, чтобы не пораниться. Ей вновь вспомнилось лицо священника, подробно, с каждой впадинкой и морщинкой.

Кристина улыбнулась своим впечатлениям, и скомканная на столе бордовая скатерть, доселе подбитой птицей свисавшая со стола, показалась теперь сказочно мягким и теплым котенком. Кристина сняла ожерелье со статуэтки грозного языческого бога и оглянулась в поисках напольного зеркала. Стены и зеркала были завешены просторными покрывалами, надувавшимися от сквозняков и свисавших как купола снегов на далеких сопках. Приоткрывая завесы она наткнулась на галерею портретов суровых предков. В нее уперся пристальный взгляд старого графа, а рядом сверлили тебя насквозь еще более жуткие глаза графини… Материя соскользнула с рамы, и подняв облако пыли, устелила пол. Кристина отпрянула назад, едва не потеряв равновесие… с портрета на нее в упор смотрел священник отец Марк.

Оглушительный стук вывел ее из оцепенения. Без сомнений, кто-то яростно ломился в наружную дверь этого склепа. Удары в дверь были все громче и настойчивее. Засов на петлях застрял на месте и не поддавался. На кухне она отыскала, что потяжелее, и обухом топора стала наносить удары по толстому железному языку. Засов сдвинулся с места, но Кристина продолжала бить по нему, пока топор не выскочил из рук.

– Ого! – раздался голос с улицы.

…В проходе стоял высокий человек, которому принадлежал этот голос, и первое, что она различила на его лице – гримасу широкой во весь рот улыбки. Может клоун отбился от бродячего театра?

Это был совсем молодой парень, огромного роста, с огромными, как две лопаты, руками. Он протяжно промычал нечто бессвязное, будто дал команду своим рукам-лопатам – те зашевелились в ответ, и тогда он пробубнил ее имя. Судя по всему, во рту ему тоже что-то мешало – смачным плевком он избавился от препятствия и заговорил с паузами:

– Не узнала…? Меня не узнала…? Как же? А? А чего напужалась? А? Кристинка? Эт! Меня-то не узнала? Правда, когда я выпью маленько – меня все боятся в округе. И я тоже боюсь! А знаешь кого? Тебя! Ага! Я тебя боюсь. Видишь! Дрожу весь. Честное слово. А старуха не подслушивает? – Кристина оглянулась, а парень приложил ручищу ребром к уху и залился веселым смехом.

Только теперь она узнала в верзиле, загородившем дверной проем, резвого белокурого Янека, напряжение в ее теле немного спало, она обессиленно припала к дверному косяку, выдыхая накопившийся страх. Янек сразу замолк, заволновался еще больше, огляделся по сторонам, соображая, что ему делать. Наконец, он решил сбегать домой и принести Кристине маленького щенка, появившегося на свет на минувшей неделе.

Если бы Янеку встретился на дороге случайный прохожий и спросил его: «А зачем дарить щенка среди ночи?» То Янек, в ответ, только бы улыбнулся смущенно и махнул рукой.

Он протиснулся, царапая спину, в укрытый лаз городской стены. Ночной городок еще прозябал в предутренней дреме, и раздирал на части тишину один неуемный голос. Голос веселого Янека. Он пел старинную песню, зная из нее лишь припев:

Мы пьём все вместе, выкатывай ещё бочку.

Мы пьём все вместе, и никто в одиночку.

По припеву люди привыкли узнавать молодого гуляку. Ему было весело! От энергичной ходьбы он пыхтел еще больше, и вносил в пение паузы, чтобы немного отдышаться. Худенькие домики с острыми черепичными крышами проплывали перед ним, как прибрежные деревца перед набравшим ход кораблем. Проплывали и тени, бросаемые каждым деревом, каждым столбом и каждым животным.

Неожиданно для себя он произнес:

– Отец Марк…

Оглянувшись, он проводил глазами скоро удаляющуюся фигуру священника, и отмахнулся от нее как от наваждения.

У дома Янека злобно рычала собака. Он приблизился. Не узнавая хозяина, собака рванулась из своего укрытия и когда цепь натянулась до предела – залилась лаем, вот-вот цепь должна была лопнуть от сильных рывков.

– О! Не узнаешь? – Янек ошалело смотрел на собаку, не зная, как ее унять. На глаза попалась забившаяся в угол овечка. Сонное животное не блеяло и не смотрело в его сторону.

– Заблудилась? – он стал двигаться к ней, расставив руки, но вдруг рычание раздалось у самого его уха. Все вспыхнуло в глазах и потемнело.

…Когда Янек пришел в себя – он сидел, опустив голову и прислонившись спиной к забору. Вокруг стояла тишина, как будто с ним ничего и не происходило до этого, а все просто почудилось.

– Домой! Домой! Не пойму, откуда овца? Тьфу, напасть.

Заскрипела калитка. Собака залилась диким лаем, не признавая хозяина. Ему пришлось пробираться, прижимаясь к стене спиной и отпуская ругательства на собаку, овцу и заодно на священника…

Не чувствуя ног своих, он торопился к Кристине. Вместо щенка, к которому бешеная собака так и не подпустила, он нес спелые персики, слизывая с пальцев растекавшийся сок. Он оступился на ровном месте, рассыпал персики и в нетерпении собирал их, обшаривая траву и колючих ежей.

После ухода Янека Кристина побоялась возвращаться в дом – может губу прикусить от досады, что не удержала удалого защитника? Но разве его удержишь? Ветер пробежал по листве, по распущенным волосам, ласково и нежно – звезды собрались в игривые созвездия и светились так, словно зазывали к себе… в даль бесконечную. С сада повеяло прохладой и ароматом сирени – хотелось войти в садовое королевство, схватиться за подол платья и закружиться под сияющей луной. Сад благоухал ароматами. Она спустилась по тропинке, и по-птичьи поднимая руки-крылья, прошла по цветочным галереям, держась за платье, осторожно обходя покрытые росой, высокие стебли гладиолусов, орхидей и роз, а дальше… дальше под сводом старых яблонь, укрывались кусты смородины и малины. А впереди, за каменной аркой, уже начинался старый сад. Здесь блуждали другие запахи и звуки – все было нарочито степенным.

Как здорово ночью идти по галереям сада, когда сквозь ветки проглядывают мириады звезд! Когда каждый стебель склоняется перед тобой, как поданные перед своей принцессой. И можно выбрать трон, где хочешь и восседать, допустим, под цветущим, дурманящим жасмином, вдыхая его аромат…

Кристине послышался скрип входной двери. Она подкралась к ней – старая массивная дверь то приотворялась, то закрывалась, как будто была из бумаги…

– Пусть скрипит! Там блуждают призраки. И призрак старухи среди них.

Кристина подняла глаза к звездам, выглядывавшим из-за причудливых веточных сплетений, и крошечные огоньки зажглись в ее зрачках. Звезды созданы для красивых глаз. Иначе, какой прок от их далекого сияния?

Вдали, за домом собрались тучи, и лес под ними чернел сильнее, чем в другой стороне. А за лесом была поляна, где прошли все детские игры и куда почему-то ночами уходила старуха.

– Поляна! Ты все еще гостеприимна…, – зашептала Кристина, и вспомнила скороговорку: «Полярное пугало поляны пугает Полярной звездой».