Когда он очнулся, перед ним стояло кресло, в котором он сегодня сидел, а когда-то подолгу восседала старуха. Кресло с высокой спинкой невнятно-черного дерева, маленькой подушкой багрового бархата и выточенным знаком на спинке. Каким же невероятно прекрасным и величественным создал мастер это кресло! Каким же вдохновением была наполнена его работа! Даже трещинки прошлись по нему так застенчиво и никак не изуродовали его. Работа, однако, была наполнена каким-то сверхъестественным ужасом – казалось, еще мгновение и кресло затянет в свои объятья того, кто подошел к нему. Он поднялся с пола, вернулся на кресло, и перед ним прошли персонажи той итальянской комедии из детства. И среди них Изабелла с приставучим Пульчинелла и девушка будто прошептала ему: «Я Олина!»

Он смотрел, улыбался, восхищался и шептал себе под нос «Браво!». Шептал еще что-то… Старая старушечья рука опустилась на его голову и скрюченные пальцы стали нащупывать его глаза. Но не меркнул взгляд его горящих глаз. Ледяной холод и дрожь пальцев на лице и нельзя было сбросить с себя это наваждение. Рука, будто принадлежавшая слепому человеку, рука черепахой ползла по лицу священника.

И он не говорил, а вернее говорил, но про себя: –Я вырву ее из грязных когтей! Чего бы это ни стоило мне… Ее мать убита горем. Винят меня. Ты ждешь, когда меня распнут? – с трудом выговорил он. – …Или отрежут голову, как барану или забьют палками, как крысу. Я должен стать жертвой?! – он повернул голову в другую сторону, будто кто-то невидимый прошел за спинкой кресла, – Жертвой, но не жертвой дьявола, как ты задумала. Я встречусь с ним, но не как его жертва! – он опять закашлялся. Каждое слово ему давалось с трудом. – Ты ждешь меня на том свете, потому что на этом не дождалась. Правда, мама? Но я не предам своего Бога.

Он почувствовал как его тянут в коридор эти волны, что возобновились вновь, он будто побежал спиной назад, глупый Арлекин. Но ноги не слушались, и не чувствовали пола. В ушах раздавались дьявольское шипение и шепот. Протащив его по залу, по лестнице – невидимая стихия вдруг успокоилась, он свалился на груду кукол. И сознания не потерял. Дышать было тяжело, сквозь невидимую пелену удушья он проговорил:

– Не губи беззащитных… Олина должна жить… не губи ее. Ты же видишь – ее ищут люди и безутешные родители. Я молюсь за нее и денно и нощно. Дай мне спасти…! – он задыхался.

Он попытался поднять руки, чтобы оторвать от шеи холодные цепкие щупальца из Преисподней, но руки будто застыли в кандалах, онемели и не слушались.

Он бессильно скатился с кучи барахла, приподнял голову и зашептал молитву, беззвучно шевеля потрескавшимися губами, и водя руками вокруг себя как слепой, и смахивая с головы невидимый мусор.

Он искал мальчика, что выходил вон из той крайней комнаты второго этажа – бродил по этому холодному дому, держал в руках игрушку, и звал маму. Он искал самого себя…

Задыхался, и понимал, что ему мало осталось сил, чтобы все высказать, что хотел. Но нашлись силы, чтобы подняться с пола, идти и держать перед собой приготовленное распятие. Навстречу бились об него невидимые существа, и шипели, и постанывали. Он остановился посреди лестницы на спуске, и опять обратился к своей неосязаемой собеседнице:

– Я буду молиться Господу за твою душу. Оставь меня в покое. Оставь Олину. Оставь Марту… Не трогай невинные души! Слышишь?! Оставь в покое людей! Не трогай никого… Я вымолю у Бога тебе прощение – я вытащу тебя из теснины Ада. Слышишь.

Потом он начал читать грозное святое изречение и вытянул вперед руки, крепко удерживая в них распятие. И две голодные снующие из угла в угол крысы не решились наброситься на это странное богомольное существо, которое вот-вот превратится в крысу, не отличимую от них. Он вышел из дьявольского дома, кого-то взывая и бормоча невнятные фразы…

«Кратчайший путь – через бурелом – я знал же, знал, но никогда не ходил» – хрипел он, прорывая переплетения растений.

Под локтем он сжимал книгу в кожаном переплете, из нее острой частью торчал прутик. От ходьбы, где ему пришлось высоко поднимать ноги, подчас разрывая опутывавшую ноги траву, он быстро ослаб. Грудь сдавливало какое-то удушливое волнение. Он поднимал глаза к небу, будто там искал облегчения своему дыханию. Деревья, подверженные ненастью, стряхивали с себя изумрудины дождя, непринужденно и робко, будто стесняясь. Он ловил ртом влагу, и качался юудто опьяненный от нее, сползая на землю по широким стволам деревьев.

И в нем заговорил Голос. Он долго ждал, особенно в последние дни хождения в дьявольский дом – свой внутренний голос.

«Я начинаю понимать … Для дьявола важны знаки. Все кто погиб – им были посланы знаки…, они сначала что-то видели…. Это ввело их в заблуждение. Они не отличили зерна от плевел, и, утратили способность противостоять злу… Они были обречены.

Знаки… Я должен найти… Должен найти, иначе… Иначе придет ОН и все будет в ЕГО власти. Зачем мне нужен был заброшенный дом? Что меня потянуло туда? Я знал, что ведьма…, – он не договорил, задумался и продолжал: –Объяснение только одно – Господь меня направил. В доме, где начиналась моя жизнь – теперь начнется поиск правды. Поиск причин. Дьявольское отродье появляется там, где слаба вера. Безумство матери привело к беде. Она накликала беду. И кому суждено раскрыть козни Сатаны, как не мне? Или гореть в геенне огненной. Я должен понять, кому я служу – Богу или …?»

Он ощутил сильную жажду.

– Я не назову тебя! Ты слышишь?! Я не назову… и ты сгинешь… – к горлу подпирал кашель, и он не сказал больше ни слова.

«Итак, я должен восстановить ход событий, свой приход в дом. Что было сначала? Сорвалась птица и захлопала крыльями в темных сводах. Нет-нет! Сначала обваливание потолка. Значит годы забвения, годы, когда никто туда не входил. Следовательно, ведьма совершала ритуалы в другом месте, которое предстоит найти. Тяжелая улетающая птица – это знак смерти для того, кто набрел на нее. А набредет тот, кто ищет ЕГО, кто начинает идти не божескими путями, а блуждая в сонме знамений. Его искать – это ложный след, это гибельный путь. Нужно его вызвать. Птица вспорхнула и… все, кто погиб, шли по ее следу? Она их заманивала за собой? Олина… Ее отец сказал, что она любит птиц, и часто увлекается, заходя глубоко в лес в поисках птахи. Суло… наверняка он увидел птицу и … чтобы ее не вспугнуть, не стал окрикивать друзей.

Вдалеке он увидел косарей, а дальше женщины готовили обед.

«Только поиски Бога ведут к истине и Сатана не в силах этому помешать. Значит, погибает тот, кто ищет дьявола и … и нарушает ЕГО покой. Его кто-то вызвал. И ОН нарядился в сутану. Зачем? Чтобы посмеяться над Богом и людьми с их христианской верой. Они видят кого-то в сутане… и уверены, что это я. Перестают ходить в храм, чтобы не встретить ЕГО. Вот почему ОН выряжается в церковное одеяние и не скрывает свою личину».

Он снова вгляделся в даль, в низину у озера, где шли работы. Никого не увидел. Косари ушли на отдых. А посевы выглядели так красочно, как разноцветные прямоугольники заплаток на прохудившихся рубахах и штанах.

Догадался:

– Вот о чем говорила Марта, тогда в звериной яме…! Нет сомнений. Она вступила в связь с инкубом. Как же я раньше не догадался? Он в моем обличье, и изводит ее по сей день любовными утехами, и она думает, что я – ее любовник. Ясно вижу твою насмешку. Твою! Бес!

Священник продолжил путь. Глазам его явились одежды убиенного Суло, кощунства с атрибутами Святой церкви и спина того, кто уходил от него под нефами храма, спина дьявола. Лесорубы ведь нашли что-то еще, но не в силах сказать об этом. Он и не допытывал их – не пришло еще время. Все покрыто мраком тайны.

«И в страхе и в ненависти люди идут разорять мой дом, бросаются искать меня, а находят ЕГО. Избивают меня, а Он их избивает, но не губит. Их ждет смерть. Он расправится с ними по одиночке. Значит, все кто ищут меня – находят свою смерть…. Этим несчастным нельзя меня преследовать. Сатана искушает их якобы раскрытием моих преступлений, и стравливает, и убивает.