- Ну как, пообщалась с магом? - Поинтересовалась Сессиль, нежно поглаживая меня по щекам и давая желанную прохладу, о которой я уже не могла и мечтать, после обжигающей сущности Агат. Наслаждаясь этим, я согласно кивнула. - Понравилась тебе?

- Да, Агат была очень мила со мной… я рада, что смогла встретится с ней до того, как нам покинули Ревнители. - Мама аккуратно повела меня к отцу, что о чём-то договаривался с выжившими слугами, указывая на мертвые тела. Лица нашей прислуги, двух мужчин, оказались бледными, со следами крови, у одного болталась перевязанная левая рука, второй имел под глазом синяк. Но в тоже время, в них точно пылала уверенность в чем-то, которая затмевала и боль, и прискорбные события, произошедшие совсем недавно.

- Мы попытаемся найти ваших детей… они не могли убежать далеко. - Судя по усталому выражению лица, отец говорил это не в первый раз, но мужчины до сих пор смотрели на него с подозрением и неверием, в тоже время, в них читалась надежда и уважение. Они хотели, чтобы слова отца были правы, но не доверяли либо ему, либо тем, кого Тиер отправил за детьми. Наверно, их можно было понять...- Конечно, госпожа Рихтер уже послала на их поиски стражу, мы не позволим детям бродить по лесу, в особенности в компании волков.

- Позвольте хотя бы мне отправится с ними, господи, Брэдли мой крестный, у меня сердце рвется, от мысли что его волки загрызут. - Ударив себя в сердце, сказал тот, кто с фингалом. Мужчина стоящий рядом с уважением и радостью смотрел на друга, тоже начиная что-то негромко говорить моему отцу, видимо, уговаривая того поступить по совести. - Многие из нас хотят найти детей, мы почти не пострадали, и вы знаете, что не убежим, нам и некуда…

- Только возьмите с собой факела, вилы и еду. - Отец сдался, на радость раненого в руку, видимо отца, что улыбнулся, кланяясь. Второй тоже вмиг раздобрел, из его взгляда исчезли подозрения и страх, только вера и упорное желание найти крестника. Впрочем, второй мужчина, отец, тоже попытался развернуться, но вот уже его отец одернул, кладя руку на плечо. - Отставить, тебя нужно подлатать Гэйл, отправляйся отдыхать.

- Как вы прикажите, мой господин, а тебе удачи, брат. - Некий Гейл похлопал друга по плечу, после чего поковылял в сторону кухонь, где судя по всему, собирался взять выпить. Сессиль улыбнулась отцу, обнимая его и кладя голову на плечо, я встала рядом, немного неуютно ощущая себя возле слуги, который не успел уйти, заметив нас. - Рад видеть вас в здравии, госпожа! - Увидев за собой Сессиль, спохватился Гейл, после чего, взглянув на меня, тоже поклонился. - И вас, юная леди!

- Храни вас Близнецы, госпожа и господин Рихтер! - Так же проскандировал второй мужчина, начиная шагать в сторону. - Да хранят они ваш славный род!

- Вольно, отправляйтесь на спасение детей, когда мы убедимся что в доме безопасно и выпроводим гостей, то отправим вам на помощь стражу. - Сессиль встала ровно, коротко кивая.

- Есть, госпожа! - Откликнулся мужчина, после чего быстрым шагом двинулся в противоположную от своего друга сторону. Гейл же поплелся по своим делам, хромая на правую ногу и по пути встречая таких же израненных или попросту усталых слуг, что бодро шептались, шагая в одну и туже сторону.

- Ну слава богу… - Отец устало помассировал переносицу. - Думаю, можно начинать церемонию… пусть и не так, как мне хотелось бы. Пора заканчивать этот проклятый богами вечер...

Вместе с отцом, я поднялась на небольшую площадку, где обычно Тиер зачитывал речи для собравшихся, открывая празднество и оканчивая его, призывая собравшихся гостей расходится. Мать осталась стоять около ступеней, ведущих к нам на помост, собрав возле себя подруг, о чем-то общаясь с ними и порой переводя взгляд на меня, кажется, мой подвиг подверг их в смятение, но вот в глазах матери я видела исключительно гордость, что не могло не радовать меня, придав уверенности. Я старалась казаться как можно более спокойной и статной, не показывать эмоций, следуя правилам, которым Сессиль учила меня всю жизнь. Но на самом деле, я не видела смысла в таком поведении, ведь именно сейчас, был мой триумф, так почему я не могу открыто радоваться и восторгаться этому? Или наоборот, когда мне было страшно, неприятно или злостно, я тоже не имела права выразить недовольство, вынужденная терпеть то, что мне не нравилось. Видимо, здесь был какой-то секрет, который я не знала. Впрочем, подобное поведение всегда радовало мать, поэтому я не сильно противилась этому, приняв тот простой факт, что некоторые вещи просто нужно выполнять, не задумываясь для чего.

Рядом с нами стояли придворные музыканты, в чьем распоряжении находилась небольшая, но хорошо обставленная сцена, что располагалась на уровне с местами для гостей, чуть ниже, чем наше место. Многие из них тоже остались в живых, но играть не спешили, пытаясь отыскать свои инструменты, брошенные во время бегства. Это заняло какое-то время, в течение которого я, как раз, и говорила с Агат. Сейчас же, все было готовы, правда, у одного из трех скрипачей недоставало собственного инструмента, из-за чего тот попросту стоял рядом с остальными, музыкант, что должен играть за органом, к сожалению, был вынужден отойти от работы. Могучее творение оказалось повалено на бок, его трубы помялись а клавиши и вовсе разлетелись по залу, разумеется сломавшись. Как я поняла из его расстроенного и даже несколько злобного шепота, дворяне использовали его как баррикаду, что крайне не понравилось юному музыканту, что с грустью смотрел на инструмент, приговаривая, что лучше бы аристократы подохли, нежели так кощунственно отнеслись к его “другу” и возможности зарабатывать на жизнь. Флейтистка пыталась его успокоить, но тот лишь сильнее злился, указывая на то, что ее “дудочку” можно спокойно взять с собой, и что ей не понять насколько больно потерять столь искусный инструмент. Обиженная девушка отошла от него, возвращаясь на свое место и начиная играть вместе с, оставшимися при инструментах, скрипачами.

Музыка несмотря на все события и уставшие лица самих музыкантов, была прекрасна. Наполненная некой болью и грустью, она текла, словно кровь, отзываясь в сознании и будоража расслабленное, истощенное тело. Я редко когда действительно наслаждалась искусством, видя в нем лишь блеклую картинку настоящего. Картины, стихи, поэмы… мне нравилась лишь та редкая литература, которая имела прямую связь с реальностью, но в основном, писатели бежали от реальности, описывая нечто ложное, недостижимое. Мне не нравился этот подход, я его не понимала, стихи отвращали, лишь некоторые поэмы отзывались в душе, но их оказывалось преступно мало, по сравнению с возвышенными, но пустыми, произведениями. Музыка редко воодушевляла меня, обычно, просто будучи шумом, но сегодня, нежная бессловесная песнь словно сама тянулась ко мне, приятно обволакивая и смешиваясь с мыслями, не идя в разрезе с ними, и даже наоборот, поддерживая полет фантазии, уносящий меня далеко. Отвлеклась от него, я лишь тогда, когда на одной из скрипок лопнула струна, оставив флейтистку с последним скрипачом, которые попытавшись закончить свое произведение, лишились и последней скрипки, смычок которой сломался пополам, после чего, музыканты оказались вынуждены откланяться, с видом проигравших воинов покинув зал.

В зале наступила тишина, взоры дворян, что сейчас не оплакивали погибших друзей или родственников, оказались направлены на нас, испытывающе пронзая и ожидая объяснений, почему же праздник обернулся резней. Те, кто не смог смириться с утратой, предпочли удалиться, не дожидаясь речи отца или какого-либо возмещения потери. Обычно, покинуть празднество до финальной речи, являлось высшей степенью неуважения и даже, равнялось по своей грубости с открытым конфликтом. Разумеется, сегодня был особенный вечер, на котором правила могли быть легко изменены, но тем не менее, мне казалось, что подобные мелочи стоили того, чтобы их соблюдать, иначе, зачем они вообще были придуманы? Ощущая как постепенно страждущие, жадные и злые взгляды перемещались с отца на мое тщедушное тело, я неловко прижалась к отцу, ощущая, как по телу пробегают мурашки, но не от страха, а от холода их душ, что сейчас, казались мне тверже камня. Взгляды сотни аристократов, прикованных к нам, такие недовольные, гневные, разочарованные или счастливые от своего спасения, почти что были сравни острым клинкам, что вот-вот готовятся напасть на нас. Казалось, что сейчас, в зале царили абсолютно все эмоции, порой сталкивающиеся между собой, в виде яростных ссор или пьяных песнопений отдельных личностей, что пытались смягчить боль или попросту от счастья забылись в алкоголе. Таких даже не пытались привести в чувства, лишь отводя от остальных и глядя, чтобы те не учинили проблем. Караул Ревнителей стоял чуть дальше, но даже так я видела взгляды некоторых его воинов, направленных на меня, видимо, оценивая тщедушную девочку, что смогла убить взрослого юношу. Я не сомневалась, что Гвин рассказала о том, что было мною сделало, учитывая, что об этом уже знали по меньшей мере четверо Ревнителей, из где-то трех десятков, в данный момент ожидающих лишь того часа, когда смогут покинуть наше имение, двинувшись в путь. Даже они решили чтить традиции, оставшись вплоть до последнего слова хозяина, так что теперь, мне стало еще непонятнее, почему иные решили, что вправе уехать. Мне по-прежнему не было страшно от этого мероприятия, что на самом деле, должно было повергнуть меня в ужас, учитывая то напряжение, которое я ощущала каждый раз, когда присутствовала на праздниках. После того, что было сделано… мне было неважно, мнение и отношение собравшейся внизу знати, которая даже не представляла того, что ощущала и делала я, пусть это и был лишь мой первый шаг, но с каждым последующим, я была уверена, что моя жизнь станет от них все дальше и дальше. Сейчас же, я уже могла точно знать, что в отличие от реальной опасности, их слова вряд ли имели хоть какую-то власть, способную действительно причинить мне боль или расстроить, по крайней мере, в ближайшее время, пока мне еще не были ведомы интриги и игры аристократии, ведущие вечную, своеобразную войну, полыхающая с самого рождения человечества. Но сегодня, именно я столкнулась с риском смерти лицом к лицу, и потому… смогла осознать, что нет никаких переживаний в обыкновенных словах, которые зачастую, не отражают даже собственные мысли собравшихся снизу людей.