Только теперь вспоминаю, что действительно не заходила в мессенджер после нашего с ней последнего разговора. Решила взять паузу вообще на все социальные сети, но даже не подумала, что она действительно будет беспокоится о моем усатом подопечном. В голове отчетливо застряла мысль, что на этом свете нет человека, которому бы было не плевать на наше существование и как мы выберемся из передряги.

— С котом порядок… — отвечаю я, стараясь держаться на расстоянии от Тихого, рожа которого с каждой секундой становится все злее и все краснее. — Кать, я не знаю, как этот кусок дерьма задурил тебе голову, но он ужасный мерзкий поганый тип!

— Ага, блядь! — басит Тихий, пытается переть на меня торсом, но худенькая Катя в образе воздушной барышни из Высшего света, храбро заграждает ему путь собственным телом.

— Игорь, ты не мог бы оставить нас… ненадолго?

— Да я лучше под пулю встану, чем оставлю тебя наедине с этой гадиной!

— Аналогично! — машинально отзываюсь я, хотя, если честно, после того, как Катя встала между нами, мне стало немного спокойнее.

Тихий никогда не отличался умственными способностями и еще в то время, когда мы с Лексом были в отношениях, мог сорваться по идиотскому поводу и начинал крушить все, что попадало под руку. Я лично дважды была свидетелем того, как Лексу приходилось буквально выкупать его из неприятностей, грозящим совсем не эфемерным сроком. А еще он всегда был злопамятным, просто до ужаса. До сих пор с содроганием вспоминаю, как на каком-то застолье он вдруг поднял тост за то, что встал на ноги и теперь сможет плюнуть в рожу всем своим обидчикам. И без остановки назвал штук двадцать имен. В общем, я бы точно не удивилась, если бы он попытался придушить меня у всех на виду посреди бела дня.

— Может вы оба успокоитесь? — Просто удивительно, как в такой ситуации Кате удается хранить спокойствие — ее голос не повысился ни на полтона, и сама она выглядит максимально спокойной, хотя на фоне здоровенного двухметрового Тихого кажется совершенно крохотной. — Игорь, для начала ты сделаешь то, что уже неоднократно мне обещал.

Она так строго на него смотрит, что я даже почти готова закрывать уши руками, чтобы спасти свой несчастный слух от потока ругани в ответ, но ничего такого и близко не происходит. Тихий играет челюстями, а потом втягивает губы в рот, давая понять, что собирается держать рот на замке. И это в моем-то присутствии. Эта девушка точно нашла способ вить из него веревки. Ничего удивительного — она действительно какая-то особенная.

— Так, — Катя как раз разворачивается ко мне, и немного хмурится, — а ты, Вика, пообещай, что никому ничего не будешь отгрызать.

— Это удар ниже пояса, — недовольно ворчу я, и вертящийся около моих ног Орео точно так же ворчит в ответ.

— Пообещай, — настаивает Катя.

Вместо ответа показываю ей скрещенные пальцы.

Катя выжидает паузу, чтобы убедится, что каждый из нас собирается сдержать слово. А потом вопросительно смотрит в мою сторону, давая понять, что у меня есть право первого слова. Тихий громко фыркает и вскидывает руки, но держит рот на замке.

— Этот придурок — опасен, — говорю именно то, что первым пришло в голову, когда увидела их вдвоем. — Не знаю, что он тебе наплел, но не верь ни единому его слову! Он полный псих!

Хотя говорить это этом — все равно, что называть черное — черным. Да у Тихого на роже написано, что он на голову отбитый, даром что слюна изо рта не капает и глаз не дергается.

— Я опасен?! — Он дергает плечом в мою сторону, но взгляд Кати его останавливает. — Не пошла бы ты, сука, знаешь куда?!

— Игорь! — Наконец, лопается и ее терпение. — Я не позволю тебе разговаривать с женщиной в таком тоне.

Он так неистово сжимает челюсти, что противный скрип зубов заставляет меня сморщиться от раздражения.

— Извинись, — продолжает Катя.

— Что, бля?!

— Извинись, Игорь. Ты мужчина или обиженный маленький мальчик?

Если честно, то я бы никогда в жизни не подумала, что этот безмозглый гамадрил в принципе способен испытывать чувства к живому существу. Он всегда любил только деньги, мог сутками не спать как одержимый только ради того, чтобы урвать какую-то копейку, причем его совершенно не беспокоил коэффициент полезного действия, главным было просто получение выгоды, абсолютно любой. Он и Лекса постоянно подбивал забыть о сне, еде и личной жизни, из-за чего они частенько ссорились. Из-за чего Тихий и меня невзлюбил, потому что если бы я не организовала нам с Лексом какие-то каникулы, он наверняка бы рано или поздно полностью попал под влияние Тихого и стал бы такой же зарабатывающей деньги бездушной машиной.

Но то, как Тихий ведет себя с Катей…

Не могу себе представить никого (даже Лекса), кто бы безнаказанно так с ним разговаривал. Меня бы за такое он давно стер в порошок, причем одним только взглядом. Катя только что обозвала его обиженкой — и ей это абсолютно полностью сошло с рук. Даже больше — ведет себя как сто процентный подкаблучник, которым всегда обзывал Лекс за его терпеливое отношение ко мне.

— Ты ее защищаешь и даже не в курсах, что она такое! — предупреждающе рычит в ответ Тихий.

— Она моя приятельница, — заявляет Катя. — Милая хорошая девушка, с которой, как мы выяснили, у нас много общего. А еще она беспокоится о бездомном животном, за что я Вику безмерно уважаю.

— Приятельница? — Лицо Тихого медленно вытягивается, приобретая почти идеальную лимоноподобную форму. — Много… общего?

Выглядит он так, будто я не девушка, а какое-то безмозглый кирпич у дороги, с которым хорошая девушка Катя неожиданно нашла тему для разговора.

— Этот тип — полный отбитый на голову придурок! — в свою очередь заявляю я.

— Вика, — Катя слегка поворачивает голову в мою сторону, — тебя я бы тоже попросила воздержаться от резких высказываний. И вообще — что происходит между вами?

— Она бывшая Лекса! — как из пулемета выпаливает Тихий. — Подстила, которую он сейчас ебёт и из-за которой… вы…

Неожиданно, даже этому предмету по автоматической стрельбе не хватает слов, и он начинает почти судорожно хватать ртом воздух, напоминая уже не грозного борова, а здоровенного, но беспомощно болтающегося на крючке сома. Я поддаюсь секундной слабости, в своем воображении «дорисовываю» ему характерные длинные тонкие усы и издевательски посмеиваюсь в кулак.

— Бывшая…? — неожиданно сипло переспрашивает Катя.

И только после этого до меня доходит эхо брошенных Тихим слов.

Как в замедленно съемке прокручиваю время назад, про себя повторяю: «Это бывшая Лекса!» и вдруг соображаю, что он назвал его не «моего друга» и даже не «моего партнёра». Он сказал «Лекса», назвал его по имени. А Катя не переспросила, кто такой Лекс и почему его так странно зовут (как реагировали все без исключения мои знакомые, когда я называла его так).

Но окончательный и единственно верный вывод я все равно не успеваю сделать, потому что Катя успевает меня опередить.

— Виктория? — Она моргает, повторяя мое имя очень медленно, как будто от интонации зависит, та самая ли я Виктория или, может, случилось тотальное непонимание.

Катя тянется к наброшенной на плечо шали, цепляется в красивую винтажную брошь в виде корзинки с фиалками, которую безжалостно прокручивает несколько раз, пока небрежно наброшенный на плечи утонченный аксессуар не затягивается вокруг ее шеи словно удавка. И я обращаю внимание на ее пальцы — длинные и тонкие, с аккуратным маникюром на идеальной форме ногтей. Всегда немного завидовала девушкам с такими красивыми «модельными» руками, потому что у самой короткие и пухлые сардельки, несмотря на то, что визуально я как будто вешу меньше нее как минимум на пару кило.

Я уже видела эти пальцы. Я, блин, их из тысячи узнаю, потому что часами их рассматривала на разных фото, пытаясь угадать по цвету лака и украшениям, какой модели или красотке из социальных сетей они могут принадлежать.

— Эстетка? — произношу то единственное «имя», которым могу ее называть.