— Ты не можешь быть более расплывчатым, не так ли? Некоторые моменты я все еще не поняла.

Он нетерпеливо щелкнул языком.

— Ты тянешь время, питомец. Прими решение.

— Но ведь решение уже принято, не так ли? Мы должны спуститься вниз. — Я выдыхаю дрожащий вздох, все еще не решаясь взять яблоко. Эта ситуация — хотя и другая — напоминает мне другую, на берегу L'Eau Melancolique. Если я чему-то и научилась в тех таинственных водах, так это тому, что правда не всегда полезна. Она не всегда добра. — Я просто… я хочу понять. Что произойдет после того, как я откушу яблоко? Что значит «обрести истину»?

— Для каждого это означает что-то свое. — Когда я продолжаю смотреть на него с ожиданием, его тон становится довольно язвительным, и от этого звука у меня в груди закипает раздражение. — После того как ты откусишь яблоко, наша прекрасная прорицательница Эпонина, — он жестом указывает на мелузину, которая все еще наблюдает за нами, — расскажет тебе правду о себе. Это достаточно ясно?

О, теперь все предельно ясно, и мне это ни капельки не нравится.

— Ты уже пробовал яблоко? — спрашиваю я с ноткой обвинения.

— Много раз. — Как и прежде, его губы кривятся в не совсем обычной улыбке. — Например, наша прорицательница однажды предсказала, что я возьму себе невесту — смертную женщину с волосами из оникса и глазами изумрудного цвета, не похожую на тебя. — Мои щеки мгновенно вспыхивают от нелепого образа — нас двоих, вместе, навеки связанных священными узами брака, — а он без предупреждения протягивает руку и почти ласково заправляет прядь волос мне за ухо. Его черные глаза сверкают злобой. — Она также предсказала, что я убью ее.

— Что?

Когда я в ужасе отшатываюсь от него, он опускает руку и мрачно усмехается.

— А еще, пятьсот лет назад, она сказала Одессе, что та влюбится в летучую мышь. Насколько мне известно, этого до сих пор не произошло. Ну что, будем стоять здесь и обсуждать уловки Эпонины до конца ночи, или ты уже приняла решение?

Улыбка Эпонины не ослабевает.

— Это не уловки, roi sombre, и это еще не все, что я рассказала тебе о твоей невесте.

Последний смех Михаля утихает.

— И как я уже говорил тебе, — тихо произносит он, — этого не случится.

— Будущее часто открывается странным и неожиданным образом.

— Возьми яблоко, Селия, — отрывисто произносит Михаль, — и покончим с этим.

Сузив глаза, я смотрю между ними. Они явно не хотят вслух обсуждать остальные предсказания Эпонины, но поскольку это предсказание касается меня, их скрытность вряд ли кажется справедливой. И что может быть хуже, чем то, что он убьет меня? Нет. Я подавляю дрожь. Это не может быть правдой. Одесса не влюблялась в летучую мышь, и более того — Михаль обещал, что не причинит мне вреда. Это было его единственное обещание, и в данный момент у меня нет другого выбора, кроме как поверить ему. Кроме того, его подозрительность имеет смысл. За время, проведенное в Le Présage, я узнала, что мелузины могут быть хитрыми. Каждое их слово часто имеет двойной смысл. Михаль нашел смертную невесту, да, но не в священном браке. Он нашел Невесту Смерти, а это нечто совсем другое. Возможно, вторая часть предсказания Эпонины связана именно с этим.

Это не значит, что Михаль убьет меня.

А может быть, снова говорит надменный голос, ее предсказание вовсе не о тебе.

Странно взволнованный, я игнорирую этот голос, и мои пальцы инстинктивно смыкаются вокруг яблока.

— За твое здоровье, — говорю я Михалю и без лишних слов подношу сладкий плод к губам.

На вкус он такой же, как и любое другое яблоко.

Я быстро жую, не обращая внимания на то, как расширяется улыбка Эпонины, словно у кошки, загнавшей в угол особенно сочную мышь. Впечатление только усиливается, когда она начинает кружить вокруг меня, а ее длинные сверкающие мантии тянутся за ней.

— Достань то, что у тебя в кармане.

Я колеблюсь всего секунду, прежде чем достать серебряный крестик и свесить его с кончиков пальцев, где он вращается и сверкает в свете лампы. Эпонина молча рассматривает его в течение долгого мгновения. Рядом с нами Михаль следит за каждым ее шагом. Я не могу понять, нравится ли ему она или он просто не доверяет ей; в любом случае, я не завидую прорицательнице.

— Расскажи мне, что ты видишь, — наконец говорит она.

Я хмуро смотрю на нее. Если быть до конца откровенным, я ожидал гораздо худшего.

— Это серебряный крест.

— И?

Я передаю яблоко Михалю.

— И он… витиеватый, яркий, с филигранью по краям. Он принадлежал Бабетте Труссэ. — Я сжимаю в ладони кулон с крестом и протягиваю ей. — Она выгравировала свои инициалы по бокам. Видите? Вот здесь.

Легкий, восхищенный смех вырывается из уст Эпонины.

— Ты уверена?

Нахмурив брови, я поворачиваю крест к ближайшей лампе, и золотистый свет разливается по надписям.

— Вполне. Ее инициалы слабые, но они здесь, выгравированы в серебре, как я и говорила. БТ.

Наконец Михаль отводит взгляд от Эпонины и поднимает мое запястье, чтобы рассмотреть крест. Несмотря на его вспыльчивость в связи с пророчеством, его прикосновение остается осторожно-легким.

— Здесь не написано БТ.

— Конечно, это…

— Кто-то пытался вырезать буквы по оригиналу, но штрихи получились другими. — Он смотрит на меня почти настороженно. — Не думаю, что Бабетта была первоначальной владелицей этого крестика.

Я выхватываю у него свое запястье, безотчетно обидевшись.

— Не говори глупостей. О чем ты говоришь?

— Почему ты не отдала цепочку своим братьям после того, как обнаружила тело Бабетты?

— Я… — Я хмурюсь, глядя то на него, то на Эпонину. — Просто мне показалось неправильным отдать что-то настолько личное. Цепочка явно что-то значила для Бабетты, иначе она бы не носила ее с собой. Я собиралась отдать ее Коко, — защищаясь, добавляю я. — Она бы хотела ее забрать.

— Но ты не отдала ее Коко. Ты оставила его себе. Почему?

— Потому что кто-то похитил меня, прежде чем у меня появился шанс. — Мой голос звучит громче, чем нужно, в тишине и спокойствии лестничной площадки. Возможно, потому, что у меня возникла странная связь с этим крестом, и мне не нравится мысль о том, что он может принадлежать кому-то другому. Возможно, потому, что мне не следовало хранить его у себя. Или — что, пожалуй, самое тревожное — потому что я не могу не видеть лица своей сестры в наполненных дымом глазах Эпонины. — Какая разница, почему я его хранила? Разве мы не должны сейчас спускаться в Les Abysses? Я съела яблоко, а значит, мы можем спускаться.

— Это важно, — твердо говорит Михаль, ловя меня за рукав, когда я протискиваюсь мимо него, — потому что оригинальные инициалы ФТ.

ФT.

ФТ.

О. Он имеет в виду…

ФТ.

Буквы проносятся сквозь меня, как поток, но вместо того, чтобы унести меня, они застывают внутри меня.

— Филиппа Трамбле, — шепчу я, медленно поворачиваясь к нему лицом. — Ты думаешь, что цепочка принадлежала моей сестре.

Он отвечает небольшим кивком.

— Нет. — Я резко, с силой качаю головой, и лед в моей груди тает, превращаясь в расплавленную убежденность. Я кладу крестик в карман и выхватываю яблоко из его рук. Оказывается, существует такая вещь, как невозможность, и мы наткнулись на нее именно в этот момент. Михаль не собирается никого убивать — ни в коем случае, и моя сестра — моя дорогая, покойная сестра — не могла владеть этим крестом до Бабетты. Теперь Эпонина, без сомнения, шарлатанка, а Михаль нуждается в проверке зрения.

— Похоже, ты уже забыл о нашей уютной маленькой исповедальне. Позволь мне напомнить тебе: Филиппа мертва уже больше года. Убийства начались в прошлом месяце. Она к этому не причастна.

— Селия, — тихо говорит Михаль, но я отказываюсь слышать больше ни слова. Только не об этом. Насколько я понимаю, этого разговора никогда не было, а наша прорицательница — русалка в вульгарном костюме. Импульсивно я снова вонзаю зубы в яблоко и жую сладкий плод, не чувствуя его вкуса.