Ей всегда казалось, что поцелуй — это не более, чем приятное прикосновение, поэтому не была готова к тому, что мягкие горячие губы, настойчиво скользящие по ее губам, выбьют из ее головы все здравые мысли. Рунар не позволял ей отстраниться даже для глотка воздуха.

Собрав волю в кулак, Айрин отпихнула от себя мага и сама при этом едва не вывалилась в по-прежнему открытое окно.

Несмотря на отпор, Рунар притянул ее обратно.

— Ты просто трусиха. Придумала себе страх и поверила в него.

— Ничего ты не знаешь…

Снова он не позволил ей сморозить очередную высокопарную чушь, только в этот раз каждое его движение было наполнено не яростью и страстью, а чувственной нежностью.

За оглушающим стуком сердца Айрин различила слабый умоляющий стон и поначалу не поняла, что издала его сама. Маг, до нельзя довольный собой, решил провернуть трюк вновь, но на этот раз сам протестующе замычал и отстранился, с обидой взглянув на девушку.

— Щнаещ… Знаешь, что, wien aimi, я готов пожертвовать губами, но только не языком. Он мне нужен. Или ты решила отлучить меня от должности прямо сейчас?

Айрин закрылась от него руками. Ее трясло, и она очень надеялась, что всему виной был дувший в спину ледяной ветер.

— Зачем ты это сделал? — выдавила она, наконец. — Зачем играешь со мной, если, в конечном счете, вернешься к ней? Не подходи ко мне больше и не спасай! Я станцую с тобой на балу, но на этом все.

Не поднимая головы, она украдкой провела по щеке и быстрым шагом направилась к спуску в подземелья.

Теоваль торопился покинуть замок. Распечатанный конверт в нагрудном кармане обжигал его, как раскаленная головешка. Само его наличие являлось достаточным основанием для обвинения в измене. После визита к принцу, Тео заглянул к отцу и в своей витиеватой манере извинился за срочный отъезд.

Размышляя, где надежнее спрятать письмо, он в первую очередь подумал о родовом феоде, однако, отмел идею ввиду большого расстояния.

Посвящать в тайну кого-либо еще из многочисленных приятелей лордов и герцогов он, разумеется, не собирался. Поэтому оставался его собственный дом — небольшое поместье на южном берегу.

«Эд, лучше бы ты бросил это дело и сжег письмо!» — с горечью подумал юноша, мысленно обращаясь к давнему другу. — «Но ты слишком упрям, чтобы отступиться».

Его безмерно восхищали высокие моральные принципы Эдгара, несмотря на то, что они же порой мешали принцу принять более выгодное решение. Украдкой поглядывая на него во время занятий или официальных встреч, Теоваль ловил себя на мысли, что однажды его друг станет мудрейшим правителем.

Лорд вышел в вестибюль и направился к двустворчатым дверям, как вдруг услышал стук множества каблуков и шуршание пышных юбок.

Из бокового коридора вышла по-зимнему одетая Старшая Советница в сопровождении фрейлин, при этом грозный вид женщины заставил сердце Тео забиться чаще. Волевым усилием он справился с волнением и адресовал Медовии вежливый поклон.

— Добрый день, миледи.

Советница удостоила его раздраженным кивком и даже не сбавила шаг, как того требовал этикет. Зато фрейлины помоложе принялись приседать в поспешных реверансах, стремясь одновременно завладеть вниманием юного лорда и не отстать от покровительницы.

Помня о приличиях, Теоваль пропустил процессию вперед, однако, после того, как женщины переступили порог, еще некоторое время стоял на месте, обуреваемый желанием достать и разорвать письмо, чтобы избавить Эдгара от глупого риска загубить свою жизнь.

Вскоре из того же самого коридора появилась одинокая фигура, в которой Тео с трудом признал княжну Эсталинор. Девушка ступала нетвердым шагом, низко свесив голову. Ее темное шерстяное платье без изысков выглядело чересчур потрепанным даже для черновой служанки, а волосы небрежно растрепались и неопрятно висели у лица.

«Должен ли я окликнуть ее? Формально существование Эскальта не подтверждено, равно как и ее титул, однако, официальных указов на этот счет не поступало».

И все же Эдгар с большой теплотой отзывался о колдунье, как о веселой и умной девушке, поэтому, неосознанно сжав эфес церемониального меча, Теоваль четко произнес:

— Приветствую, княжна Эсталинор.

Она сбилась с шага и подняла на него бесконечно усталый взгляд, в котором будто бы отражались все прошедшие века, начиная с первого пришествия.

— Добрый день, — княжна прищурилась, всматриваясь в регалии на его груди, — лорд.

Она не помнила его имени, да они и не были представлены друг другу. Теоваль прежде замечал ее в коридорах замка, вечно встревоженную и спешащую, но неизменно приветствующую каждого книксеном и смущенной улыбкой.

Теперь от девушки осталась тень.

Один рукав ее платья был разрезан и испачкан кровью, а под обрывками виднелись свежие бинты.

«Эд, что, во имя всего святого, творится в твоем дворце?» — в очередной раз подумал лорд, глядя в спину той, что народ уже окрестил «благословенной».

Больше не теряя ни минуты, он добрался до конюшен, где велел оседлать своего гнедого жеребца, и во весь опор поскакал в город.

Карета с королевским гербом мчалась по улицам Реймекара, распугивая всадников и прохожих. Медовия делала вид, что увлечена видом грязных осенних улиц, и старалась не кривиться всякий раз, как колесо попадало в очередную выбоину.

Фрейлины весело щебетали, горячо обсуждая между собой модные фасоны платьев, хвастались украшениями и покровителями. Пять девушек, как на подбор: красивые, богатые и глупые. Раньше среди них время от времени появлялась еще одна пустоголовая девица из свиты Мериэл. Медовия считала леди Парсар падкой на деньги и смазливых мужчин куклой с цветками хлопка вместо мозгов, и жестко просчиталась. После облавы на Черный рынок Парсар растворилась в воздухе, как утренний туман.

С подачи Медовии король распорядился проверять даже трупы, найденные в трущобах. Была бы ее воля, она распорядилась бы сжечь нищие кварталы дотла, а подземелья Черного рынка залить раскаленной смолой. Они являлись источниками смрада, болезней и преступности, но пока бароны держали свою падаль на коротких поводках и не совали нос в дела дворца, Медовия смиренно терпела эту гниющую язву на теле столицы, имея с подпольных сделок ощутимые откаты.

Однако когда они распробовали мощь северного колдовства, жажда наживы и страх побудили их укусить руку, которая их кормила.

Больше всего Медовия жалела о том, что, потакая Рунару в, казалось бы, незначительном деле, поддержала решение оставить при дворе эскальтское отродье, в котором с трудом угадывалась принадлежность к женскому роду.

Рассчитывая, что так будет проще контролировать северное колдовство, Медовия полагала, что девчонка будет послушно сидеть под землей и выполнять приказы. Она даже представить не могла, что эта свинопаска непостижимым образом возьмет в оборот ее — только ее и ничьего больше! — утонченного, страстного, лукавого, очаровательного, властного Рунара!

Перед глазами у Советницы вновь возникла сцена на галерее: Она, насмешливо скалящаяся и изгибающаяся столь бесстыже, и Он, охотно обнимающий ее за талию. И его слова на шарибском! Зачем он произнес их, а потом смотрел на нее, как преданный пес⁈

— Ненавижу шарибский, — едва слышно процедила женщина сквозь стиснутые зубы.

Фрейлины не расслышали ее слов и продолжили беззаботно чесать языками.

Родовое поместье Преири пряталось от городского шума за высокой стеной и обширной дубовой рощей. Карета въехала в главные ворота, которые тотчас закрыла за ними личная стража с гербом рода, после чего их путь пролегал по извилистой дороге, неожиданно окончившейся вторыми воротами намного ниже и изящнее. В иное время Медовия бы по достоинству оценила замысловатую ковку и инкрустацию минералами, но сейчас мысли ее были далеки от искусства.

В богатой и просторной гостиной ее встретили лично Верховный Судья и временно ютившаяся у батюшки чета Варнарри.