После ухода отца Марка Инесса, успокоенная догорающим огнем, уснула. Ее разбудил стук в дверь и она поспешила встретить фру Клару. На цыпочках выбежала на крыльцо – там никого не оказалось. Только редкие капли дождя падали с крыши и веток деревьев. Дождь прекратился, и Инесса видела, как оживает посвежевший лес. Потом, заперев двери, она вернется. И увидит уныние полутемных комнат, где догорел камин и погасли свечи. Видимо, влетевший в распахнутую дверь ветер справился с остатками огня в коридоре. А может, вернулся священник – она добрела до каминной комнаты – куклы, оставленной на полу, не оказалось, Инесса вскрикнула от своего огорчения и снова начала хромать как раньше, когда ее, брошенную матерью, подобрал священник. Расстроившись, она по привычке зажевала уголок своей длиной юбки и спряталась в маленькой кладовой, где запирались двери. И в щели ей стало видно, как кто-то в длинной сутане бродит по дому и шаги его тяжелее, чем у священника. Когда двери затрясло, только тогда она оставила свой пост и забилась в угол. Между тем двери дрожали, будто они были живыми…

Лишь вечером, ее, бледную как полотно, священник достанет из кладовой, и будет читать над ней молитвы, и она притворится, что спит, и будет следить за тем, как он тихо расположившись за конторкой, делает свои записи.

События последних дней заставили горожан рано запирать двери, зазывая с улиц заигравшуюся детвору, и сидеть в домах в ожидании худшего… Люди были напуганы. На улицах разговаривали тихо. Еще засветло шум голосов покидал каменные улицы, и на самых окраинах выливался в редкое мычание коров, да блеянье овец. Улицы были пустынны. И тем сильнее раздавался в мертвой тишине звон гремевшего по брусчатке конного экипажа, будящего бродячих псов, срывавшихся дурным лаем.

Фру Эмма, которая лишилась своего бедного сына (он был растерзан волками), после длительного молчания, вдруг заговорила. Она рассказала историю, как совсем недавно, поздним вечером, когда она потушила свет и проверила дверные засовы, в доме ее раздался вдруг стук какой-то. Женщина прислушалась. И вдруг она отчетливо услышала топот сапог, а именно сапоги надевал ее сын, когда уходил в последний раз из дома. Она затаила дыхание. Этот топот направился сначала к ее ребенку, потом к старухе-матери. Никто из них не проснулся, но и у фру Эммы не хватило сил подняться. И вот топот приближается к ней. Она от страха укрылась с головой. Глаза щипал соленый пот, ручьями катившийся со лба. И будто раздался звон медного тазика, где она мыла ноги. И она увидела как вздрогнула в тазу вода. Но никого не было, хотя шаги были слышны. Потом топот стал удаляться от нее и направился в другую комнату, опять к ее ребенку. Она нашла в себе силы вскочить с постели и побежала к дверям этой комнаты. Двери оказались заперты – она их дергала, но тщетно. Когда дверь поддалась – в комнате никого не было, лишь сидел ее малыш с вытаращенными глазами и не плакал и не звал свою мать. Она обняла его, но он был весь холодный. И вдруг все закончилось. Она не могла больше ничего вспомнить – будто провалилась в беспамятство. Сын приходил попрощаться – объяснила она. Значит, нашел он свой покой. Что ты несешь? Говорили ей. Где он нашел покой? Если не нашли его останков. Если принесли кусок окровавленной одежды… Но лицо ее было умиротворенным. Она поняла, что он приходил прощаться, повторяла это неустанно, не ожидая веры и поддержки. Дух его успокоился. Ее сын похоронен.

После всего случившегося за последнее время, ночи в городе потемнели. И горящие факелы так тускло освещали площадь и главную улицу, что падающие ночные тени домов как голодное зверье, поглощали любое пространство города. Почернели и окна домов – только по крайнему случаю кто-то зажигал лампадку и в спешке тушил. Но отец Марк, сдерживая порывы угнетающего кашля, все также навещал страждущих найти утешение в Боге людей, зачастую с неизлечимыми недугами. Он все стучал отчаявшимся в их двери и двери отворялись – и люди ждали от него чуда. Впрочем, это лишь усиливало подозрения в его причастности к пропаже девочки, убийству Янека, не говоря уже о неопознанном утопленнике и истерзанных в лесу людях. Но старуху упоминали все больше – всем казалось, что ходит среди людей ее призрак, то в облачении девочки, а то и взрослого человека.

Приближался вечер, когда отец Марк пришел к воротам кладбища. Дождь сыпал мелкой россыпью, но поднялся ветер, и вычистил замутненное пространство для града. С белого неба, торопливо и громко отбивая дробь на брезентовом плаще, посыпали ледяные градины. В такую погоду зверье пряталось в норах, и одни вороны неустанно выискивали любую падаль, для устроения пира. Священник остановился и через плечо внимательно посмотрел на стаю ворон, слетевшуюся к своей добыче. Он был замечен вороном, который так и не покинул нижнюю ветку дерева, ожидая чего-то… Остальные его сородичи азартно теребили найденную падаль, подпрыгивали, расставляя крылья, шарахаясь с места на место и неистово каркая, и забывая о корявых ветках, где застыл в молчании вожак. Когда эти черные крылатые уродцы вели себя отчаянно суетливо, этот невозмутимый наблюдатель обращал на них свой строгий взор, и только…

И снова священник заметил, что вороны не залетают на кладбище, будто страшась преодолеть начертанную кем-то невидимую границу. Значит, выбор его верен, он сможет вызвать сюда того проводника нечисти, который прячется от него и ведет свою игру, так непонятную для простых людей. Но зверье его чувствует – и скулит по своим норам. И блуждают по лесу, поднимая ночной вой, не волки, а оборотни.

Проводник! Скорее всего, он был уже в доме. Зачем? Хотел больное дитя сделать орудием своих сатанинских ухищрений? Или что-то искал? Но уклонялся от встречи – прятался в сырых потемках и ушел. Но почему он явился в эти края? В чем его тайная миссия? В чем его тайна? В чем его слабость? Если он людей лишает веры и направляет в злобе друг на друга, то они снова будут искать веры, но уже не у Бога. Так ли это?

Он безотрывно смотрел на ворона, будто ждал от него ответа. Вожак не выдержал этого взгляда и перелетел в укрытое место.

Священник вошел в ворота. В ушах напористо свистела тишина, как знак угрозы. И он крестился на скорую руку, ожидая, что дикая тварь набросится на спину. Но это могло произойти только до ворот кладбища – он это знал и рука отяжелела, когда он раздвигал железные ворота. На кладбище освященная земля. Кладбище нельзя сделать местом для шабаша и сатанинских утех. Поэтому перед воротами любая нечисть робеет, а возобновившийся ровный дождь смывает хищные взгляды окружающих тварей. Кладбищенский дождь подчеркивает тайну и значение вечного покоя людей, оставивших этот бренный мир. Как смена торжественного шествия града меняет краски неба, так краски души меняются за пределами ворот!

На курганах больше никто не разбрасывал кости животных, да и следы непрошенных гостей пропали в ямах, залитых мутной от глины водой. Могила от последних похорон осела, едва виднеясь издалека – холм оказался самым высоким. И может быть, скорбь по нелепой смерти Янека уже лишила кого-то желания глумиться над могилами других. Под крестами, сплетенными из веток, пяти пустующих могил и двух могил, принявших тело Олины и останки растерзанного человека, он пристроил маленькие букеты цветов, растущих в корзинке. Кресты покосились – он закрепил их поглубже. Рядом, шагах в десяти, была еще одна свежевырытая могила. Туда он отнес другую корзинку цветов. Он ничего не знал о ее происхождении и не мог вспомнить была ли она при его последнем посещении, когда он хоронил найденные останки.

Но у одной одинокой могилы, что была расположена чуть поодаль от остальных захоронений, и едва выделялся на ней камень, у той могилы священник сидел особенно долго, и никем не замеченный наблюдатель, который в нетерпении следил за ним все это время, щурил глаза, запоминая эту могилу, роптал и сплевывал со злобой застоявшуюся слюну.