— Ну, вообще да, странно это, французы Варфоломеевскую ночь не празднуют, — подает голос Настя.

— Некорректное сравнение, Настенька, — Клим снова затягивается и выпускает дым. — У католиков доктрина свободы воли. Если католик совершил убийство, это сделал он сам и никто другой. Странно было бы праздновать нарушение заповеди «не убий».

— В иудаизме тоже была эта заповедь, если не ошибаюсь, — возражает моя коллега.

— Именно, — одобрительно кивает Воротынцев, — но она для людей. А персов убил Яхве руками евреев по договору защиты богоизбранного народа. Главная черта евреев, благодаря которой они до сих пор существуют — особая религиозность. Те, кто не верит в свою богоизбранность богом Яхве, давно ассимилировались в какой-то момент своих долгих скитаний. Остальным Яхве ассимилироваться запретил. Соответственно, Пурим — это событие, доказывающее, что Яхве бережет свой народ. Именно этот факт и празднуют. Но тут у персов и евреев могут быть разночтения.

— Разве не все древние народы были особо религиозны? — встаю и завариваю кофе в прессе.

— В какой-то мере да, но только у евреев было мощное пророческое движение. А еще они свято верили в предсказания этих пророков и видели предсказания там, где их нет. По крайней мере для человека, лишенного этой веры. Как по мне, то в главе Дварим Торы, в которой евреи видят пророчество о рассеянии, мы имеем дело с договором. За послушание Яхве обещаются все блага, которые пришли в голову автору, за непослушание все кары, которые могут пасть на народ.

— И что там были за кары? — разливаю кофе по чашкам и ставлю перед Климом.

— Спасибо, Грушенька! — Клим сразу тянется за кружкой и с видимым удовольствием вдыхает аромат. — Все, на что фантазии хватило. От неурожаев и бесплодия до истребления. Совершенно логично было туда включить завоевание народа и рассеяние. Иудея стояла на перекрестке дорог великих цивилизаций. Было бы странно, если бы их кто-нибудь не съел в конце концов. Но в религиозных головах факт покорения страны Римом отразился, как срабатывание кары за непослушание Яхве. В общем, сам факт существования евреев через две тысячи лет после исчезновения Иудеи говорит о чрезмерном религиозном сознании.

— Почему? — уточняю я.

— Потому что после списка кар, был еще список для тех, кто одумался и решил слушаться Яхве. С поощрениями. Там, в том числе было обещание вернуть утерянную землю. Но куда-то мы залезли в дебри. Что-то я у вас засиделся, девушки.

Клим залпом допил кофе, затушил очередную сигарету и покряхтывая вылез из кресла.

— Спасибо за кофе, девочки, пойду снова в наш политический ад.

Дверь за Воротынцевым захлопнулась.

— Насть, как думаешь, надолго сегодня выпуск задержат из-за всех этих взрывов? — я задумчиво смотрю в редакционную программу.

— Статью на главную еще пишут. Про взрыв автобуса, кстати, — неопределенно отвечает Настя.

Я вздыхаю и открываю для вычитки очередную заметку.

— Хочешь, я могу подежурить сегодня? Если я в пятницу уволюсь, у меня три выходных намечаются. — через какое-то время предлагаю коллеге.

— Было бы неплохо. Спасибо! — Настя благодарно смотрит на меня, — жаль, что Бобрешов в отпуске, когда у тебя столько свободного времени.

— Угу, — рассеянно подтверждаю.

За последние дни я ни разу не вспомнила Степана, и эта мысль сейчас удивляет. Он долго за мной ухаживает. Мы ходили на свидания. Почему Настя помнит о нем, а из моей памяти он стерся, как только перестал появляться перед глазами?

Отгоняю от себя неприятную мысль. Я подумаю об этом завтра. Наверное.

Пока ожидаю финальной статьи, серфю в интернете. Сама не замечаю, как набираю в поиске волнующую фамилию. Сервис картинок выдает каких-то других Глебов Князевых.

Фото нахожу в конце концов на сайте будущего работодателя. Сохраняю его на компе и отправляю сама себе в почте.

На профильном ресурсе маркетологов гуглится интервью с Глебом. Читаю его раз десять. В груди порхают бабочки от каждого слова. Все-таки Князев очень умный, а я почему-то этим очень горжусь.

Весь вечер бью себя по рукам, чтобы не написать ему в личке свои восхищения.

Отвлекаюсь тем, что выгребаю из ящиков стола личные вещи, какие-то листочки с многочисленными пометками и записанными телефонами. Нужные переписываю в ежедневник, отправляю все остальное в корзину.

Рабочий день затягивается до часу ночи. Еду домой на оплаченном редакцией такси для задержавшихся сотрудников. Засыпаю сразу, как только голова коснулась подушки.

Ночью мне снились древние евреи, поклоняющиеся своему суровому богу. Потом я вижу бурное зимнее болгарское море. Я иду босиком по дикому пляжу, и какие-то мошки больно кусают ноги. Около берега плавает гигантская страшная медуза. Долго смотрю на нее, пока волны нежно ласкают мои ступни.

Аграфена

В понедельник поднимаюсь в офис «Спаса». Заглядываю в маленький кабинетик Ани, который сразу окрестила «аквариумом». Одна стена заменена стеклом, через которое Анна видит весь колл-центр.

Макарова уже сидит на рабочем месте. Как капитан на своем мостике.

Мы вместе идем в отдел кадров, после этого Аня показывает мне мое рабочее место и представляет моим сотрудницам.

Мне неудобно перед девушками. Они работают здесь дольше меня. Наверняка, любая бы справилась с этой работой лучше. Очень некомфортно чувствовать себя «блатной».

— Груша, это Маша, это Вера. Девушки, ваш новый руководитель и мой заместитель по скриптам Аграфена Ракитина.

— Можно просто Груша, — поспешно добавляю я.

Девушки разглядывают меня, я своих сотрудниц.

Маша невысокого роста, слегка полновата, добродушна и какая-то уютная.

Вера, напротив, высокая и стройная. Карие глаза смотрят на меня с презрительным холодом. Ярко-красная помада на пухлых губах кричит о том, что с самооценкой у девушки все хорошо.

Маша тепло улыбается мне и первая приветствует:

— Очень приятно, Груша.

— Маш, покажи Груше ваши документы и программы, — обрубает любезности Аня.

Потом я пытаюсь запомнить основные папки и сценарии в офисной CRM, которые мне показывает девушка. Записываю назначения форм и документов. Немного успокаиваюсь, потому что, на первый взгляд, ничего сложного. Но голова опухает от обилия информации.

Немного нервируют откровенно злобные взгляды, которые на меня бросает Вера. Пока абстрагируюсь от них, сейчас некогда париться по этому вопросу.

Остаток дня у меня уходит на более близкое знакомство с программами, таблицами скриптов, шаблонами и инструкциями. День плавно переходит в ночь. В шесть Аня пытается вытащить меня из-за стола и отправить домой, но быстро сдается.

В десять наконец-то дохожу до офисной кухни и ставлю контейнер разогреваться. Мыслей уже не остается. В голове порхает белое ватное облако. Несколько раз пробую получить кофе от кофе-машины, но аппарат остается глух к моим потребностям.

Вздыхаю, вытаскиваю еду из микроволновки и сажусь за стол. Никого нет, и я ставлю локоть на столешницу, опираюсь на ладонь своей уставшей головушкой. Сейчас думать ей не получается, поэтому просто ем.

Внезапно дверь открывается. Резко убираю локоть и выпрямляю спину.

— Добрый вечер, Аграфена! — слышу бархатный баритон Князева, и по телу пробегает взволнованный трепет.

Пространство сворачивается от его присутствия, помещение становится каким-то маленьким. От котлетного запаха мужчина слегка морщится и проходит к кофейному аппарату.

— Он не работает, — уведомляю я, отрываясь от контейнера.

Глеб засовывает кружку с надписью «Лондон» в жерло кофеварки и нажимает на кнопку, словно не доверяет моим словам. Немного обидно.

Аппарат молчит, и Князев открывает какую-то дверцу.

— Вода закончилась, — выносит вердикт, — сейчас исправим.

Глеб куда-то выходит и появляется с большой бутылкой воды. Такую же пустую бутылку вытаскивает из аппарата и меняет ее на новую.