От ужасного предчувствия скручивает живот как от слабительного молниеносного действия. Вторая девушка на ресепшене предлагает перегрузить терминал, говорит, что вчера у них была точно такая же ситуация, но после перезагрузки все заработало. Ее слова звучат так убедительно, что на долю секунды меня отпускает. В самом деле, зачем бы Егору оставлять мне карту без денег? Он же пытался снова меня закадрить, корчил из себя солидного преуспевающего бизнесмена.

«Дыши, Вика, — настраиваю себя на положительные вибрации, — это просто маленькая заминка. Сегодня с самого утра день не задался. Вот видишь, как плохо не следить, в каком доме у тебя планеты!»

Но когда и после перезагрузки проблема с картой Егора остается, девушки хором разводят руками.

— Мне нужно… — заикаюсь, потому что не могу так сходу придумать причину отойти. — Я немного…

— Туалет там, — одна из девушек с пониманием показывает пальцем на коридор слева.

Я успеваю сунуть им Орео, прошу минутку его понянчить, и быстро убегаю туда, где на меня не будут смотреть как на нищенку на паперти. Запираюсь изнутри, открываю кран до упора и споласкиваю лицо.

Хочется найти слова успокоения, но их просто… нет.

Потому что это вопрос нельзя решить завтра, послезавтра или отложить до моей зарплаты. Бармалея нужно спасать уже сейчас, точнее — еще пять минут назад! Если бы Егор не оказался таким феерическим штопанным га… гадом, то жизнь бедного кота не висела бы на волоске!

— Хватит сопли жевать, — говорю своему скисшему отражению. — Ты прекрасно знаешь, что есть только один выход. И пока ты тут торгуешься со свей ужаленной в одно место гордостью, Бармалей там борется за жизнь!

Я вытираю мокрый нос, всхлипываю и решительно набираю номер Лекса, дав себе обещание, что буду звонить ему столько, сколько потребуется, пока он не ответит.

Но до этого не доходит, потому что Лекс отвечает с первого дозвона.

— Умоляю, прости, что я снова тебя беспокою, я видела твое сообщение, я поняла, но это очень важно! — Тараторю без умолку, чтобы не дать ему шанса снова отбрить меня сухим «не беспокой». — Мне очень нужны…

— … деньги? — безошибочно угадывает Лекс.

— Да, деньги. Пятизначная сумма. Это на хорошее дело, Лекс, клянусь!

— На какое же, позволь узнать?

— Лекс, в чем дело?

Его голос так пропитан иронией, что это невозможно игнорировать.

— Брось, Вик, ты же ради денег звонишь, а не чтобы побеспокоится о моих делах.

— Лекс, я не понимаю… — Голос предает и ломается посредине предложения. Но я все равно беру из резервов неприкосновенные запасы терпения, напоминая себе, что когда у мужчины проблемы в бизнесе, его самооценка находится в крайне уязвимом положении. — Я знаю, что у тебя сейчас проблемы с деньгами, поэтому не прошу дать мне их безвозмездно. Я все верну, как только появится возможность. Если ты мне не веришь, то можешь попросить в бухгалтерии просто отнимать процент из моего оклада и…

— Блядь, Вика, что ты несешь, — злится Лекс. — Я сейчас приеду.

— Лекс! — ору в динамик, понимая, что он вот-вот закончит разговор. — Я не дома.

— Так. Хорошо. И где ты в шестом часу вечера?

— Грушевского тридцать, — диктую адрес.

Пауза.

— Ты ничего не напутала? По этому адресу ветеринарная клиника.

— Нет, я ничего не напутала. Приезжай поскорее, хорошо? Я все объясню на месте.

— Очень на это надеюсь.

И первым кладет трубку.‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​

— Это просто маленькая задержка, — смотрю умоляющим взглядом на Светикова и девушек с ресепшена, которые почему-то тоже здесь крутятся. — Пожалуйста, не выгоняйте Бармалея! Сейчас приедет мой жених и все решит! Это банковская ошибка, вы же знаете, как иногда…

От волнения мой голос ломается прямо посреди предложения, и чтобы справиться с болезненными горловыми спазмами, я несколько минут безудержно кашляю, вытирая слезы рукавом толстовки.

Если бы несколько месяцев назад кто-то сказал мне, что я буду так унижаться из-за бездомного злого кота, я бы точно плюнула этому «Нострадамусу» между глаз. А сейчас готова на колени упасть, если это поможет моему лохматому чертушке выкарабкаться.

— Вот, Виктория. — Светиков протягивает мне стакан воды. — Вам нужно успокоится, хорошо? Никому не будет лучше, если рядом с котом нам придется откачивать заодно и вас.

Я делаю несколько маленьких глотков, снова кашляю, но на этот раз не так задушено. Снова пью, на этот раз опустошая стакан полностью, и с благодарностью возвращаю его Светикову.

— Это просто недоразумение, — продолжаю твердить свое. — Но вы же видите, который час. В банке уже никого нет, чтобы решить этот вопрос по горячим следам. Клянусь, я за все заплачу! Этому коту нужно лечение, вы слышите? Вы же не выбросите его на улицу в таком состоянии! Вы же здесь животных лечите!

— Виктория, все все все… — Миловидный ветеринар кладет ладони мне на плечи, некрепко сжимает, заставляя посмотреть в его добрые глаза. — Сейчас вам нужно сделать глубокий вдох, потом выдохнуть и сесть вон там.

Он дает невидимый сигнал девушкам с ресепшена и те, под руки, обратно ведут меня в зону ожидания, пока я пытаюсь имитировать дыхательную гимнастику. Легче от этого нифига не становится.

— Вы можете подождать жениха здесь, — говорит та из них, которая пыталась наладить терминал. Голос у нее при этом такой, будто она делает огромное одолжение, возясь со мной вместо того, чтобы выставить за порог вместе с котом. — Только никуда не ходите.

Я беспомощно киваю и радуюсь уже хотя бы тому, что доктор дал мне время. Если бы Бармалея вышвырнули на улицу прямо сейчас, он бы точно не протянул и нескольких часов.

Чтобы хоть немного успокоится, обхватываю себя руками. Создаю иллюзию, будто не разваливаюсь на куски, хотя внутренне полностью опустошена. Такое чувство, что мир перевернулся вверх тормашками сразу после того, как мы с Лексом вернулись домой. Или это случилось до того, когда я вышла из ванной и увидела его озадаченное лицо?

В любом случае, что-то точно случилось. Сначала то его сообщение, как будто приказ собаке. Потом — наш разговор по телефону, когда Лекс был таким отчужденным и грубым, будто тех нескольких дней в Праге просто не было, и мы снова тихо ненавидим друг друга: он меня за прошлое, я его за то, что отобрал у меня настоящее и лишил будущего. Но если я продолжу думать об этом сейчас, то от моей нервной системы точно ничего не останется.

В любом случае — чем гадать на кофейной гуще, лучше подождать и потом напрямую обо всем спросить. Лекс всегда держит слово, и если пообещал приехать — значит, уже в дороге.

«А что, если он не даст денег?» — не унимается мой раздерганный форс-мажорами, ставшими частью моей повседневной жизни, внутренний голос.

Он ведь может просто… сказать «нет» и все.

Где мне сходу взять пятизначную сумму?

Вспоминаю, что Тоня хотела мою лакированную «Баленсиага» за десять тысяч. Быстро набираю ее номер и пока жду ответа, ловлю себя на том, что как в детстве, начинаю исступлённо грызть ногти. По фигу, потому что сейчас это вообще единственное, что не дает мне провалиться с полное отчаяние.

— Ну надо же, кто позвонил, — не может не ехидничать Тоня. До сих пор не может простить мне, что не воспользовалась ее щедрым предложением — она всегда была злопамятной.

— За тридцать пять тысяч сейчас она твоя, — без лишних рассусоливай озвучиваю свое предложение. Она и так прекрасно поймет, о чем речь. — Деньги нужны мне прямо сейчас, на мой счет. Сумку отдам завтра в любое удобное для тебя время.

— Что-о-о-о-о?! — тянет длинную ноту Тоня. — Тридцать пять тысяч за твое старое барахло?! За китайскую паль?! Ты в своем уме, Лисицына?!

— Паль? — Еще большой вопрос, кто из нас в уме, а у кого от чувства собственного величия поехала крыша. — Слушай, Тоня, мне правда некогда. Предложение действует только сейчас.