— Не помешаю? — вырастаю перед ними, злющий как черт. Даже не пытаюсь замаскировать свое резко испортившееся настроение.

Сажусь рядом с Викой и прежде чем она успевает хоть что-то предпринять — закидываю руку ей на плечо, притягивая к себе под подмышку. Может, я в край отупел, но сейчас это представление кажется мне самым лучшим способом заявить свое право собственности.

— Эм-м-м-м… — удивленно мычит Лесоруб, а потом сконфуженно подхватывает с пола громадный туристический рюкзак и быстро отчаливает.

— Ты совсем уже?! — мгновенно взрывается Виктория, в два счета выкручиваясь из-под моей руки.

Но отсаживаться не спешит — просто уводит и потирает плечо, как будто хочет стереть со своего тела любые следы моего пребывания.

— Что ты себе позволяешь?! Я не твоя собственность!

— Ну, формально, часть тебя принадлежит мне по трудовому договору. А учитывая то, что сегодняшние сутки уже идут в счет твоей официальной командировки, я имею полное право напомнить тебе о служебных обязанностях. Не припомню, чтобы в них входило разрешение на флирт с каждым мимо проходящим членом.

Вика брезгливо морщит нос.

— Он просто хотел что-то узнать.

— Что-то?

— А ты разве не со своей любимой там разговаривал?! — неожиданно резко переводит стрелки Вика.

В первое мгновение слегка опешиваю, потому что о существовании в моей жизни Кати знает буквально несколько человек, но Виктории среди них точно нет. Да она, блядь, последняя в списке тех, с кем я стал бы откровенничать!

— Что? — Вика с триумфальным блеском в глазах слегка подается вперед, но продолжает внимательно следить за тем, чтобы между нами сохранялось заметное свободное пространство. — Товарищ Большой Начальник не в курсе, что слухами земля полнится?

После этих ее слов я сбрасываю со счетов первый пришедший на ум вариант о том, что тут не обошлось без вмешательства Тихого. Бля, да какого хрена я вообще в первую очередь подумал на него? Только потому, что лучший и самый преданный друг устроил мне головомойку? Так если разобраться, он сказал все по делу, более того — я и без его нравоучений прекрасно понимаю, что играю с огнем, но считаю, что имею полное моральное право сделать то, что задумал, и абсолютно уверен, что сразу после того, как вдоволь наиграюсь с Викторией и потешу свое уязвленное эго, от моего наваждения не останется и следа. И я смогу, наконец, сосредоточиться на Кате и повести наши отношения ровно туда, куда они и двигались до того, как на горизонте снова появилась Виктория.

— Мой чудесный коллектив так сосредоточен на попытках вытащить себя за волосы из сливного бачка, что в перерывах между поисками спасения полощет языками мое грязное белье? — так же язвительно интересуюсь в ответ. Сейчас, когда схлынуло первое непонимание, мне действительно не так уж важно, знает она о существовании в моей жизни другой женщины или нет. Это же Вика «продамся за три копейки» — она раздвинет ноги вне зависимости от того, трахаю я кого-то или нет. Надо просто грамотно надавить на нужные кнопки. — Ну и как это происходит? Собрание клуба «Прачечная» из моих самых преданных поклонников? Надеюсь, хотя бы в обеденный перерыв?

Вика выглядит слегка озадаченной и я, пользуясь ее замешательством, немного сокращаю расстояние между нами, но намеренно не предпринимаю попыток до нее дотронуться. Глупо скрывать, что меня к ней тянет, но в свете моих подлых замыслов — этот можно обыграть в свою пользу. Вика, заметив мои поползновения, мгновенно отшатывается и только потом понимает, что ее безопасности ничего не угрожало. И недовольно морщит лоб, потому что выставила себя в дурном свете.

— Я бы не стала ходить на собрания этого кружка даже если бы он действительно существовал, — говорит с подчеркнутым пренебрежением. — Даже если бы за это давали хорошую надбавку. Мне абсолютно неинтересна ваша личная жизнь, Алексей Эдуардович.

— Именно поэтому ты сейчас раздуваешь щеки от ревности, — подтруниваю над ней.

Видеть, как она в ответ вспыхивает от негодования, потом резко встает и с коротким: «Мне срочно нужен сок, чтобы запить эту мерзость» исчезает где-то в области кафетерия — отдельный вид моего морального удовольствия.

Лекс забронировал наши билеты в первом классе, естественно, на соседних сиденьях.

Эта новость вообще никак не добавляет мне хорошего настроения, потому что от перспективы сидеть рядом с ним буквально плечом к плечу, сводит зубы и неприятно покалывает в кончиках пальцев. Если бы мы летели первым классом, я обязательно нашла бы желающих поменяться со мной местами — буквально, любая симпатичная женщина от двадцати и до бесконечности согласилась бы душу продать за возможность несколько часов кряду флиртовать с таким красавчиком. Я бы тоже могла использовать это время с пользой, но после того, как Лекс буквально поймал меня за ухо на сцене ревности, нужно взять паузу и привести голову в порядок. Еще не хватало, чтобы этот тестостероновый умник возомнил невесть что!

Но мы летим премиумом, и здесь людям обычно не очень нравится, когда их просят пересесть с честно купленного недешевого места на другое — непонятно зачем и непонятно почему.

Мое место у окна, но я нарочно не спешу туда садиться, вместо этого пытаясь затолкать маленький чемодан на полку для клади. Его разрешили взять в салон, и я надеюсь, что наши с Лексом вещи не потеряются черт знает где, когда мы прилетим на место назначения. Со мной такое случилось всего один раз и тогда я едва не посидела, пытаясь понять, почему все мои новенькие наряды, туфли и сумки полетели на другой конец земного шара.

— А ведь можно просто открыть рот и попросить помощи, — недовольно ворчит Лекс, становясь у меня за спиной и одним четким движением задвигая чемодан поглубже на полку.

— Я прекрасно… — пытаюсь огрызнуться, но в это время по салону продвигается какой-то тучный мужчина и Лексу приходится прижаться ко мне, чтобы этот толстяк продвинулся дальше.

Я с силой втягиваю воздух через нос, когда понимаю — точнее сказать, чувствую — как его пах прижимается к низу моей спины. Буквально словно мы два идеально совпадающих пазла и словно прижиматься вот так друг к другу — самая нормальная и естественная вещь на свете.

Пытаясь хоть как-то увеличить пространство между нами, ерзаю из стороны в сторону, и в ответ Лекс жестко хватает меня ладонью за бедро, подталкивая вперед так, чтобы мой живот был надежно зафиксирован спинкой кресла.

— Убери свою лапу с моей задницы. — Выбираю самый змеиный тон из всего их многообразия в моем арсенале. Пусть даже не думает, что все это может доставлять мне хоть какое-то удовольствие!

— Она как будто стала больше, да? — издевательски кривляется Лекс, и его большой палец нахально поглаживает маленькую ямочку у меня на бедре. — Какие знакомые… места.

— Даже думать не смей, чтобы снова за них держаться!

— Ну надо же, Виктория, ты помнишь?

Я прикусываю язык, ругая себя за импульсивность, хотя ровно несколько минут назад пообещала себе держать голову холодной, и всегда — ВСЕГДА! — брать паузу прежде чем что-то ответить этому наглецу. Но… я действительно помню, хотя за три прошедших года эти воспоминания вообще ни разу меня не тревожили.

Сколько себя помню — всегда стеснялась этих ямок на бедрах. Лет в шестнадцать, когда большинство моих сверстниц уже вовсю выгуливали облегающие платья, я даже джинсы-скинни стеснялась носить, потому что в них моя фигура выглядела так, словно боженьке не хватило двух кусков глины, когда он меня лепил, и поэтому на бедрах остались «пустые» места. Что я только не делала, пытаясь от них избавиться — ничего не помогало. Однажды подложила в джинсы поролоновые ставки из лифчика, но в итоге они сползли в самый неподходящий момент и мне пришлось сбегать с Дня рождения подруги в самый разгар веселья, чтобы не выглядеть глупой. Но только когда в моей жизни появился Лекс, ситуация коренным образом изменилась. Однажды, когда я крутилась перед зеркалом, пытаясь как-то замаскировать треклятые ямки одеждой, он просто встал рядом, положил туда ладони и сказал: «Это специальные отметки для моих рук, чтобы я покрепче держал свое сокровище». Помню, что тогда я раздраженно фыркала и не понимала, как на полном серьезе можно говорить такие глупости, но после этих слов я как будто исцелилась и больше не считала эту особенность своего тела чем-то безобразным.