Но он увидел совсем другое. Разъяренная тварь с лицом девочки скачет к нему по коридору, держа в руках кинжал – ему удалось отбить первый натиск, но тварь бросалась на него, все пытаясь ранить острым сверкающим лезвием. Он оступился и оказался на полу, перевернулся и, сбросив ее с себя, успел вскочить на ноги. Какая-то сила сорвала его с места, и он оказался в конце коридора. Девочка, одержимая бесом, снова и снова разбегалась на него, тыча кинжалом, оставляющим кровяные следы, и он едва успевал увернуться. Он понимал, что его раны неглубоки, а значит, у него оставалась надежда на спасение!

И он стал отбиваться освященным мечом, размахивая им во все стороны, и выкрикивая слова из Святого писания.

Он вдруг почувствовал, что каждое движение оружием приносит ему новые силы, и неистощимая энергия наполняет его руки. Сомнениям не оставалось места – он боролся с нечистью и готов был увидеть ее в любом обличье. Быстрота движений нападавшей, так его поразившая, сменялась другой угрозой, что затаилась в ее искаженном лице, и в кинжале, зажатом в худых, дрожащих, недетских руках. Он узнал это оружие – кинжал был из дома старухи.

– Ты не ребенок… – проговорил он, и вдруг закричал, что было силы: –Кто ты?!

Но, как оказалось, закричал он сам себе. …И услышал свой крик и нашел ответ.

– Я твой Демон! Я – Демон! – раздавалось эхом по коридору. Это был его крик.

Маленькое чудовище в своем безумном порыве продолжало целиться в него кинжалом. А он, исказив лицо, танцуя непристойные танцы, и разбрызгивая из многочисленных ран свою кровь, орал, что есть силы, называя себя Демоном. Тварь, добежав до него, вдруг свалилась у его ног, и он оторвал ее голову, и бросился с нею из дома. Добежав до оврага, он развернулся и издал душераздирающий вопль. У его ног уже вилась волчиха, скуля и услужливо кружась. Он, намотав волосы оторванной головы на кулак, тыкал в нее этим мертвым оскалом, и она не пыталась увернуться. Вот показалась вся стая. Волки безропотно ползли к его ногам…

Так, в Псалтири Бог говорит праведнику: «…На аспида и василиска наступишь, победишь льва и дракона».

… Угарный запах все сильнее заполнял комнату, Кристина зашлась в кашле, но успела намочить и прижать ко рту тряпку, огляделась – вокруг плыли туманы дыма, сгущаясь и закрывая обзор. Вытянув свободную руку, она как слепая, пошла вперед по комнате, ей казалось, что пальцами она снимает пелену, мешающую что-либо разглядеть перед собой. Она наткнулась на Библию, лежавшую на постаменте, руку вдруг охватил огонь, она отдернула ее от книги, но книга тут же вспыхнула пламенем, как хворост на костре. Рука горела, объятая пламенем. Не ощущая боли, Кристина спрятала ее в одежде, повеяло дымком, и запах горевшей кожи не дал усомниться, что все происходит наяву.

Она выбралась к свету, и когда перед ней распахнулись двери, надрывно вдохнула воздух и потеряла сознание…

Она пришла в себя, когда под слабым светом перед ней смутно замаячила спина священника, склонившегося над кем-то, и смеялся странный лик, отображенный на стене в конце коридора. В глазах все шло кругом, двигались стены, кружились разбросанные трупы птиц. «Это ритуал! Ритуал! Ритуал! Не может быть».

– Нет! – закричала она, обхватывая свои плечи руками.

Но священник даже не обернулся – так он был увлечен происходившим действом и своими призывами к кому-то, лежащему перед ним.

Кристина привстала на локти – перед викарием лежала Инесса, а он наклонился над ней и громовым голосом выговаривал:

– Выходи! Выходи!

Тело Инессы было накрыто тяжелой парчой, и распознать ее можно было только по ногтям на пальцах рук, они чернели, как ягоды черники под болотной кочкой. Эти страшные, неухоженные ногти, еще при первом знакомстве в городе они бросались в глаза.

И снова в висках очнувшейся Кристины застучали гортанные звуки:

– Злой дух! Злой дух! Злой дух! Злой дух! Злой дух!

Откуда они исходили?

Викарий зашептал свои молитвы, и едва из его уст посыпались первые слова, как одержимая неестественно задвигалась, выгнулась, запрокинула руку за голову с согнутой кистью, как куриной лапкой, так, словно не было у нее костей. И стало подниматься ее распластанное тело над полом. Кристина увидела, что оно ни на что не опирается.

Оторвавшись от твердой поверхности на уровень ширины ладони, тело одержимой безжизненно зависло, и висело без единого устройства. И она вся была как тот бумажный лист страницы из Библии, что висел, удерживаемый в воздухе неведомой силой. Слова священника вдруг долетели до ее слуха – она знала их смысл, он когда-то рассказывал о формуле изгнания беса.

Кристина попыталась подняться, и висевшее над полом тело Инессы, вздернулось вверх, и как от урагана его понесло по коридору, ударило об стену, и понесло обратно. Ни крика, ни стонов Кристина не услышала, будто была мертва эта безропотная, мучимая Демоном, плоть. Незримая сила снова оторвала Инессу от стены и подбросила еще выше, и там, на стыке потолка со стенами, оно буквально влипло в угол!

Священник поднял над собой крест и со всей силы брызнул святой водой. Вода на каменных стенах зашипела и пошла пузырями. Одержимая сама стала сползать вниз, будто можно было одним лишь человеческим усилием сползти, хватаясь руками за каменные стены. И по-прежнему на ней держалось покрывало.

…Между тем, шум завываний сменился в доме на шум вакханалии. Где-то с площадки второго этажа, стали раздаваться скрежет, топанье, завывания, плач и вопли. Будто вся нечисть пробудилась из небытия, но священник уже не обращал внимания ни на что, кроме исцеления одержимой. Его дух крепчал и потому усилия увенчались первым успехом: тело Инессы будто утратило Демоническую власть и безжизненно свалилось на пол, дернулось несколько раз и застыло. Изо рта Инессы пошла пена, а безумные глаза смотрели так, будто ничего не узнавали, и даже не реагировали на громкие голоса, раздающиеся из преисподней. Сквозь этот строй истязающего шума все ярче и сильнее пробивался один голос, он мог принадлежать ребенку, нет, скорее какой-то совсем юной девушке, которая молила о помощи. Она молила о помощи, и Кристина узнала ее голос. Он принадлежал пропавшей Олине!

Кристина оторвала руки от стены и сама несколько раз произнесла имя Олины. Но священник все продолжал свои молитвы.

Тело исцеляемой Инессы вдруг стало невероятно раздуваться. Существо, до этого торжествовавшее в ней, охватило беспокойство. И странные стуки переросли в громкие удары, будто по стенам дома стучали огромным молотом. Глаза Инессы закатились и видны были одни выпуклые белки. Она издавала надрывно-хрипящие звуки, и казалось, что сейчас сорвется и вцепится в священника. Ее цепкие руки хаотично хватали воздух и будто натыкались на что-то острое, отчего на них проявилась кровь.

Он брызнул святой воды – что-то быстро прошептал и крикнул:

– Я приказываю тебе выходить из нее!

И снова окропил ее слабо трепечущее тело водой. И отзывалась плоть на святую воду легкими вздрагиваниями.

…Он долго выкрикивал:

– Во имя Иисуса! Во имя Иисуса!

При его последних словах Инесса зашевелилась. Будто в ней что-то проснулось. Распахнулись ее доселе закрытые глаза, и желтоватый свет появился в центре ее глазных яблок. Викарий продолжал стоять и кричать на это существо. Его слова сыпались на латыни. Очевидно, он чувствовал, что крик его слышит ОН, где бы ОН не был. Власть над безумным ребенком теперь принадлежала священнику. Но эта власть не способна была изгнать злого духа из тела девочки.

– Pater noster, qui es in caelis;

sanctificetur nomen tuum;

adveniat regnum tuum…

Священник беспрестанно читал «Отче наш» и с него градом лил пот, и голос его хрипел и уже дрожали его немеющие руки.

И вдруг до Кристины донеслось, как изменившимся спокойным голосом, совсем тихо, склонившись над безжизненным тельцем ребенка, он произнес: