Желание оторвать ему яйца крепнет буквально с каждой секундой.

— Я знал ее отца, — поясняет мужик. — Коля всегда был… непутевым. Но дочку любил. Попросил меня присматривать за ней. Наверное, чувствовал, что плохо кончит.

Родители Вики разбились на машине — на полном ходу тачка просто влетела в бетонное заграждение и обоих пассажиров буквально раздавило, потому что в старом «Жигуленке» не было и не могло быть даже элементарных подушек безопасности на такой случай. Вика никогда не любила рассказывать об этом — бабушка была ее единственной семьей и, как я теперь знаю, единственным живым существом, которое она искренне любила. Я даже толком не знаю, сколько Вике было лет, когда все это случилось, но ее бабушка однажды обмолвилась, что из-за случившегося она плохо сдала выпускные экзамены из средней школы. Значит, не больше четырнадцати.

Мои кулаки сжимаются сами собой, стоит представить причину, по которой Вику так напугало это «восстание из прошлого».

— Она ничего не рассказывала о друзьях отца, — говорю максимально сдержано, хотя внутренности разрывает от желание схватить его за шиворот и пинками выколотить признание.

— Я не удивлен. — В голосе Егора звучит снисхождение.

— Для этого есть причина?

— Ну… как бы это помягче сказать. — Он мнется, как будто набивает цену своему будущему откровению, потом достает сигарету и закуривает, задумчиво глядя вдаль. Но образу «глубокой печали» категорически мешает взгляд, который Егор то и дело бросает на часы.

— Можно сказать как есть.

— Дело в том, что Вика всегда была… впечатлительной. А Николая трудно было назвать заботливым отцом. Хоть о покойниках нельзя плохо вспоминать, но он был тем еще козлом. Поэтому Вика… В общем, она всегда была жадной до чужого внимания, особенно мужского. Как уличная собака: погладишь — и она уже преданно смотрит в глаза.

— Типа, влюбилась? — перебиваю его рассуждения.

Егор кивает.

Почему я не удивлен, что все его «неохотные откровения» в конечном итоге сведутся к тому, что в Его Великолепное величество однажды влюбилась впечатлительная дурочка, а он приложил максимум усилий, чтобы их отношения не вышли за рамки дружеских. Хотя что-то мне подсказывает, что насчет второй части своего предположения я пиздец как ошибаюсь.

— С ней все будет в порядке? — Разделавшись с сигаретой, Егор опять заводит старую пластинку о глубоком беспокойстве.

Он меня, по ходу, совсем за дебила держит, раз думает, что я поведусь на такой откровенный пиздеж.

— А в чем, собственно, дело? — спрашиваю и внимательно слежу за реакцией этого сердобольного седого козла.

Хотя нутром чую, что меня эта херня вообще не должна парить, как и все, что касается Вики. Вдруг у нее тут на горизонте образовался старый «новый» спонсор.

Я в который раз за день напоминаю себе, что меня не должно парить, как и с кем Вика устроит свою личную жизнь. Но сколько бы раз я не повторял эту херовую мантру, она ни черта не действует, даже наоборот — мне все сложнее подавлять искушение все-таки открутить этому «Егору» башку. Или яйца. А еще лучше — весь комплект. На всякий случай.

— О, вы типа… пара? — Егор достает еще одну сигарету, зажимает ее между пальцами, но так и не подносит зажигалку.

— Мы, типа, коллеги, — выбираю самую сухую формулировку из возможных.

Он как будто собирается что-то сказать, но после очередного взгляда на часы, резко спохватывается, желает Виктории скорейшего выздоровления, мне — хорошего дня, и буквально бегом бежит до припаркованного на больничной стоянке авто. Нормальная такая тачка, и тот факт, что садится этот хер не на водительское сиденье, тоже о многом говорит. Пытаюсь разглядеть номер, чтобы потом откопать, что за Егор такой, но опять себя останавливаю.

Это вообще не должно меня парить.

И чем скорее я вытравлю Вику из печенок — тем лучше.

Нужно поскорее разгрести основной пласт проблем «Гринтека» и свести на нет все наши с Викой возможные контакты.

— Вот, — доктор протягивает мне рецепт с длинным перечнем лекарств. — Читайте внимательно, там есть дозировки и схема приема. Все можно купить в нашей аптеке. И вам нужно хорошо высыпаться, девушка, нормально есть, соблюдать водный…

Она продолжает говорить, но я даже не пытаюсь сосредоточиться на ее словах.

В голове мелькает лицо Егора, а мысли все время крутятся вокруг вопроса — почему именно сейчас?! Почти семь лет прошло, последние годы я вообще о нем не вспоминала, и все было в порядке. Но стоило пару раз о нем подумать — и пожалуйста, я сталкиваюсь с Егором в том месте, где мы точно никак не могли бы увидеться!

Вселенная, может, хватит уже запускать в меня бумеранги?

— Спасибо, ага, да, — бормочу в ответ на слова докторши и двигаю в сторону двери.

Но когда берусь за ручку, все-таки делаю паузу, потому что там, снаружи, стоит Лекс. Он наверняка будет что-то спрашивать. Даже, скорее всего, язвить и отпускать едкие комментарии. А мне совершенно нечего ему ответить.

Придумав на ходу историю про старого знакомого (не будет же Лекс, в конце концов, выпытывать у меня правду каленым железом), осторожно открываю дверь, выглядываю наружу.

Лекс стоит спиной, около окна. На удивление без телефона на этот раз. Неужели драгоценная Эстетка может прожить без его сообщений целых пять минут? Украдкой глазею по сторонам, чтобы убедиться, что Егор окончательно исчез с горизонта — его нигде нет, но ощущение тревоги почему-то становится только сильнее.

— Что там у тебя? — слышу голос Лекса, который успел повернуться ко мне и разглядывает листок с выписанными лекарствами, который я как раз пытаюсь спрятать в сумку.

— Витамины, — бросаю первое, что приходит на ум. Проклятая сумка никак не хочет открываться, потому что после встречи с Егором пальцы до сих пор предательски дрожат. — Мне это не нужно.

— Именно потому, что тебе это не нужно, ты чуть не упала с лестницы, — в уже привычной грубоватой манере бубнит он.

Пытается забрать рецепт и получает его почти без борьбы. Потом как будто пытается взять меня за руку, но мы так синхронно одергиваемся друг от друга, что ограничивается поддержкой под локоть. Ведет меня до выхода, усаживает в машину и возвращается в больницу.

Егора поблизости тоже не видно, и его машину — белый седан японского бренда — тоже не замечаю. Хотя, столько лет прошло, он мог как минимум поменять машину, как максимум — приобрести еще одну. В последние месяцы нашего «общения» из-за загруженности на работе он мог пропадать на несколько суток, сваливал все на очень важный бизнес-проект, в который вложил все свои активы, и что если проиграет — обанкротится быстрее, чем я успею чихнуть.

Я прикусываю палец, на мгновение забыв про свой идеальный маникюр.

Нужно просто относится к этому как дерьму, которое, как известно, случается. Ничего страшного не произошло, мне уже давным-давно плевать и на этого человека, и на ту историю. Я была молодой, наивной и глупой. Да меня бы кто угодно вокруг пальца обвел, а как сказал тогда сам Егор: «Тебе повезло, что это был я, а не какой-то сукин сын, который мог сделать с тобой вообще что угодно».

Дверца машины резко открывается, Лекс садится, но дверцу не закрывает. Кладет мне на колени внушительный пакет.

— Виктория Николаевна, у вас официальный выходной три дня. Увижу вас в офисе — уволю.

Потом обращается к водителю, говорит, чтобы отвез меня домой, и потом тоже может быть свободен. И покидает машину, на прощанье довольно ощутимо хлопнув дверцей.

И… все? Никаких вопросов, никаких попыток вменить мне увиливание от работы?

— Виктория Николаевна? — обращается водитель. — Назовите ваш домашний адрес.

Я сначала диктую адрес своей старой квартиры, потом вспоминаю, что теперь у меня другой «райский уголок» и называю его. Пока едем, раза три прошу не говорить Лексу, что я сменила место жительства, если вдруг он будет спрашивать. Хотя это глупо, конечно — вряд ли личный водитель, которому Лекс платит деньги, будет утаивать от него такую ерунду. Но мне спокойнее думать, что Лекс хотя бы еще какое-то время не будет знать, в каком плачевном положении я оказалась.