Бабетта смеется, яркий и искрящийся звук, который не соответствует обстоятельствам. Определенно не к добру. Одетая в черное, она не пользуется косметикой, кроме пунцовых губ, и ее шрамы резко выделяются без пудры. Золотистые волосы откинуты с лица, и скулы выглядят более выраженными, почти исхудалыми. Глубокие тени преследуют ее глаза.

— Я знаю очень мало ведьм, которые хотели бы почтить память нашей госпожи. Большинство надеется, что она все еще горит в аду. — Еще один шаг. Я отклоняюсь влево. — И я никого не убивала, дорогая. Мне всегда было очень неинтересно марать руки насилием. Я оставляю это ему.

— Кому? — спрашивает Михаль, его голос леденеет.

Бабетта переводит взгляд своих золотистых глаз на его лицо.

— Некроманту, конечно же.

При этом гримуар действительно шевелится в моей руке, дрожа от волнения, и я с легким шуршанием роняю его, отпихивая от себя. Он бесшумно приземляется на ковер и раскрывается на странице Заклинание воскрешения мертвых.

— О Боже, — вздыхаю я, когда кусочки защелкиваются на своих местах. Хотя Кровь Смерти смотрит на меня сверху, мое зрение натыкается на мое собственное имя, обведенное кружком и снова обведенное.

Ему нужна твоя кровь, Селия.

Некромант.

— Думаю, наоборот, — тихо говорит Бабетта, — если верить в такие вещи. — Вздрогнув, она выдергивает перо из своей плоти, и кровь капает с ее локтя на пол. Она в задумчивости вертит его между двумя пальцами. — От обычной амбарной совы. Оно делает мои движения бесшумными, неразличимыми даже для вампирских ушей.

— Кто этот Некромант? — спрашиваю я.

— Я не знаю его имени. Мне и не нужно его знать.

Михаль снова смещается передо мной, движение едва уловимо. Хорошо. Это приближает нас к лестнице.

— Ты хочешь вернуть свою сестру, — говорит он. — Сильви. Ту, что умерла от болезни крови.

На долю секунды лицо Бабетты искажается так же, как у Пеннелопы.

— Среди прочих. — Затем ее черты снова разглаживаются: — Болезнь крови действует медленно, знаете ли. Она не торопит жертв, отравляя сначала их тело, а затем разум. Она крадет их здоровье, их молодость, пока воздух не застывает в груди, а ветер не проводит по коже ножами. Они задыхаются и чахнут. Они чувствуют, как кровь закипает в их жилах, и не могут остановить ее, потому что лекарства нет. Только смерть. Многие лишают себя жизни, чтобы прекратить мучения. — Ее взгляд устремлен на меня. — Моргана ле Блан создала боль, которую причинила твоей сестре, на основе боли, которую испытала моя собственная.

Моя рука сжимается на рукаве Михаля, и я совершенно забываю о своем плане побега.

— Что?

— Филиппа превратилась в оболочку после того, как Моргана покончила с ней, не так ли? Как и Сильви.

Мои глаза расширяются, и я смотрю на нее, пораженная. Потому что она права. Хотя мои родители настояли на закрытом гробе для похорон Филиппы, никто лучше меня не знает, насколько изуродованной она была, когда ее нашли. Ее конечности были скрючены, кожа обвисшая и бледная. Волосы белые. Оболочка.

— Моя сестра не заслуживала такой смерти, — продолжает Бабетта странно спокойным, почти безмятежным голосом. Она пускает перо на пол. — А твоя?

Мое горло грозит сомкнуться, и в ответ на ее слова я вижу лишь Филиппу из моих кошмаров — половина ее лица отсутствует, улыбка широкая и развратная, а кулак скелета вонзается мне в грудь. Ее пальцы смыкаются вокруг моего сердца. Как будто я тоже страдаю от болезни крови, мне резко становится трудно дышать, а когда я опускаю взгляд, кажется, что кожа на моей руке сморщилась.

Тебе бы этого хотелось, милая? Ты бы хотела умереть?

— Мы их вернем, — просто говорит Бабетта.

Михаль слышит, как учащается мой пульс. Я знаю, что он слышит. Его рука обхватывает спину, и я секунду непонимающе смотрю на гладкую алебастровую ладонь, обращенную наружу, прежде чем понимаю, что он предлагает ее мне. Я мгновенно и крепко переплетаю свои пальцы с его. Впервые мое прикосновение кажется таким же холодным.

— И ты инсценировала свою смерть, потому что…? — спрашивает он.

Бабетта рассматривает его так долго, что я боюсь, что она не ответит. Затем:

— Потому что теория Жан-Люка об убийце ведьмы крови заставила Некроманта нервничать. — Она нагибается, чтобы поднять гримуар с пола, и кладет его в карман юбки. — Потому что Козетта никогда не поверит, что ведьмы крови способны убивать своих — даже после ее тети. Потому что он знает все о Вечных и их жажде крови и считает, что мир тоже должен знать о них. — Подняв серебряный нож, она говорит: — Потому что их король — очевидный подозреваемый. После записки Селии, — она наклоняет ко мне подбородок с тошнотворной благодарностью, — Шассеры вооружились серебром до зубов. Они уверены, что ты убил всех этих бедняг, roi sombre, и получается, что ты сейчас здесь, с Селией — почти слишком аккуратно. Ты оставил так много свидетелей.

Как и прежде, в ее голосе нет удовлетворения. Никакого удовольствия. Только тихое чувство уверенности, спокойствия, как у священника, читающего Священное Писание с амвона⁷⁶. Мне уже приходилось слышать подобные убеждения, и они никогда не заканчиваются ничем хорошим. Бисеринки холодного пота покрывают волосы на моем затылке. Нам действительно нужно уходить. Я снова бросаю взгляд на дверь в потолке.

— Свидетелей чего?

Она смотрит на меня почти печально.

— Я бы хотела, чтобы все было не так, Селия. Я бы хотела, чтобы это был кто угодно, только не ты. Ты всегда была доброй, и за это я хотела бы, чтобы это был кто угодно, только не я… Но ты видела список. — Не решаясь снова лезть в карман, когда Михаль наседает, как волк, готовый нанести удар, она опускает голову к лежащему там гримуару. — Заклинание требует Кровь Смерти, и Некромант перепробовал все в поисках ее. Ведьмы, конечно, достаточно смертоносны, но моя кровь не сработала в заклинании. Не помогла и кровь лу-гару или мелузина. Даже кровь вампира, хоть она и была смертоносной, оказалась неэффективной. — Тут Михаль рычит, и все планы побега рушатся на пол у моих ног. Теперь ему не убежать. — Некромант почти сдался после этого. Он не понимал, что Ля-Вуазен не просто так написала Смерть с большой буквы. Смерть. — Она произносит это слово с каким-то благоговением перед тем, кто собирается его осквернить. — Как и сама сущность, существо, которое существует вне всяких верований и религий, вне пространства и времени, которое крадет жизнь простым прикосновением. Откуда некроманту было знать? Никто никогда не видел Смерть. А те, кто видел, не выжили. — Она с любопытством наклоняет голову. — Некромант наткнулся на твою кровь случайно, возможно, по божественному вмешательству, и мы проверили ее по прихоти. Ты не можешь представить его ликование, когда все получилось.

Его ликование.

Я заставляю себя дышать. Думать.

— Тренировочный двор.

Ее золотые глаза сверкают ярче, когда она кивает, делая еще один шаг к нам.

— Не приближайся, — рычит Михаль, и впервые с тех пор, как я его встретила, его голос звучит совершенно нечеловечески. Его рука отступает назад, защитно обвиваясь вокруг моей талии, и я инстинктивно замираю. — Или я вырву тебе глотку.

— Он серьезно, Бабетта, — шепчу я, и правда моих слов холодом отзывается в груди. — Что бы ты ни задумала — не делай этого. Даже если тебе удастся воскресить сестру, заклинание разорвет тебя на части. Оглянись! — Я широко раскинула руки, беспомощная, и умоляла ее понять. Увидеть. — Неужели ты не заметила? Наше царство уже заражено магией Некроманта, и другие — даже царства духов и мертвых — тоже искажаются, превращаясь в нечто столь же темное и странное, как и он сам. Разве это тот мир, в который ты хочешь привести свою сестру?

В ответ Бабетта снова нагибается, но уже для того, чтобы достать свою чашку с осколками. В ней больше нет пара. Тем не менее она подносит ее к губам с тем же невозмутимым спокойствием.