Глава 41

Прямо передо мной появились два мужских силуэта, один из которых показался мне очень даже знакомым. Только у милорда Гимбола была удивительная способность даже в такой ситуации вести себя, как английский джентльмен. Из-под куста донеслось опасливое шебуршение и показался кюре Ксавье собственной персоной.

Надо же, как нехорошо получилось! Я стояла, переминаясь с ноги на ногу и нервно одёргивая халат, пока милорд Седрик разливался соловьём, уверяя, как он счастлив меня лицезреть в добром здравии, какая я умная и находчивая, совершенно не собирающаяся падать в обморок при виде контрабандистов. И вообще, одним только своим присутствием мы поразили преступников в самое сердце, они уже были готовы сдаться, так что сам он только лишь помог контрабандистам и связал их для пущего удобства.

Пока я размышляла, какой именно орден попросить себе на грудь, голос подал господин, которого я не сразу узнала. Секретарь мэра, господин Бернар Ален, нынче выглядел немного иначе, чем обычно. Во всяком случае, я не заметила ни изящного шейного платка, ни привычно-высокомерного взгляда, которым так славился господин Бернар. Даже модная шляпа с загнутыми полями выглядела не столь элегантно, криво сидя на голове господина секретаря…

- Прошу прощения, - радостно улыбался господин Ален, - вы простите мне вольность мою, госпожа, если я попрошу вас представить меня вашей милой спутнице? Весьма, скажу я вам, весьма храбрая и самоотверженная дама. А эти вопли, полные истинного азарта? – господин Ален нахмурился, словно соображая, что может означать призыв: «Где мы, там победа!».

Сама Тейна, казалось, не была готова к столь пристальному вниманию со стороны мужчин. Она была совершенно точно не в своей тарелке от того, что ей приходится щеголять в приличном обществе в ночной сорочке и наспех накинутом халате. Однако, мужчины улыбались столь лучезарно, что могли бы поспорить со светом костра, догорающего далеко внизу.

Однако, правила хорошего тона говорят о том, что столь откровенно пялиться на своих собеседников просто недопустимо. Поэтому я откашлялась и сказала:

- Конечно, господа. И вы простите меня за вольность мою. Тейна – это моя… кузина, Вален Тейна из семьи Вален.

Молодые люди раскланялись и церемонно облобызали ручку, утверждая, как они счастливы этому знакомству, пока Тейна возвращала свои глаза на место от удивления моей осведомлённостью. Новые дифирамбы нашей смелости и беспримерной храбрости прервал голос деда Гаспара:

- Прощениьца просим мы, значит… намаялись мы очень… нам бы домой вернуться.

После чего мы все дружно встрепенулись, загомонили. Было решено перегрузить ругающихся и стонущих контрабандистов в те телеги, которые великодушно предоставил лорд Седрик, в качестве возчика был посажен невыносимо довольный дед Гаспар, а в качестве верного стража и духовного наставника – кюре Ксавье. Не то, чтобы последнему это понравилось, но другого выхода не было. Храмовник был не в том состоянии, чтобы садиться на собственную лошадь. Детям и Лапочке также досталось нашего внимания. По уверениям деда, они никогда ранее не исполняли пугающий образ потустороннего «нечто» с таким артистизмом.

Мы же с удобствами разместились на мешках в телеге господина Алена и теперь въезжали в ворота под потрясённые взгляды наших домочадцев и старосты Себастьена. Оказалось, что Симон, не нашедши ни детей, ни сопровождающую их в прогулке Лапочку, разбудил старосту, и теперь они решили начать наш розыск, укомплектовавшись факелами и фонарями, крепкими верёвками и баклагами с водой. А тут мы сами объявились, да ещё с пополнением… Одним словом, пока все успокоились, разместили пленных разбойников, напились горячего чая, а мужчины и чего покрепче, а затем и разбрелись по комнатам, где-то вдалеке посерело небо, предвещая начало нового дня.

***

Пьер, сжавшись в комок за каким-то выступом, опасливо приоткрыл один глаз. Неужели, это всё закончено? Он с трудом встал на четвереньки, опёрся о камни, пережидая новую волну паники. Он остался жив! Пусть ему крепко досталось от этих диких ребят, но он может двигаться на своих двоих. Про то обстоятельство, почему контрабандисты решили его не добивать, а заниматься спасением своих шкур, Пьер старался не думать. Потому что, когда он думал, ему становилось страшно…

Как-то так всегда случалось, что Пьеру не везло в этой жизни. Вот никогда, с самого рождения. И родился-то он самым младшим в семье, и в жёны ему досталась глупая боязливая курица, не то, что у его свояка Клода – такая одна запросто колоду сдвинет и не запыхается. И вот теперь это! А ведь раньше-то, когда Клод сам договаривался с этими ребятами, будто провидение ему помогало. И проходило всё без сучка и без задоринки. Такими масштабами воровали, эх… и почему так всё несправедливо?

Мужик с кряхтением поднялся на ноги и побрёл наверх, то и дело оскальзываясь на осыпающихся камнях и держась за отбитый бок. Единственное, что не могло не порадовать бедного крестьянина – это то, с какой радостью встретит его жена на пороге родного дома. Шутка ли, который день мужика дома нету?! Вообще, сам Пьер полагал, что с его исчезновением родня начнёт полномасштабные поиски и внутренне холодел при мысли, что придётся делиться с ними частью своей доли за продажу контрабандистам ворованных фруктов. А теперь вот, выходит, что он слишком хорошо спрятался? Или искали всё это время не там? Сложно сказать… а вдруг, и не искали вовсе? Эта мысль показалась крестьянину настолько революционной, что он даже остановился на мгновение, позабыв про боли в спине и колотьё в боку.

Наконец, сквозь чернильную темноту ночи показались знакомые очертания соседских заборов, лодок и сетей, развешанных на столбах для просушки. Ну, наконец-то он добрёл! Теперь только сделать гордый вид и дать квохчущей супруги похлопотать над ним, которая будет причитать, что она уже все слёзы выплакала, его дожидаясь и что он исхудал за время своего отсутствия, а он будет отмахиваться от её надоедливой заботы, уверяя, что его раны не стоят этого…

Так, вот и покосившийся забор, стало быть, он дома! На его стук в дверь никто не открыл. Оно и неудивительно – спит, поди, его тетеря, намаявшись за день. Пьер подошёл к окну и громко постучал в стекло. В доме зашевелились, отодвинулась занавеска и сонный мужской голос поинтересовался, кого это принесло в такой час.

Пьер, хоть и считал себя храбрым малым, но голос узнал и решил за лучшее не связываться с его обладателем – местным кожевником. «Надо же, неужто я заплутал во тьме?» - недоумевал Пьер. – «Так, вот колодец, дальше большой пустырь, стало быть, мой дом аккурат напротив». Мужик снова подошёл к окну и аккуратно постучал костяшками пальцев. Всё тот же мужик уже более злобно предложил ему, Пьеру, то есть, пойти отдыхать в свой дом и не будить честных людей по ночам, иначе мало тому будильщику не покажется.

Пьер решил, что не станет доказывать кожевнику, что просто потерял свой дом, поэтому, с охами и стонами, добрался до сарая в конце улицы и забрался туда, намереваясь провести остаток ночи хотя бы на земляном полу. «А ведь это не Дени-то дом был, как пить дать, не его! У него и забор покрепче, и калитка резная, не мог я так-то обознаться… Видать, захаживает парень к какой-то бабенке, бесстыжий!». Пьер уснул с лёгкой улыбкой на устах, мысленно перебирая кандидаток, с которыми мог бы заниматься непотребством этот нахальный парень.

***

Несмотря на то, что я была убеждена, что не смогу уснуть после таких переживаний, я заснула раньше, чем моя голова коснулась подушки. Впрочем, и утро наступило у меня довольно рано – Сиона с жизнерадостным видом разбудила меня, едва только наступил рассвет. Распорядившись о приготовлении завтрака, я решила поинтересоваться, как себя чувствуют контрабандисты. Каких-либо специальных помещений для содержания преступников у меня не было предусмотрено, зато имелся такой чудесный сарайчик, где жила Лапочка. Мы его облагородили в последнее время, заделали совсем уж большие дыры и убрали гнилые доски, а для новых постояльцев расстарались и кинули несколько топчанов, которые выдал дед Гаспар, недовольно поджавший губы от подобной расточительности.