— Что это значит?

Но прежде чем она успевает ответить, из переулка впереди высыпает горстка Вечных, преграждая нам путь, а торговцы по обе стороны от нас разбегаются. Одни приседают у своих телег в качестве защиты, другие бегут в свои лавки; страх светится в их глазах так же ясно и ярко, как кристаллы в витринах. Мой желудок сжимается, когда Иван появляется у меня за спиной.

— Не двигайся, — бормочет он.

Не проблема.

Однако Одесса снова поднимает подбородок — совершенно невозмутимо — и укоризненно машет рукой Вечным.

— Bonsoir, mes amis²⁵. Похоже, вы сбились с пути.

Высокий, грозный Вечный с огненно-рыжими волосами и зелеными глазами наклоняет голову, рассматривая нас. Его взгляд кажется мне холодным и древним, а за его спиной стоят его спутники и молчат.

— Кто она? — тихо спрашивает он.

— Это, — говорит Одесса, — не твоя забота, Кристо.

— Думаю, моя. — Он указывает длинным обвиняющим пальцем позади нас, его губы слегка кривятся. — Кошки следуют за ней.

Одесса, Иван и я, как один, поворачиваемся, чтобы проследить за его взглядом, и беспокойство, которое я испытывала, глядя на пропитанный кровью мох, возрастает в десять раз — потому что Вечный сказал правду. Полдюжины кошек следуют за мной, как тень. Нет, — я решительно тряхнул головой от этой нелепой мысли. Они преследуют нас, как тени. Нас. За исключением любимицы Лу, Мелисандры, кошки никогда не обращали на меня особого внимания, и у меня нет причин полагать, что они начнут это делать сейчас. Гораздо более вероятным объяснением было бы то, что Иван прячет анчоусы в кармане.

Одесса окидывает меня быстрым оценивающим взглядом — вот он, появился и пропал слишком быстро, чтобы расшифровать его, — а затем возвращает свое внимание Кристо.

— У вас, как всегда, бурное воображение, дорогой. Кошки появились задолго до нее.

— Он принес ее, чтобы исцелить островок?

— Все, что вам нужно знать, — говорит Одесса, — это то, что она принадлежит Михалю, и любое существо, которое прикоснется к ней, подвергнется его гневу и гневу всей королевской семьи. — Она завершает свое заявление леденящей душу улыбкой, и ее клыки сверкают в свете ламп. Инстинктивно я задерживаю дыхание при виде их, стараясь привлечь к себе как можно меньше внимания.

Кристо, однако, делает резкий шаг вперед.

— И все же, мадам герцогиня, Михаль до сих пор не здесь. Как пастух может защитить свое стадо, если он отказывается ходить среди них? — Пауза. — Возможно, он вообще не может их защитить.

Не успеваю я моргнуть, как другой стражник делает выпад и прижимает Вечного к стене переулка, держась рукой за его горло. Хотя его спутники тихо шипят с улицы, никто не двигается, чтобы помочь ему — даже когда стражник силой разжимает рот Вечного. Повернув льдисто-голубые глаза к Одессе, стражник ждет ее команды, пока Вечный бьется и задыхается.

— Ах, Кристо. — Одесса, словно разочарованная, направляется к ним, но ее непринужденность скрывает жесткий блеск в глазах. — Всегда такое cliché²⁶, и что еще хуже — теперь и я должна им стать. Может, нам с Пашей лично передать ваше послание Михалю?

Кристо рычит, безуспешно пытаясь откусить Паше пальцы.

Глаза Одессита искрятся восторгом. — Однозначное „да“. Затем ловким движением она проникает между щелкающими зубами Кристо и…

Мои глаза выпучиваются в неверии.

И вырывает ему язык.

Движение настолько эффектное, настолько небрежное, что кровь, вытекающая изо рта Кристо, кажется слишком яркой — слишком шокирующей, слишком красной, чтобы быть настоящей. Тряся головой в диком неверии, я снова натыкаюсь на Ивана. Всего несколько минут назад мы с Одессой обсуждали кошек, а теперь… теперь она держит в руке хромой, жуткий орган живого существа.

— В следующий раз… — она протягивает язык Паше, который с отвращением отпускает Кристо, — я заставлю тебя съесть его, дорогой. Считай это любезностью и никогда больше не угрожай моей семье. — Мне она говорит: — Пойдем, Селия.

На этот раз она не притворяется равнодушной, а скользит по улице, не оглядываясь.

А я… я стою на месте.

Внезапно глупый детский стишок показался мне недостаточным оружием против этих существ. Что могла знать Эванжелина о такой жестокости? Учитывая скорость, силу и откровенную красоту Вечных, как может человек надеяться на победу над ними? А как могла бы я? Невольно я бросаю взгляд через плечо, где спутники Кристо оставляют его гнить на улице.

В следующий раз я заставлю тебя съесть его.

— Она… она вырвала ему язык, — шепчу я, пораженный.

Паша убирает язык в карман.

— Он потеряет больше, чем это. А теперь двигайся.

Не имея другого выбора, я следую за Одессой к центру острова, где возвышается замок. Густые грозовые тучи скрывают его шпили. Однако когда сверкает молния, она высвечивает сквозь мрак две остроконечные Башни, и я резко вдыхаю. Над головой грохочет гром.

— Добро пожаловать в мой дом. — Одесса смотрит на черную крепость с таким умилением, какого я еще не видел на ее лице. — Он может стать и твоим, если будешь умницей. Гостям обычно нравится больше, чем пленникам.

Моя грудь еще сильнее сжимается от этого намека. Из уст самой Одессы прозвучало, что мало кто из жителей острова знает о его местонахождении. Она признала, что Михаль выбирает, кому жить с этим знанием… а кому умереть с ним.

— И как долго гости остаются у тебя?

— Столько, сколько мы пожелаем.

И вот он — ее истинный смысл, непроизнесенный между нами. Зловещий, как раскаты грома над головой. Чем дольше ты нам нужен, тем дольше ты живешь. Я едва не сжимаю руки от досады. Потому что я им вовсе не нужна, им нужна Коко, и чем раньше она приедет, тем раньше умрет. Тем быстрее умрем мы. Я лишь наживка, мелюзга, червяк, предназначенный для более крупной и хорошей рыбы. Когда мы поднимаемся по ступеням замка — когда Одесса наконец расслабляется, когда она проплывает через вестибюль и поднимается по парадной лестнице, когда Паша и Иван покидают нас, не говоря ни слова, — одна мысль решается так же ловко и остро, как крючок в моей спине.

Коко никогда не должна появиться.

Глава 13

Променад

Моя комната находится в восточном крыле замка.

Хотя в пустынном коридоре кто-то зажег канделябр, тени здесь такие же густые, как паутина на гобеленах. Впереди маячит единственная дверь. Статуи ангелов, высеченные из черного мрамора, украшают ее по обе стороны, кроме…

Я останавливаюсь позади Одессы.

С широкими перепончатыми крыльями, как у летучей мыши, ангелы вовсе не ангелы.

Я поднимаю руку к лицу одного из них, прослеживая суровый контур его щеки, ощутимое страдание в его глазах. Скульптор запечатлел его на середине трансформации, разрывающимся между человеком и демоном, и золотые прожилки и белая инкрустация мрамора мало что делают, чтобы смягчить его. Его измученное выражение лица словно олицетворяет сам замок.

В то время как Реквием прекрасен, странен и жив, его замок суров и мрачен, в нем нет ни одного причудливого штриха города. Здесь нет рогатых жаб и трехглазых воронов, нет украденных поцелуев между ведьмой и моряком или сердечного воссоединения отца и сына. Здесь нет ни странных кошек, ни музыки призраков, ни даже испуганных криков.

Здесь есть только тени и тишина. Резкий сквозняк по пустым коридорам.

В замке отражается полая оболочка его хозяина.

Любое существо, которое прикоснется к ней, подвергнется его гневу — и гневу всей королевской семьи.

Я подавляю дрожь, убирая руку с лица статуи. В замке отражается полая оболочка его короля.

— Вот мы и пришли. — Одесса открывает дверь со скрипом петель. Когда я не делаю никаких движений, чтобы войти, — осторожно заглядываю в темную комнату, освещенную лишь единственным настенным бра, — она вздыхает и обращается к потолку. — Если в ближайшие три минуты я не окажусь в своей комнате в блаженном одиночестве, я с радостью убью кого-нибудь. Если повезет, это будешь не ты.