— Так тогда и переживать не о чем, да, братюня? — копирую его издевательский тон, и в третий раз основательно еложу его мордой по луже липких соплей.

Марат стонет и просит прекратить.

— Мне просто нужно одно чертово имя, — с нажимом говорю я, хотя в глубине души понимаю, что теперь он вряд ли скажет правду. Люди, получившие парочку оплеух, готовы покаяться и сознаться в чем угодно, но с большой долей вероятности все это будет неправдой.

Я поспешил.

Нужно было выждать немного, дать ему почувствовать безнаказанность, расслабиться и распустить язык. На худой конец — поторговаться, дать денег, пообещать манну небесную, на которую эта жадная скотина обязательно бы клюнула. Но когда он говорил о Вике как о какой-то дешевой простите из чешского придорожного борделя, у меня как красной тряпкой перед глазами помахали.

Вика — корыстная и расчетливая особь женского пола, она, как я теперь это понимаю, всегда была себе на уме. Но несколько дней назад, в клубе… Я видел ее лицо, когда она подумала, что я собираюсь взять ее силой и позвала на помощь. Блядь, если бы она хотела что-то с меня поиметь — могла просто воспользоваться ситуацией. Все мужики знают, что после секса даже самые брутальные из нас на какое-то время становятся мягкой мороженкой. Но она действительно испугалась и запаниковала.

Если она снова помогла Марату — что ж, отлично, поставлю «галочку», что я снова облажался, повелся на женские слезы. Но это не повод опускаться до уровня животного и требовать возмездия интимными услугами. В каком, блядь, мире вообще живет Марат? В том, в котором в порядке вещей расплачиваться перед кредиторами своей собственной женой?

Я разжимаю пальцы, и брезгливо вытираю ладонь салфетками. Стараюсь не упускать из виду медленно поднимающего голову Марата. Он продолжает трагически стонать, вытирает квашнину под носом рукавом пиджака, опирается на спинку стула и откидывает голову назад, стараясь остановить кровотечение из носа. Я не противлюсь, когда к нашему столу украдкой подходит какой-то парнишка и кладет пакет со льдом. Хотя, конечно, Марат и такого не заслуживает, но, как я уже говорил, мне вообще все равно.

— Ты уволен, — говорю коротко и абсолютно сухо. — С сегодняшнего дня, с этой минуты.

— Хрен у тебя это получится, — гундосит Марат.

— У меня уже получилось. Охрана «Гринтек» уже предупреждена, но ты можешь опозориться до конца и попытаться прорваться в здание силой. Будет очень интересно на это посмотреть.

— Ты просто… — Он так долго подбирает нужное слово, что в конце концов бросает фразу оборванной. — Ничего еще не закончено, Лекс.

— Ну что ты, у меня и в мыслях такого не было, издевательски посмеиваюсь я.

Бросаю на стол несколько крупных купюр — как и обещал, этого должно хватить, чтобы покрыть весь ущерб. Хотя это всего-то лужа соплей.

Из кафе выхожу вооруженный двумя неприятными мыслями: я узнал, что Вика помогала Марату тянуть время, но так и не узнал имя затесавшейся в мои ряды «крысы». И если насчет второго у меня пока нет никаких идей, то для Виктории я приготовил кое-что особенное.

— Она правда настоящая? — Женщина, по виду которой никак не скажешь, что она может позволить себе сумку от «Шанель», вертит в руках мою малышку редкого цвета фуксии, надавливает пальцами на эксклюзивную кожу «рыбья икра», и то и дело хмурится. — Нет, вы не подумайте, просто… это так дорого.

Покупательница окидывает меня подозрительным взглядом. И есть из-за чего переживать — чтобы прийти на встречу, пришлось прибегнуть к некоторым мерам сохранения инкогнито в виде солнцезащитных очков в шестом часу вечера и спортивному костюму от известного бренда. В таком виде я вполне могу сойти за гопницу из неблагополучного района города.

— Я больше не скину, — отрезаю сразу. — Сумка подлинная, я вам все доказательства предоставила.

Хорошо, что ко мне «прицепилась» бабушкина привычка сохранять чеки на дорогие покупки. В свое время, когда у нас не было денег даже на еду, она нашла покупателя даже на наш старенький, но вполне рабочий телевизор. До сих пор не понимаю, зачем он понадобился покупателям, но у бабули были на руках все документы и чеки, так что покупателям не удалось сбить цену. Только благодаря тем небольшим деньгам мы смогли протянуть пару недель до ее пенсии.

— У меня юбилей на следующей неделе, — зачем-то объясняет покупательница, и снова мнет сумку в руках, да так беспощадно, что у меня сердце кровью обливается. — Давно хотела себе такую сумку, но сами понимаете, как это дорого.

— Я продаю ее на тридцать процентов дешевле ее стоимости в магазине, — в свою очередь напоминаю о своей щедрой скидке. — А если учесть ее идеальное состояние, полный комплект брендовой упаковки, редкий цвет и официальную снятость модели из официальной линейки бренда, то она достанется вам в два раза дешевле. Да вы потом продать ее сможете дороже чем купили и останетесь в плюсе!

Она кивает и кивает, а я, не выдержав, забираю сумку из ее рук.

Покупательница отчаянно сжимает пальцы.

— Послушайте, я все понимаю, — решаю брать быка за рога, — но вы или покупаете, или нет. У меня еще два покупателя в очереди.

— Хорошо, я беру! — моментально соглашается она. — Как договорились — половину наличкой, остальное — переводом?

— Да.

Она берет свою потертую годами сумку типа «портфель», достает оттуда типовой конверт и вручает мне для пересчета. Я проверяю каждую купюру — мало ли под кого в наши непростые времена могут маскироваться мошенники. Но все как будто в порядке. Потом диктую номер карты и покупательница переводит остаток суммы. Я чувствую громадное облегчение, глядя на общую сумму счета — мне как раз хватит заплатить за производство тапулей!

— Я могу ее забрать?! — Не дождавшись ответа, счастливая покупательница хватает сумку и на радостях быстро заталкивает ее в фирменный пыльник, а потом — в коробку, и все вместе — в простой мятый пакет с названием известного продуктового супермаркета.

Хорошо, что мне эта сумка никогда особо не нравилась — схватила ее, потому что подвернулась возможность заиметь эксклюзивный «юбилейный» цвет, да еще и на фоне новостей про то, что бренд уже снял эту модель с производства и теперь достать ее можно только в виде остатков на полках магазинов. Да и цвет этот, если честно, мне всегда казался странным, так что мне правда почти не жаль с ней расставаться. Ну разве что чуть-чуть, и то потому что я и представить не могла. Что однажды жизнь заставит меня распродавать нажитое непосильным трудом.

— Я вам так благодарна! — приговаривает женщина, и слезы счастья в ее глазах вводят меня в ступор. — Я так давно мечтала именно о такой сумке — вы не представляете. Копила столько лет, однажды чуть было не нарвалась на мошенников. Это… просто мечта всей жизни! Я так счастлива.

— Ну… да, — говорю заторможенно, и тут же прячу руки под стол, потому что покупательница норовит с благодарностью пожать обе. — Носите с удовольствием.

Встаю и быстро ухожу из кафе, стараясь держаться особняком от скоплений народа, потому что до сих пор не могу поверить, что все прошло без сучка-без задоринки, и все это не оказалось одной большой подставой от желающих насрать мне в борщ. И я это совсем не из головы придумала — однажды, мои личные сталкеры из соцсетей, вычислили мое местонахождение по геометкам и нагрянули туда с телефонами, чтобы наделать кучу идиотских фото как раз сразу после того, как я пожаловалась в сторис, как ужасно меня в этот раз покрасили. После того случая я перестала использовать геометки в формате «здесь и сейчас». И жаловаться тоже.

Я сворачиваю до станции метро, запихиваю себя в забитый человеческими телами вагон.

Так женщина так искренне радовалась. Вспоминаю, как она мяла дорогую дизайнерскую кожу, как прижимала к груди маленькую «фуксию» и чуть ли поливала ее слезами. Она наверняка не будет ухаживать за ней как положено — не будет хранить в пыльнике, со временем, когда радость от покупки поугаснет, начнет пихать в нее невпихуемое, бросать ключи просто так, без ключницы, обязательно поцарапает обо что-то кожу и порвет подкладку. Эта сумка наверняка могла бы иметь гораздо более «знающую» хозяйку, но…