Показываю обложку и делюсь впечатлениями.

— Вичка, это же совершенно другой мир. Не мужчина ухаживает за женщиной, а женщина должна покорить мужчину. Только послушай: «Шахерезада поцеловала руки и край туфель Шахрияра, возлежавшего на шелковых покрывалах, устроила его голову на своих коленях и начала рассказывать сказку…».

— В наших сказках мужчины тоже не слишком-то ухаживают за женщинами. Обычно выкрадывают или отбивают у чудищ разных. И сразу в койку, — задумчиво парирует Виктория.

— В койку? — с сомнением смотрю на Гончарову.

— Пир, свадебка и в койку, — закатывает глаза Вика, — ухаживаний не предусмотрено.

— Откуда-то в литературе взялась традиция ухаживаний, — пожимаю я плечом, — в Европе целый пласт рыцарской литературы был о служении прекрасной даме и высоких отношениях. Не на пустом же месте это все возникло?

— Конечно не на пустом, — кивает Гончарова, — это был «наш ответ Чемберлену», точнее европейский ответ «неверным». Во время войн всегда нужно идеологическое обоснование, чем твоя цивилизация лучше противника и почему имеет больше прав на победу. Грубо говоря, чем твой бог лучше бога врага, если война ведется между разными цивилизациями. Все знают присказку «Карфаген должен быть разрушен», но не все в курсе, что за лозунгом стояло еще подробное моральное обоснование.

— Производили отстройку от конкурента? — подбрасываю я Вике маркетинговый термин.

— Именно. Твоя рыцарская литература — это такой рекламный буклет, в котором все красиво и не стыдно врагу показать. Вы женщин воруете и в гарем засовываете со всякими там целованиями туфель, а мы с них пылинки сдуваем. Наше дело правое, мы победим.

— Так не поспоришь же, правое дело и есть!

— Европейцы должны сказать спасибо варягам да арабам за набеги. До этого у христиан был упор на целибат. Следовало больше молиться и меньше думать о всяких глупостях. Неудивительно, что варяги с мусульманами на пару решили, что не очень-то им женщины и нужны. Ты же слышала теорию, что главная причина экспансии варягов была именно в охоте за женщинами?

— Нет, не слышала, — честно признаюсь я.

— Если бы христиане вовремя не опомнились, совсем бы без женщин остались. Внешние обстоятельства заставили вспомнить об отношениях между полами. От восхваления целибата перешли к воспеванию прекрасных дам.

— Ты говоришь так, как будто рыцарская литература — это что-то плохое.

— Я не говорю, что это плохо. Я говорю о том, что любое развитие есть результат борьбы противоположностей. Христианство асексуально по природе своей. На самом деле, еще большой вопрос, что для женщины оскорбительнее. Использование ее исключительно в качестве сексуального объекта или использование в качестве инкубатора. А основная идея христианства, что женщина — это инкубатор. Дева Мария не является женщиной, она исключительно мать. Викторианские заскоки о том, что нельзя испытывать наслаждение во время секса, который имеет своей целью лишь зачатие, очень закономерны. Это кульминационный момент христианской цивилизации, её апогей. Воплощение основной идеи в жизнь.

— Вернемся к нашим баранам, — не могу удержать смешок, — мы начали с рыцарской литературы.

— Да, прости. Любое развитие — результат диалектики. В христиан потыкали палкой «неверные», и они вспомнили о своих женщинах. Долгий путь к рыцарской литературе начинается с набегов. В итоге, думаю, романы оказали большее влияние на население, чем религиозные трактаты. Через какое-то время куртуазные традиции укоренились в сознании европейцев. Поэтому позитивный эффект рыцарских романов глупо отрицать.

— Так хочется рыцаря на белом коне, — мечтательно заявляю я.

— А я не хочу, — смеется Вика, — ну их, твоих рыцарей, малахольные они все. Впрочем, у меня всегда были нетипичные наклонности. Знаешь, я даже на школьном карнавале в средней школе наряжалась одалиской, а остальные девочки хотели быть принцессами.

С изумлением смотрю на Вику. Наряжаться одалиской? Как такое вообще могло в голову прийти?

— Я тоже хотела быть принцессой, — пожимаю я плечом.

— Я даже не сомневалась в этом, Грушенька, — заливается смехом Вика.

Глеб Князев

Нажимаю на пульт от ворот дачи мамы и медленно въезжаю во двор. Паркуюсь рядом с машиной фон Вильд. Не успеваю вылезти из автомобиля, как на пороге материализуется сестра.

Девушка стремительно сбегает по ступенькам и прыгает ко мне на шею. Придерживаю ее одной рукой и чмокаю в светлую макушку.

— Привет, радость моя! Ты надолго в наши варварские земли?

— На три недели. Потом у меня начинается training internship. Как это будет по-русски? Стажировка!

— Дай я на тебя посмотрю, — отстраняю Аглаю и осматриваю с ног до головы.

— Ну как? — смущенно интересуется девушка.

— Не будь ты моя сестра, я бы приударил, — не могу удержаться от скабрезности.

— Дурак! — Аглая игриво хлопает меня в грудь.

— Как дела у родственников? — вежливо интересуюсь.

— Бабушка уехала на термальные воды в Швейцарии. А папа завел препротивную girlfriend. Она мне не нравится. Только маме не говори, ей будет неприятно, — сестра кривит свой аккуратный нос и этим напоминает мне маленькую девочку из детства.

— Понятно. У мамы гости? — риторически уточняю я.

— Теть Наташа заехала. Одна.

Приобняв сестру за талию, веду ее в дом.

— Они на веранде, — информирует меня Аглая и тянет через весь дом к выходу на террасу.

В гостиной громко тикают механические часы, которые мама купила в антикварном магазине и регулярно заводит вручную. Говорит, что этот звук ее успокаивает.

Выходим на большую террасу, которая занимает всю заднюю стену дома.

— Глебушка, привет! — мама встает из-за стола, я подхожу и целую ей руку.

— Привет, Наталья Егоровна! — приветствую я подругу матери.

— Доброе утро, дорогой! Как жизнь молодая?

— На всю катушку, теть Наташ, — ухмыляюсь я.

Мама усаживает меня за стол и сразу начинает что-то накладывать.

— Глеб, ты что будешь: чай или кофе?

— Конечно же кофе, мам, — категорично заявляет сестра, выходящая на террасу из кухни. Аглая подходит к столу и ставит передо мной чашку американо.

Сгребаю ее в охапку и целую в щеку.

— Спасибо, мелкая.

Аглая светится от удовольствия.

Снова вспоминаю тот момент из детства, когда мне предъявили мелкий орущий сверток. Я тогда скучал по своей большой семье, оставшейся в Саудовской Аравии. По братьям и сестрам, теткам и дядькам. Аглая заменила мне всех. Я всегда нежно любил мелкую занозу. Даже когда в подростковом возрасте она психанула и уехала в Британию жить со своим отцом.

— Ой, Глеб, а у меня такая новость сногсшибательная, — сообщает мама, накенец-то приземлившись за столом, — Москву расширят больше, чем планировалось, наша дача тоже расположена на новых московских территориях.

— Интересно, — вздергиваю бровь, — а чего ты молчишь-то, надо землю скупать?

— Тут без тебя скупальщиков полно, — отмахивается мама, — я на днях узнала. Сейчас цены вырастут после новости, скину дачу, возьму в другом месте.

Смотрю на открывающийся с террасы вид. Мамин дом расположен на небольшом холме. Забор, которым огорожена территория, не мешает созерцать поля и пригорки, расположенные за территорией коттеджного поселка.

— Жалко, мам, — возражаю я, — где ты еще такой вид найдешь?

— Вид ненадолго, Глеб. Если все это будет Москвой, скоро все застроят. Трасса встанет. Жалко, но надо избавляться.

Взгляд плавно скользит по зелени просторов за забором.

— Займешь мне денег, мам? — расслабленно откидываюсь в кресле, смотря вдаль.

— Ты не успеешь ничего купить, Глеб. Указ может в любой момент появиться, — мама скептически качает головой.

— Попробую успеть. А точные границы известны? — тянусь за кофе и вдыхаю густой аромат.

— Могу уточнить, — пожимает плечом мама.

— Вот это хватка у моего братика, — Аглая заливается задорным смехом, — путь от новости до замысла занял пару минут.