По телу пробежал озноб. Нет! Это не привидение! Такое не может привидеться! В углу это существо. По виду напоминающее подросшее дитя, но с безжизненными глазами, с вытянутыми, как плети, руками, вокруг которых отвисали длинные волосы, и поднимался горб спины. Существо было одето в девичье платье, на котором собралось несколько крупных складок, казалось, что платье не впору и потому отвисает на чреслах, как на шесте, что ставят в огородах от нашествия птиц.

Вырваться! Вырваться от этого монстра! Он засуетился, собрался встать, приговаривая: «За дровами, за дровами…». На глаза попались россыпи бусинок. Их след уходил туда. В ту сторону… в дальний угол, куда ему больше не следовало смотреть. «Откуда оно там?»

– Марта! – вдруг вырвалось у Ларса.

Но он тут же замолк, видя перед глазами ту отрубленную длань, что принес из леса. Кто-то гладил его по голове этим холодным безжизненным обрубком, водил им перед глазами. И впервые Ларса обуял такой страх, что смотреть уже было нельзя, стояла пелена перед глазами, и на ресницах была такая тяжесть. Ларс был связан и не мог пошевелиться, тело закаменело. А когда глаза его раскрылись, то уже не было пут, и нужно было вскакивать и бежать вперед, туда, где сидело это привидение. Сделав несколько шагов – он понял, что все происходит наяву. Девочка не шевельнулась ни на шум его шагов, ни на прозвучавший голос. Она возилась с чем-то в углу, и обернулась, только когда он протянул руку… На него в упор посмотрели старушечьи глаза… и медленно к нему потянулась длинная старческая рука. Он успел сделать шаг назад, чтобы не прикасаться к ней. И оставался так стоять, как вкопанный, сохраняя на лице глупую улыбку. Он вспомнил эти глаза, смотрящие насмешливо и ядовито, он уже встречался с ними не раз, и тогда, под утро, в доме старухи, и потом, в миг избиения священника, когда он, Ларс, перевернул поверженного врага на спину… Тех жутких впечатлений хватило Ларсу, чтобы теперь проводить беспокойные ночи, слышать чудные голоса, шарахаться от скрипа несмазанных петель, спать в лесных оврагах, прятаться от черта и от людей, и испытывать дикую душевную тревогу, когда остается одно – волком выть от тоски.

Послышался тонкий голосок ее, этой девочки. Да она и рта не открывала. Голос происходил из другого конца комнаты. Ларс попятился назад и качал головой из стороны в сторону. Девочка встала на коленки и поползла мимо него прочь из комнаты. А Ларс завыл громким голосом, стиснув зубы, и стал ощупывать лицо дрожащими руками. Ладони покрылись жиром. Он протер их о штаны, навалился спиной на дверной косяк, и всхлипывал как обиженное дитя. Девочка, опять возникшая перед ним, заглядывала ему в глаза, что-то сыпала ему на голову и хлестала плеткой, пока он уползал от нее на четвереньках. Он усиленно хватал губами воздух. Все конечности дрожали. Спазмы сжимали горло… Сбивая все на пути, он выбрался во двор… и побежал к своему колодцу, но наклонившись за ведром, в ужасе отпрянул от него, свалился с ног, отмахнулся от дурного наваждения, забрался в сарай, и сидел там, подперев вилами ворота.

Поздним вечером сапожник Прийт Моом мылся под смородиновым кустом – он громко фыркал, кряхтел, пытаясь оттереть свои коричневые от дегтя пальцы, которые давно не отмывались от грязи, проникшей глубоко в поры. Но ему так нравилось это занятие, так настойчиво он тер свои ладони, что казалось, сотрет и кожу от старания. Конечно, ворчания жены для Прийта, не имели на него никакого действия. У нее уже устала рука держать кувшин, с которого она поливала.

Мария Моом, состарившаяся раньше своих лет, вдруг всмотрелась в темноту и запричитала, она заметила столпившихся у ворот Томаса, долговязового Яана и еще дровосека с длинным носом, имя которого она постоянно забывала. Женщина недовольно фыркнула, опасаясь неминуемой пьянки, ругнулась и заняла выжидательную позу. Прийт сразу не разобрал, в чем дело и попросил ее не лить ему воду в штаны и не глазеть по сторонам. Вошедшие уже потеряли терпение от невнимания семьи Прийта и стали зазывать своего моющегося друга. Тот утер лицо и лишь поднял голову, как догадался – случилось неладное. Подвинув неумолкавшую жену, он пошел навстречу Яану:

– Не томи, друже, с чем пришел?

– Ларс…

– Говори. Не волнуйся.

Но Яан замолчал, будто кол проглотил.

Тогда Прийт попробовал разговорить Яана:

– Я заглядывал к Ларсу утром – он не вернулся еще. Вы его… потеряли?

– Нет.

– А чего?

– Он, – здесь все выдохнули. – Он повесился.

– Как!?

– У себя, в сарае.

– Ты что?! Не может быть. Ларс такого не может сделать, Яан! Ты… ты откуда это узнал?

Но Яан и дровосек молчали, угрюмо склонив головы. Прийт посмотрел вокруг, будто ожидая, что кто-нибудь это опровергнет, и скажет, что Яан просто шутит. Но кроме мелких птах, устроивших свои игры на земле, никого вокруг не было.

Тогда Прийт осторожно сказал:

– А вдруг его повесили. Вдруг не он сам того… А ведьмаки…

– Что-то священника в этот раз не было. А соседка все говорила, что-то бубнила – не разобрать… она со странностями. Но я прислушался – кто-то приходил к Ларсу перед смертью. Эта бабка кого-то видела…

Все молчали. Прийт на удивление спокойно отнесся к этому известию. То ли ожидал подобного, то ли собрался с духом, да вида не показывал. Он перекрестился и пригласил всех в дом.

Выпив по кварте рябиновой настойки, все сидели молча.

Позже зашел старик Томас – выпили еще, но хмель в голову не шел. Постепенно, за густой похлебкой из бобов, лука и свиной грудинки как-то отлегло у всех на душе. Сначала разговорились о скором урожае, помянули прошлогодние дожди. Но Яан вдруг предложил:

– Во вторник похороним Ларса. А к тому времени, думаю, не помешало бы нам с ведьмой разобраться!

– Она ж померла! – все перекрестились, но Яан посерел в лице и договорил свою мысль:

– Мы выбросим ведьму из могилы! Выбросим к чертям собачьим, чтоб не тянула к себе никого.

– Выбросить, говоришь? – задумался Прийт.

И по лицу Прийта было видно, что он тоже давно пришел к этой мысли.

– Выбросить и вбить кол!

– И собакам скормить! И дом ее спалить.

Предложения сыпались в одну кучу и ясно было. Что каждый внутри себя вынашивал одно и то же, избавиться от дьяволшьщины.

– Да-да, – поддакивал каждому старик Томас заплетающимся языком, он захмелел больше всех. – Все началось, как ее похоронили…

– А как священник? – спросил Прийт.

– Что ты говоришь?

– Да я про священника…

– Грех убивать его я на себя не возьму. Вон Ларс доходился, что в петлю полез, – сказал Яан. – Выкопаем ведьму, сожжем и пепел растопчем. Тогда священник угомонится, перестанет лазить по ночам.

– А может это он… и Ларса того…, – намекал Прийт.

– Да нет, не похоже, – Яан вдруг заметил, что он встает на защиту священника.

– Ему бабу нужно, а не черта, – заключил старик Томас.

Все перекрестились, опасаясь своих слов.

– А может Ларс – это его рук дело? – все не унимался Прийт. – Теперь они с Мартой разгуляются… А?

– Даже мне бабу нужно, не только ему…, – старик Томас продолжал говорить о своем.

– Я другое скажу. Подожди, Томас, – вдруг заговорил лесоруб Якоб. – …Говаривают, он сын ведьмы. Может, ему бабы нужны, чтоб обратить их в эту чертовню.

– Чтоб все бабы ведьмами стали?

– Не забывайте, дочка Иоахима исчезла с концами.

– Вот, вот. Она еще ведьмой вернется, – встрял в разговор старик Томас, который все это время разговаривал сам с собой.

– Иоахим-то вернулся… да… Я думал, ему конец тоже настал. А он вернулся… и не говорит, где был.

– Горе есть горе. После такого, что он тебе скажет.

– Да! Мужики! А вы слыхали, собака Ларса сорвалась с цепи и утекла в лес.

– Еще собаку сюда прицепим?

– Да собака здесь ни при чем. У зверей свои законы. Так за шелухой зерен не разглядим, – начал подводить итоги разговора Яан.