— Та Груша, которая девушка Глеба? — Антонина Сергеевна с любопытством смотрит на меня, — простите, с моей стороны бестактно спрашивать в лоб.

— Ничего страшного, — смущаюсь я, — вы знаете Глеба?

— Нет, я знаю его маму. Лена дружит с Татьяной, мамой Сергея Волкова, поэтому мы часто пересекаемся в доме Волковых.

— Не знала, что Елена Михайловна в курсе наших отношений, — изумленно восклицаю я.

— Грушенька, в нашей большой деревне все про всех знают, — Федорова посмеивается и берет меня под локоть, мы направляемся в сторону студии. Такое ощущение, что не я беру под опеку женщину, а все наоборот.

— И что Елена Михайловна думает на этот счет? — решаюсь все-таки задать вопрос.

— Не переживайте, она хорошо к вам относится, — Федорова утешающе похлопывает меня по руке.

Антонину Сергеевну снимают с трех дублей. Ей даже не приходится играть, в кадре она смотрится очень органично. На мальчика-актера смотрит так ласково, что сразу понятно, педиатрия — ее призвание.

Поглядываю на суету на съемочной площадке. Столько народа, и у каждого своя роль на площадке. Нет, съемки не мое, мне кажется. Слишком суетно, слишком многолюдно.

Когда Константин объявляет, что Федорову отсняли и на сегодня мы свободны, облегченно выдыхаю. Предлагаю Антонине Сергеевне зайти в ресторан, и она с радостью соглашается.

— Как хорошо, что мы быстро отстрелялись, — радуется Антонина Сергеевна, — я думала, что это на целый день.

Подходит официант, раскладывает перед нами книги с меню.

— Очень приятный мальчик, — резюмирует Федорова, когда он отходит, — что мы с вами будем, Грушенька?

Женщина задумчиво листает страницы и рассматривает картинки.

— Я буду бизнес-ланч, — быстро решаю проблему выбора.

— Глупости, деточка, — парирует Федорова, — бизнес-ланч мы будем заказывать за свой счет, а сегодня мы можем позволить себе все. Лично я хочу что-нибудь рыбное. Вы любите рыбу, Грушенька?

— Тогда доверюсь вашему вкусу, — застенчиво соглашаюсь я, — не откажусь от рыбы.

— Да, выбор у нас не очень большой, — женщина морщится, рассматривая рыбное меню, — возьмем по тар-тару из тунца и запеченного сибаса с гарниром. Я суп не хочу, вы будете первое? — Федорова поднимает на меня глаза.

— Нет, я тоже не хочу, — согласно киваю я.

Делаем заказ и просим сразу принести смузи.

Сидим и в ожидании заказа, неторопливо потягиваем напитки через трубочки.

— У вас очень благородная профессия, — с чувством произношу я, — наверное, хорошо себя чувствуешь, когда знаешь, что приносишь пользу людям.

— Мне нравится моя работа, — соглашается женщина, — но я работаю с детками. От них заряжаешься позитивом. Даже от больных деток.

— Странно, что кто-то посвящает себя спасению жизней, а кто-то мечтает всех убить, — бормочу я скорее для себя, но Федорова меня слышит.

— Что вы имеете в виду, Грушенька? — интересуется детский врач.

— Ну, вы видели, наверное, открытие Олимпиады, где показывали госпиталь с больными детьми. Говорят, что это неомальтузианцы намекают на то, что людей слишком много. Вроде бы, эти люди хотят сократить численность населения.

— А, ну это старая тема, — кивает головой Федорова, — может быть вы слышали о существовании Римского клуба? Он был основан в шестидесятые годы Аурелио Печчеи. По слухам, данный деятель был членом ордена иллюминатов. На первом же заседании была поднята тема перенаселенности планеты.

— Даже не знаю, — ежусь я, — это же вполне открытая организация. Получается, они даже не скрывают свои цели?

— Ну, почему же, Грушенька, облекают свои истинные мотивы в витиеватые речи о благе всего человечества. Но истина в том, что эти люди одержимы жадностью. Поэтому их действия противоречат друг другу, — морщится Федорова.

— Какие именно действия? — уточняю я.

— С одной стороны, ставится правильный вопрос об исчерпании ресурсов планеты. Поэтому, кстати, наша страна в зоне риска. У нас эти ресурсы пока что есть. И существует куча желающих их отнять. С другой же стороны, качество товаров долгосрочного пользования постоянно ухудшается. Жадность заставляет корпорации снижать качество, чтобы люди покупали замену сломавшейся продукции. Хотя, казалось бы лучший способ экономить ресурсы — повышать качество и срок службы товаров, — Антонина Сергеевна трет пальцем висок.

— Может, просто интересы разных групп не совпадают? — предполагаю я.

— Бросьте, Грушенька. Все эти денежные мешки тусуются в одних и тех же сатанинских клубах. Тем более конечных бенециаров не так и много. Все деньги концентрируются у очень узкого круга лиц. Будь все иначе, было бы не так просто наладить экономическую блокаду Советского Союза. Жадность заставляет их тратить много ресурсов, но виноваты, конечно же, простые люди. Которых, видите ли, слишком много.

— И зачем это стали выносить на публичные площадки, типа Римского клуба? — изумляюсь я. — Не проще ли обсуждать все это в своих закрытых сектах?

— Может быть, просто приучают людей к мысли, что надо бы всем исчезнуть ради комфорта золотого миллиона и серебренного миллиарда? — предполагает Антонина Сергеевна. — И у них получается. Не случайно же сейчас столько чайлд-фри. Умные мальчики и девочки проглатывают на ура эти токсичные идеи. Значит эти самые публичные площадки справляются с поставленной перед ними задачей.

— Неужели можно так задурить человечество, что оно самоликвидируется по воле каких-то недолюдей? — изумляюсь я.

— Мы не можем думать за все человечество, Грушенька, — мягко улыбается Федорова, — главное, заботиться о ближнем круге. Почему бы вам с Глебом не подумать о детках. Мне кажется, у такой красивой пары и детки будут просто заглядение.

Густо краснею. Потом рассеянно слушаю, как Федорова подробно рассказывает о важности оздоровительных процедур в первый год жизни ребенка. Мне некомфортно, потому что Князев как-то ясно дал понять, что наши отношения будут несерьезные. Но я здесь, чтобы исполнять желания Федоровой, поэтому просто слушаю. Очевидно, что ей нравится говорить о своей работе.

Облегченно выдыхаю, когда мы заканчиваем обедать, и я провожу по терминалу картой. Провожаю Антонину Сергеевну на паркинг.

Ночью мне снится маленький мальчик с изумрудными глазами. Я лежу на газоне и поднимаю его на руках над собой. Он смеется, демонстрируя мне свой беззубый рот. Очень не хочется просыпаться.

Глеб Князев

Возвращаюсь с делового обеда. Взгляд падает на витрину ювелирного магазина. В памяти всплывает четкая картинка из детства. Я подглядываю за родителями, прячась у них в комнате. Отец подводит маму к зеркалу и застегивает на ее шее колье. Глаза мамы сияют.

Повинуясь порыву, делаю то, чего раньше никогда не хотелось — толкаю дверь магазина и прилипаю к стеклянным витринам.

— Вы ищете что-то конкретное? — обращается ко мне продавец-консультант.

— Нет, просто хочу сделать подарок, — неопределенно веду плечом.

Девушка стреляет глазами на мои руки. Явно в поисках обручалки. Не найдя последнего, задает уверенный вопрос:

— Какие глаза у вашей девушки?

— Небесно-голубые, — мгновенно отвечаю я.

— У нас большая коллекция сапфиров разных оттенков, — консультант указывает на одну из витрин, — вот более светлый вариант.

Достает подвеску из белого золота с голубоватым сапфиром. Украшение лаконичное и строгое. Мне нравится, мышке тоже должно зайти.

— А есть такие сережки? — уточняю я.

— Да, конечно, — девушка победно улыбается.

— Я возьму. А это что? — указываю пальцем в золотую мышку на витрине.

— Это подвеска с кристаллом Сваровски, обычно детям берут, но с голубым камнем тоже есть.

— Я возьму с голубым камнем, — сразу решаю я.

Смотрю, как изделия упаковывают в два разных футляра. В один мышку, в другой набор с сапфирами. Удобно. Можно растянуть подарки во времени. Забираю коробочки и спешу в офис.