Лекс не может этого не знать!

— Ну, что там? — Я поторапливаю Хасского, в надежде, что все окажется не настолько плачевно. Я не хочу идти в «Джунгли»! Боженька, за что ты так со мной?!

Хасский, перевернув последний документ, вздыхает, снимает очки и потирает две глубоких вмятины на переносице. Я практически готова упасть духом.

— Вика, прости, но… Кажется, уже ничего нельзя сделать.

— Как такое возможно?! — От возмущения теряю контроль над голосом и все посетители кафе осуждающе смотрят в нашу сторону. Да и плевать на них. У меня тут вся жизнь наперекосяк, какое мне дело до того, что мой крик души портит вкус их кокосовых латте?! — Как, черт подери, такое может быть?!

— Легко, когда у руля идиот.

Хасский никогда не скрывал, что Марат ему не нравится. Он даже пытался отговорить меня принимать его предложение руки и сердца, но я тогда была крепко на мели, а других вариантов просто не было! И в конце концов, эти три года все же было нормально! Ну, не считая того, что последние несколько месяцев Марат начал крепко закладывать за воротник, но я-то тут причем?

«Спокойно, дорогая, — мысленно поглаживаю свою хрупкую, абсолютно никак не приспособленную к таким встряскам душевную организацию. — Дыши глубоко и ровно. Вспомни, что дзен-практики помогают даже душевнобольным».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — И так, я готова. — После минуты дыхания животом, складываю руки на столе, как прилежная ученица. — Насколько все плохо?

— Настолько, насколько это вообще возможно.

— Сколько я могу заработать, если найду покупателя в ближайшие дни? — У меня десятки знакомых во всех сферах, если я как следует сяду на телефон, то смогу найти потенциального покупателя. Возможно, он заплатит не так много, как Лекс, но мне хотя бы не придется идти в «Джунгли»!

— Вика, девочка моя, боюсь, ты не очень представляешь масштаб катастрофы.

— Да что вы как под копирку заладили все одно и то же! — Вспоминаю разговор с Лексом — он ведь сказал почти то же самое. И Марат бубнел про какое-то банкротство.

— Алексей? — безошибочно угадывает Хасский. — Вика, стоимость «Гринтек» падает буквально каждый час. Вероятно, в ближайшие дни, их стоимость будет таково, что желающим их купить придется еще и доплачивать. Поверить не могу, что Марат мог так бездарно…

Он трясет веером документов и запивает возмущение чаем.

— Вика, послушай. Отбрось свои фокусы и послушай очень внимательно.

О нет. Нет, нет, нет.

Мне хорошо знаком этот морализаторский тон. В прошлый раз, когда я его слышала, Хасский предлагал не спешить сбрасывать со счетов Лекса, когда я рыдала и проклинала судьбу, потому что она сделала инвалидом единственного приличного мужика, способного обеспечить мне достойную жизнь.

— Ты уже и так потеряла почти все.

— Эй, а можно немного помягче?! Почему все друг забыли, что жизнь не готовила меня к таким потрясениям?!

— Ты должна встретиться с Лексом. Вряд ли он тебя простит, но ты должна попытаться попросить прощения. И потом молча и без споров бери то, что он тебе предложит. Соглашайся на все условия.

Что значит «Соглашайся на все условия»?!

— Хасский, боже, ты вообще помнишь, как мы с ним расстались?

Хотя, это трудно назвать расставанием в любом смысле этого слова. Скорее уж бегством крысы с тонущего корабля. Но что еще мне оставалось делать, когда вся ситуация в одну минуту просто максимально сильно развернулась ко мне жопой? Я всего лишь пыталась остаться на плаву, выжить там, где хороших и верных девочек акулы обычно сжирают в первую очередь.

И даже если бы я пришла в больницу и сказала, что все кончено, глядя Лексу в глаза — что бы это принципиально изменило? Только создало бы много ненужного шума, но даже в этом я не уверена. Он всегда был чертовски джентльменом.

Я вспоминаю наш с ним только что закончившийся разговор и делаю поправку на то, что времена, когда Лекс был рыцарем в сверкающих доспехах, похоже, канули в лету.

— Виктория, девочка моя, ты уже однажды меня не послушалась, — напоминает Хасский, и неприятно постукивает краешком очков по распластанным на столе документам. — Не люблю говорить «а ведь я предупреждал», но в данном случае — я снова тебя предупреждаю.

— И что с того? У меня по крайней мере были эти три года.

— За которые ты так ничему и не научилась.

— Потому что не всем давно получать удовольствие от постоянного мониторинга биржи! — начинаю раздражаться я. Мои нервы не резиновые и не стальные, по-моему, с учетом всех свалившихся на меня проблем, можно быть и помягче.

— Ладно, просто послушай. Судя по всему этому, — он обводит рукой злополучные документы, — без участия Алексея не обошлось. У меня нет необходимой информации, но я абсолютно уверен, что он каким-то образом погубил «Гринтек», а Марату не хватило смекалки вовремя понять, что к чему. А в итоге — ты потеряла почти все свои дивиденды. И рискуешь потерять даже то немногое, что еще можно спасти.

Я поднимаю руку и зову официанта.

— Мне срочно нужен большой стакан матчи!

Терпеть не могу эту зеленую гадость, но мне срочно нужно ее выпить, чтобы в моей жизни было еще что-то безобразно горькое и как будто прокисшее, кроме всех этих катастрофических новостей.

— Алексей, насколько я помню, всегда был здравомыслящим молодым человеком, — продолжает гнуть Хасский, — и хоть все указывает на то, что он собирается просто обанкротить «Гринтек» и пустить ее по кускам с молотка, вряд ли это действо доставит ему много радости.

— Если бы ты с ним только что говорил, — закатываю глаза, вспоминая обилие несвойственного для Лекса мата, — то узнал бы много нового о значении слова «здравомыслящий. По-моему, у него крыша поехала.

— Неудивительно, если вспомнить, через что ему пришлось пройти.

— Эй, я просто пыталась остаться на плаву!

Они все сговорились что ли?! Или сегодня Всемирный день упреков?

Я делаю несколько глотков неприятно теплой матчи и чувствую, как мои внутренности жалобно протестуют. Но лучше так, чем меня скрутит от очередного тычка тем, какой нехорошей я была. Все мы не святые! Просто кто-то… не святой немножко больше, ну и что тут такого?

— Тебе нужно попытаться уговорить его купить твои акции за вот эту цену.

Хасский что-то быстро царапает на салфетке и протягивает мне.

— Это шутка такая? — смотрю на смехотворную сумму из четырех цифр.

— Это — лучший вариант. Скажи, Марат не собирается сдаваться и уже ищет новых инвесторов.

— Да? Так, может, мне подождать, пока дела наладятся и продать… немножко позже?

— Виктория, я всего-лишь пытался блефовать. Как должна делать и ты, когда сегодня встретишься с Алексеем. Хотя, знаешь… просто согласись на все.

Он, кажется, решил говорить со мной как с умалишенной.

— Ну нет, я так просто не сдамся! — Еще два глотка матчи — и мои кишки готовы пойти в бой на кого угодно, лишь бы в них больше не вливали это зеленое пойло. Когда через пару дней все утрясется и моя жизнь вернется в спокойное русло, я, пожалуй, запущу новый флешмоб под хэштегом #этамерзкаяматча. — Я ничего и никому просто так, за «спасибо» не отдам!

Я встаю, хватаю сумочку, забираю бумажки, в которых копался Хасский, а он только разводит руками.

— Виктория, прошу тебя, хотя бы попытайся трезво оценить ситуацию.

— Я как раз очень трезво все оцениваю, Хасский. И знаешь что? — Изящным взмахом руки поправляю волосы, цепляю на лицо свою фирменную ослепительную улыбку. — Мужчины всегда очень напрасно недооценивают силу женской красоты.

— Что ты собираешься делать? — как будто даже с опаской интересуется он.

— А разве это не очевидно? Лекс однажды уже потерял от меня голову. Значит, мне придется сделать так, чтобы он снова в меня влюбился. И на этот раз, Хасский, я поставлю на правильного брата!