В гостиной он разжег камин, расстелил теплую, с терпким запахом, шкуру медведя и раздел Кристину донага. Она была без сознания, и ее тело было изуродовано судорогами. Инесса принесла портняжную иглу, и принялась штопать порванное платье. Но вот она исчезла и уже стояла, замерев, в проходе. Узнает ли она Кристину, которую привела сюда когда-то?

Он растирал тело девушки настоем трав, пока не столкнулся со взглядом, в упор направленным на гостью. Это был взгляд Инессы. Он понимал, что с ней происходит, и краем глаза продолжал следить.

«Почему она смотрит так? Ей передаются мои мысли или нет? Если передаются, то ОН все знает… Нет! Этого не может быть».

Он читал молитвы и укалывал тело Кристины, пытаясь обнаружить отметину Дьявола, но тщетно. Ее тело вздрагивало, покрываясь красными пятнами. Тогда он окропил ее святой водой, перекрестил и пошел готовить пищу.

«Я не мог ошибиться… она общается с Дьяволом. ОН затягивает ее в свое логово. Почему ОН повел ее на кладбище? Мне же раньше был известен подобный случай. Женщина после сношения с инкубом сошла с ума от страсти, никто не смог ей вернуть утраченный разум. И все повторилось с Мартой».

В скором времени до него донеслись вопли. Он нашел Кристину, корчившуюся в судорогах. Кто-то невидимый владел ею и душил. С непрекращающейся молитвой он прошел по комнате, окропляя святой водой все углы. Затем он схватил ее и вырвал из таинственных объятий. И никто не набросился на него, лишь острая боль обожгла щеку и шею – это ее ногти впились ему в лицо до самой крови и прочертили полосы, пока он не схватил ее за запястья. Приложив святой крест к ее груди, он держал его, пока не успокоилось ее тело, и не осталось красного отпечатка креста.

– Изыди! Сатана! Изыди! Изыди! – выкрикивал он, схвативши горевшую головешку, и махал ею, охваченный огнем пожара от искр вспыхнувшего пледа.

Внезапно распахнулись створки окна, и мгновенным огнем охватило комнату – он вытащил Кристину в коридор, вернулся в комнату и начал выбрасывать вещи в окно, из-за которого послышались громкие возгласы, и кто-то пробежал по краю сосняка.

– Дьявол! Дьявол! Дьявол! – слышался в отдалении испуганный крик.

Когда он справился с пламенем, Инесса выглядывала из коридора, ее глаза горели, и не было испуга на ее лице.

Он разбудил Кристину, ощущая руками, как холодеет ее тело. Она глотнула воды и вытаращила на него глаза. В них задержался ужас – она его не узнавала. Только теперь он заметил, что она стоит перед ним вся голая и посинело ее тело. Он стянул с себя сутану и облачил в нее Кристину, другой одежды под рукой не оказалось. Ее тело еще дергалось от учащенного сердцебиения, но дыхание становилось ровнее. Он снова умыл ее святой водой и крестом очертил вокруг линию круга. Теперь можно было перевести дыхание. Он огляделся в поисках Инессы, и минуту спустя нашел ее в другой комнате. Ребенок забился в угол под миниатюрный ореховый столик, и волченком выглядывал оттуда, не шелохнувшись.

Выскочив через задние двери в сад, он нарвал лопухи подорожника, растер его в ладонях и понес в дом. В коридоре никого не оказалось, а Инесса обнаружилась в маленькой комнате на шкуре, где заснула, свернувшись котенком. Нигде не было и оставленного креста. Он прошел по комнате и вдруг услышал крадучийся звук. Тогда он содрал с себя нательный крест, резанул им по венам и закричал обращение к Богу. Шум сзади утих – оглянулся – Инесса сидела перед ним, но ее глаза! Они напомнили ему только одни глаза. Это глаза старухи Агнессы. Он мгновенно понял, что вот так она к нему вернулась, как он потребовал тогда в доме, но вернулась, чтобы забрать чью-то жизнь. Это она кралась, чтобы наброситься на него. Но его кровь на кресте остановила ее. Он побежал в соседние комнаты – в той, где был пожар еще стоял дым, но никого не было. Он бросился к парадному входу, где была приоткрыта дверь.

– Я ж все запирал!

На крыльце стояла Кристина в сутане до пят, она уже спустилась на ступени. Вокруг собрались старухи. Она что-то лепетала языком, как безумная, качая головой. Старухи безмолвными изваяниями застыли вокруг нее. Их даже не смутил вид священника, перепачканного в крови и саже, и запах дыма. Он приложил траву к лицу, разглаживая каждый листок, потом стал затыкать кровоточащую вену – старухи начали перешептываться.

– Стойте! – Я все объясню, – попросил он и вернулся за одеждой.

Старухи замерли, будто проглотивши языки.

«Откуда они взялись? Ах да!»

Как он мог забыть – в это время дня богомолки часто приходили за молитвами и приносили молоко и съестные припасы.

«Что подумают набожные старухи?» – он совершенно растерялся, взял Кристину за руку и попятился назад, сверкая глазами, как затравленный зверь, и сшибая по пути кувшин с молоком, переступая через молочную лужу, он вдруг понял, что прячется подобно греховоднику. Зачем? Как провести теперь вечернюю службу в приходе? Что он им скажет? Да нет! Сначала надо остановить кровь на руке. Сестра Маргарита в храме что-то объяснит… А старухи передадут, что поранился.

«Но ничего не объяснишь тому, кто видит в тебе лишь порок и ненавидит тебя за то, что ты отличен от других, что просто чужой. Они давно заткнули уши от голоса Господня, завязали глаза от света Господня, чтобы осуждать и проклинать, чтобы найти кару Невиновному. За это и наступает расплата».

Он отвел Кристину в молельню. Она едва успевала за ним, захватив длинные полы сутаны. И глядя на его спину ей показалось, что она не могла ошибаться, тогда, ночью….

Безоконная, крохотная комната молельни представляла собой темное помещение с устоявшимся запахом воска. Посреди комнаты, на массивной, черного дерева подставке, лежала Библия в кожаном переплете. Ее углы поистерлись. Кристине захотелось потрогать ее и пошептаться с ней о многих тайнах. Ведь Библия в рассеянном свете комнаты выглядела как живое существо, как черепаха, которой давно исполнилось сто лет. И как старый панцирь, поистерлась ее обложка.

Священник отвлекся в молитве и так он остановил течение крови. Рядом, на коленях стояла Кристина, она крестилась, и, сжимая в пальчиках хрусталики Розария, обращалась к Богу.

Она шептала слова молитвы, но между строк священного писания он явственно слышал: «По веткам ползет змея, а мне мерещится рука… По веткам ползет змея». Он понял – она читает не молитвы.

– Горные просторы Гундеборду. Ледники. Озера, густые как кедровая смола. Леса, не ведающие, что такое осень, и исполинские горы… Туда никто никогда не добирался. Север хранит многие тайны, но они раскрываются, когда люди-волки спускаются в леса. Их вызывает дьявол.

…Он обнаружил себя сидящим под окном и засыпанным кусками черного пепла. Поднялся. Что там, за домом? Кто-то кричал. Почему все затихло? Что было с ним, наконец?

Капли дождя застыли на стекле. Редкие, крупные, утяжеленные капли даже не стекали, застыв как кедровая смола. А за ними? Он поймал себя на мысли, что стал бояться людей. Поэтому сейчас ему так трудно даже заглянуть в окно. Можно ли, боясь человека, спасти его? Он обязан наставлять человека на путь истинный. И образумятся, невежественные и заблудшие, и будут прощены, «ибо они не ведают, что творят» – так он всегда думал. Но сегодня …, сегодня все изменилось. Он спросил себя, а ведает ли он сам – и не нашел ответа.

– Кристина… я знаю… ты стоишь за моей спиной… Почему ты молчишь? – он выждал паузу, и задал еще один вопрос: –…Ты спросишь, как я догадался? …Нет-нет. Не по шуму одежды…

– Отец Марк! – раздалось вдруг отчетливо громко.

Это был ее голос, но тревожный и отстраненный.

– Да, – процедил он, не оборачиваясь, сквозь губы.

– Помните, Вы подарили мне молитвенник… с черными и красными буквами? Он лежал у меня в комнате, потом потерялся… Но сегодня я нашла несколько листов из той книги. Знаете где? Не трудитесь с ответом – возле камина. Как они попали сюда? Вы можете объяснить?