Он ничего не говорит.

— А кровь Алой Дамы — яд для их врагов. Если ты выпьешь ее, то…

— Я сказал, уходи, — рычит он с неожиданной яростью, дергая головой в сторону лестницы. — Сейчас же.

И хотя я слегка вздрагиваю от неожиданности, мои ноги спешат повиноваться ему, проносясь мимо Бабетты и пересекая комнату. На долю секунды ее глаза устремляются за мной, словно она хочет последовать за мной. Однако Димитрий следит за моими шагами, дожидаясь, пока я открою дверь в потолке, и только потом бормочет:

— Было очень глупо оставить Михаля в живых. Сегодня у тебя появился сильный враг.

Оставить Михаля в живых.

Моя голова снова поворачивается к нему. По какой-то причине эти слова поднимают волосы на моей шее, а его лицо — как и в случае с Михалем, я никогда раньше не видела у Димитрия такого злобного взгляда. Его губы кривятся, обнажая клыки, а свет костра отбрасывает глубокие тени на его искренние глаза. Теперь они выглядят голодными. Незнакомые. Исчез милый и очаровательный мальчик с ямочками; на его месте стоит полноценный вампир.

Дрожащими руками я придерживаю открытую настежь дверь и, несмотря на себя, задерживаюсь, наблюдая, как Бабетта поднимается со сломанного кресла. Когда она переводит взгляд с Димитрия на дверь позади него — на дверь, ведущую в Les Abysses, — меня охватывает паника. Кто-то должен был услышать ее крики. В любой момент Пеннелопа и другие куртизанки могут наброситься на нас. Я должна уйти. Я должна последовать за Одессой в Рай и помочь ей с Михалем, чем смогу. И все же…

— Он уже был моим врагом, — с трепетом произносит Бабетта, когда Димитрий начинает кружить вокруг нее. Я нахмуриваю брови. Она боится Димитрия так, как не боялась Михаля. Конечно, она больше не держит в руках серебряный нож или серебряный чай, но она все еще ведьма крови. Локоть ее руки все еще свободно кровоточит.

— Теперь и он это знает, — говорит Дмитрий. — После исцеления он будет охотиться на тебя и не остановится, пока ты не умрешь.

Она поднимает подбородок.

— Он не найдет меня снова.

— Я не могу так рисковать. — Он замирает перед ней. — Дай мне книгу, Бабетта.

Я резко выдыхаю — он знает о гримуаре, — но оба, кажется, не замечают моего присутствия. Руки болят от тяжести двери.

— Ты никогда не получишь ее, — отчаянно шепчет она. — Никогда. — Когда Димитрий с молчаливой угрозой делает шаг вперед, она расправляет плечи и глубоко вдыхает, готовясь сделать единственное, что может…

Она снова кричит. Резкий, пронзительный крик, который прорезает стены и двери, как лезвие масло. При этом звуке я поскальзываюсь и падаю вниз с нескольких ступенек, а дверь с грохотом захлопывается над головой.

Если раньше ее никто не слышал, то теперь точно услышал.

— Дмитрий! — Бросив осторожность на ветер, я спускаюсь по последней лестнице и останавливаюсь прямо перед ним. Не хотелось подходить слишком близко. Я думала, он хочет выпить кровь Бабетты, чтобы наказать ведьму за то, что она причинила вред его семье, но теперь… теперь я не знаю. Очевидно, он знает ее иначе, и, что еще хуже, он знает и о гримуаре. Он не только знает о нем, но и хочет его заполучить… Я сжимаю перед собой ее нож, как щит, не желая думать об остальном. Я ничего не понимаю. Это бессмысленно, и мне следовало уйти, когда у меня был шанс. Пеннелопа будет здесь в любую секунду, и вместе они с Бабеттой смогут одолеть Димитрия. Они могут погнаться за мной, поймать меня и… нет.

Димитрий — мой самый быстрый способ выбраться отсюда. Единственный способ выбраться отсюда. Я решительно направляю нож в сторону лестницы.

— Нам нужно уходить. Пожалуйста.

Он молчит еще несколько секунд, его глаза с яростным обещанием смотрят на Бабетту. Однако он все еще не нападает на нее, и мы все еще не убегаем.

— Димитрий, — повторяю я, теперь уже с мольбой. Когда он все еще не двигается — заперт в молчаливой схватке с Бабеттой, — я заставляю себя коснуться его руки. Это Димитрий, думаю я яростно, с отчаянием. Он принес тебе капусту и яйца, и всему этому должно быть объяснение. — Пожалуйста, пожалуйста, Дима, пойдем.

Как по команде, ручка двери позади нас начинает поворачиваться, и в комнату резко врывается приглушенный голос Пеннелопы.

— Бабетта? С тобой все в порядке?

Наконец Дмитрий выдыхает — его зубы скрежещут — и закрывает глаза, проясняя выражение. Когда он снова открывает их, знакомый блеск возвращается, но теперь он выглядит по-другому. Он выглядит расчетливым. Возможно, так было всегда. Возможно, я слишком сильно хотела заполучить друга, чтобы заметить это.

— Мои извинения, мадемуазель. — Подмигнув, он протягивает мне руку, и я колеблюсь лишь секунду, прежде чем взять ее. Он заключает меня в свои объятия как раз в тот момент, когда в комнату врывается Пеннелопа. Ее глаза мгновенно окидывают сцену. Зарычав, она поднимает свои кровоточащие руки, но мы уже поднимаемся по лестнице к потолку. Димитрий, распахнув дверь, одаривает ее очаровательной ухмылкой с ямочками. Затем он смотрит на Бабетту. — Надеюсь, ты будешь бежать далеко и быстро, chérie, — говорит он ей, и от вида его ямочек меня пробирает новый холодок. — Потому что если Михаль не найдет тебя, то найду я.

Глава 37

Поцелуй Вампира

Рай проносится мимо в порыве шелковистых облаков и мраморных полов, и я успеваю уловить последние ноты песни мелюзги, прежде чем все здание словно сжимается, как лента, и выбрасывает нас через еще одну странную дверь под потолком. Ругаясь, Димитрий крепко обнимает меня, и мы, спотыкаясь, выходим на крышу. Дверь исчезает за нами, словно ее и не было.

Гости не могут оставаться в Les Abysses до рассвета.

В следующую секунду первые лучи солнца пробиваются сквозь горизонт.

Они обжигают кожу Димитрия, и он снова злобно ругается — на этот раз в тень соседнего фронтона⁷⁸.

— Держись, — говорит он, и мне удается обхватить его за шею, прежде чем он перепрыгивает на фронтон соседней крыши. Стекло узкого окна там разбито вдребезги. Дмитрий просовывается сквозь него как раз в тот момент, когда его кожа начинает дымиться.

Внутри Одесса склоняется над Михалем, который лежит совершенно неподвижно на полу чердака.

Половина его лица ужасно обожжена и почернела, а сквозь прорехи в кожаном плаще проступает кровь. Она пропитывает и пыльные половицы под ним, окрашивая старое дерево, словно ореол. Бледно-серый свет превращает всю сцену в неземной кошмар. Даже наполовину обожженный, наполовину сломанный Михаль выглядит так, словно он мог упасть с небес после того, как Бог лишил его крыльев.

Вырываясь из объятий Дмитрия и желая поскорее от него отделаться, я падаю на пол рядом с Одессой.

— Почему он не выздоравливает?

— Разве ты не говорила, что ведьма добавила серебро в чай? — Димитрий смотрит вслед, как будто обеспокоенный, и хмурит брови, когда я отстраняюсь от него. Точно. Он собирается притвориться, что его разговора с Бабеттой не было. Действительно, он поднимает руки в успокаивающем жесте и выдавливает из себя недоуменный смешок. Его взгляд падает на серебряный нож в моем кулаке. — И это лезвие сделано не из конфетной массы, Селия.

— Мадемуазель Трамбле, — огрызаюсь я.

Его глаза расширяются.

— Ты лишаешь нас права на дружбу?

— Мы можем не говорить об этом сейчас?

— Ну, я только что спас твою жизнь…

— Михалю нужна кровь, — резко говорит Одесса, игнорируя нас обоих. Солнечный свет уверенно ползет по полу через разбитое окно. — Этот дом принадлежит людям — двум из них. Я слышу, как они спят внизу. Дима, приведи их к нам и забаррикадируйся в подвале. — Она смотрит ему в глаза. — Я позову тебе, когда все закончится.

Его улыбка ослабевает, и он отрывает взгляд от меня, чтобы нахмуриться на сестру.

— Я могу контролировать себя…