А я ведь даже не заметила, что реву.

Но как только собираюсь привести себя в порядок, телефон в моей руке снова звонит.

И на этот раз там написан мой личный триггер, с которого начался крах моей спокойной размеренной жизни.

— Добрый день, Лекс, — здороваюсь максимально сдержано и официально, потому что только на такое общение сейчас и способна.

Но прежде чем он успевает что-то ответить, из моей груди вырывается громкий всхлип.

Черт!

Теперь он знает, что я тут реву. Лучшего приглашения добить меня очередным невыполнимым условием и придумать нельзя.

— У тебя там все хорошо? — Поверить не могу, что спрашиваю это у Виктории. И еще более безумно то, что интересуюсь причиной ее плаксивого голоса с искренним беспокойством.

Ее слезы всегда действовали на меня как прямой удар в лоб — сразу оглушали. Мы так и познакомились: я просто зашел в тот бар чтобы выпить, а потом случайно увидел плачущую за соседним столиком девушку… и не смог оставить это просто так.

Черт.

Лекс, не будь бараном, просто, блядь, положи трубку! Это же просто ее очередная уловка — пустить слезу, безупречно сыграть роль «девы в беде» в надежде выиграть время или лучшие условия.

«Или снова оказаться в твоей постели, — гадко нашептывает моя вторая скользкая натура, которая, вопреки усилиям воли и трезвому голосу рассудка, половину прошлой ночи вертела Вику во всех немыслимых позах на моем детородном органе.

Я уже даже почти нахожу силы. Чтобы нажать кнопку завершения разговора, но Вика, наконец, отвечает:

— В смысле? У меня все отлично. Ты звонишь, чтобы назначить встречу?

Странно, но несмотря на то, что я отчетливо слышу слезы в ее голосе, она зачем-то делает вид, что мне показалось. Это абсолютно нормальная вещь, но только для женщин, которые хоть что-то из себя представляют. Вика не из той породы, так что эта ее хорошая мина при плохой игре немного сбивает с толку.

«Мужик, вспомни, как она обещала родить тебе сына, а потом сбежала к Марату, прихватив твои денежки и активы!» — вовремя врубает громкоговоритель голос разума, и я быстро прихожу в чувство. Ни одному слову этой женщины нельзя верить, абсолютно все, что она делает, служит лишь одной цели — помочь ей пробраться вверх, ну или хотя бы остаться на плаву.

— Жду тебя в двадцать тридцать в «Prestige Haven». И на всякий случай напоминаю, что опоздание больше чем на пять минут ставит жирный крест на всех наших договоренностях.

Хотя, конечно, я снова туплю и иду ей навстречу. Мог просто ни хрена не говорить, и просто послать ее на хрен, потому что Вика никогда, никуда не приходила вовремя. Сомневаюсь, что эти три года хоть как-то повлияли на ее самоорганизацию, разве что в отрицательную сторону.

— Это же загородом, — бормочет она.

— Ага.

— Это очень далеко загородом, Лекс. — Теперь она как будто паникует.

Что, блядь, не так на этот раз?!

— Вика, слушай, ты реально уже исчерпала все лимиты моего терпения. Ты не хотела в «Джунгли» — ок? Я выбрал максимально удаленное место, где никто не увидит твою светскольвиную задницу в моей компании! Я даже разбираться не хочу, что опять не так. Не нравится что-то — ты знаешь, где выход.

Хотя, справедливости ради, я лукавлю — в том, чтобы нас с Викой никто не спалил за одним столом (условно) есть и мой личный интерес. Потому что Кате такое, мягко говоря, не понравится. У нас с ней нормальные отношения двух взрослых самодостаточных людей, с ней я просто Лекс — обычный тридцатипятилетний мужик с багажом определенного жизненного опыта и говнистым характером, а она — женщина, с которой мне хорошо во всех смыслах этого слова. Но я для нее никогда не был и не буду способом решить проблемы и улучшить ее материальное положение. Так что если Катя узнает, что меня видели в компании одной известной столичной красотки, пороет немного и узнает, что она — моя бывшая, которая была в официальном статусе моей невесты… В общем, такие женщины, как Катя, умеют просто уходить и запирать дверь за собой на миллион замков. А мне бы не хотелось ее потерять. После всего случившегося с Викой, я очень долго испытывал отвращение ко всему, что связано с долгосрочными отношениями и браком, но Кате удалось сделать так, что мысли о нашей с ним общем доме начали изредка мелькать в моей голове

— Лекс, послушай… — На заднем фоне Вика снова всхлипывает.

— До встречи, Виктория, — официально отчеканиваю я, пока ее плачь снова не расхуярил к херам мое каменное сердце.

Реально играю с огнем.

И самое неприятное — я не могу никак на это повлиять. Думал, что сто лет назад отболело, что смогу просто перешагнуть через нее и пойти дальше. А нифига — до сих пор цепляет где-то в глубине, дергает последний, выживший после ее предательства нерв.

Я отвлекаюсь от этих мыслей, когда замечаю идущую к моему столику Катю. Сегодня она в длинном платье без всяких безобразных декольте и разрезов, и выглядит максимально элегантно даже в обычных туфлях на простом квадратом каблуке. Правда, на этот раз у нее достаточно дерзкий макияж, и это делает ее еще более привлекательной. Катя просто идет, но мужские головы поворачиваются в ее сторону, словно она тянет их за невидимые нити. Уверен, в этом зале нет мужика, который не завидовал бы мне, когда она подходит и, привстав на цыпочки, целует меня в щеку.

— Снова не побрился, Яновский, — делано ворчит Катя, а я в ответ позволяю себе слегка шлепнуть ее пониже спины. За что тут же получаю «щелчок по носу» в виде строгого не одобряющего взгляда. — Кажется, мы это уже обсуждали, Лекс, или мне начать думать, что ты не уважаешь…

— Все, прости. — Складываю ладони в молитвенном жесте и тут же отодвигаю ей стул. — Не смог удержаться. Это платье делает тебя непростительно аппетитной.

— Непростительно? — Она слегка поворачивает голову, незаметно потираясь щекой об мою щеку, словно это и не она только что отчитывала мою трехдневную щетину.

— Я бы с куда большим аппетитом сожрал тебя, но придется довольствоваться стейком.

Возвращаюсь на свое место за столом, молча жду, пока официант примет у Кати заказ. Она — убежденная вегетарианка, но уже смирилась с тем, что обратить и меня в свою веру, у нее не получится. Хотя иногда — вот как сейчас, когда я описываю, какой степени прожарки мне принести мясо — на ее лице возникает намек на раздражение.

— Между прочим, эта корова могла прожить еще день, Яновский, если бы ты согласился получать белок другими, более гуманными способами, — все-таки делает замечание Катя.

— Это стейк сухой выдержки, так что корова отошла в мир иной девяносто дней назад. Уверяю, конкретно я не имею к этой трагедии никакого отношения.

Катя закатывает глаза, фыркает и читает мне короткую лекцию о том, что на всех без исключения мясоедах лежит коллективная ответственность за муки несчастных животных.

А я, вместо того, чтобы подхватить разговор, внезапно пялюсь на собственную ладонь, которой вчера трогал Викторию. Хочется поднести пальцы к носу и проверить, остался ли на них аромат ее парфюма.

— Лекс? Все в порядке? — прерывает себя же Катя и, протянув руку через стол, скрещивает свои пальцы с моими.

Пальцы именно той руки.

Только чудом не дергаюсь и даже пожимаю в ответ ее ладонь.

— Ты какой-то странный эти дни.

Намекает на то, что я буквально через задницу кувыркнулся, чтобы отменить наши планы на вчерашний поход в кино. И сегодня, когда она предложила поужинать, тоже попытался «спрыгнуть».

— Много работы, — говорю первое, что приходит в голову.

— Это как-то связано с тем телефонным звонком?

— С каким звонком?

— Лекс, давай ты не будешь становится еще одним Великим разочарованием в моей жизни. — Катя одергивает руку. — Это «почетное место» занято моим бывшим, и больше всего на свете мне не хочется вручать тебе его пальму первенства.