Вскоре к ним присоединяется голос Милы. В центре всего этого — фигура. Мужчина.

Горе окутывает его лицо.

Ему нужна твоя кровь, Селия.

Дрожь пробегает по позвоночнику, и я застываю в кресле, стискивая руки в юбке. Димитрий знает, что я Невеста? Но… нет. Михаль не знал, пока Мила не сказала ему об этом, и он, конечно, не собирается делиться этой информацией со своим отчужденным кузеном в ближайшее время. Я немного расслабляюсь и тихо выдыхаю. Пока что мой секрет в безопасности.

— А что ты знаешь о любви, Селия Трамбле? — мягко спрашивает Михаль. Я вздрагиваю от этого вопроса, возвращаясь в комнату с неприятной дрожью. Когда Михаль говорит таким голосом, ничего хорошего не происходит. Действительно, в его глазах появляется холодный, расчетливый блеск, и без предупреждения он направляется к своему столу. Когда он с решительным звоном ставит на него свой пустой стаканчик, я слегка отшатываюсь в кресле. — Люди всегда говорят так, будто они эксперты в этом вопросе, но, по моему опыту, ничто так не переменчиво, как человеческое сердце. — Одним движением он открывает верхний ящик, нажимает на что-то внутри и вынимает…

Мое сердце падает на пол.

Он достает мое обручальное кольцо.

Оно сверкает между нами в свете камина, как тысяча крошечных солнц, яркое, чистое и вечное, и у меня перехватывает горло при одном только взгляде на него. Жан. Щеки вспыхивают, я вскакиваю на ноги, чтобы схватить его, но, конечно, Михаль оказывается быстрее. Кольцо оказывается там и исчезает, прежде чем я успеваю сделать хоть шаг.

— Докажите, что я не прав, мадемуазель, — говорит он, поднимая кольцо в воздух между нами. — Скажи мне, почему ты его не носила, и я с радостью верну его тебе.

Давление жжет мне глаза, но я отказываюсь плакать в присутствии этого жалкого человека. Ему не нужно знать, что я не думала о Жан-Люке, по-настоящему не думала, с тех пор как приехала сюда. Он не должен знать о нашей стычке в библиотеке, о неудачах Жана как партнера, о моих собственных ужасных неудачах как партнера. Ему не нужно знать, что я не надела кольцо, потому что я… потому что…

Я даже не могу подобрать слова.

— Я не знаю, — огрызаюсь я, скрещивая руки на груди. — Почему вас так сильно волнует любой вариант? Вы уже дважды упоминаете о моей помолвке. Неужели вам нечем заняться, кроме как лезть в отношения двух людей, которых вы даже не знаете? Разве вы не король всех вампиров?

Жестокий блеск в глазах Михаля исчезает от того, что он видит в моем выражении, и через мгновение он качает головой в отвращении. Возможно, ко мне. Возможно, к самому себе. И я ненавижу его — ненавижу, потому что часть меня ненавидит и себя.

Когда в следующую секунду он бросает мне кольцо, я вздрагиваю и чуть не роняю его. Он делает вид, что не замечает.

— Возьми его. Мне все равно не нужна такая глупая безделушка.

Моя рука слегка дрожит, когда я смотрю на него, разрываясь от ужасной нерешительности. Если я надену кольцо на палец, то признаюсь Михалю в чем-то. Если не надену, то признаюсь в чем-то другом. Однако он избавляет меня от унизительного присутствия зрителей, поворачивается и уходит к своему буфету, занятый чем-то, чего я не вижу.

Ненависть к себе пронизывает меня, когда я заталкиваю кольцо в корсет и убираю с глаз долой.

— Где мой серебряный крест? — спрашиваю я, удивляясь тому, как ровно звучит мой голос.

Он не поворачивается.

— Это зависит только от тебя.

— Тогда отдайте его мне. Он мне нужен.

— Нет, — спокойно отвечает он, доставая из кармана серебряный крестик и подвешивая его на цепочке. Его пальцы слегка дымятся от прикосновения, а кулон крутится и подмигивает в свете костра, словно мираж. — Нет, пока мы не достигнем соглашения.

— Какого соглашения?

Наконец он поворачивается, сжимая в одной руке крест, а другой предлагая мне стаканчик абсента.

— Довольно простое. Ты со мной, Селия Трамбле, или ты против меня?

Мои глаза недоверчиво переходят с его лица на сжатый кулак, где серебро продолжает шипеть и дымиться на его коже. Часть меня хочет оттянуть этот момент. Часть меня хочет посмотреть, сколько времени пройдет, прежде чем вся его рука полыхнет пламенем. Другая часть наполняется необъяснимым ужасом от такой перспективы. Я никогда не видела, как кто-то загорается, и не хочу менять эту ситуацию, даже с Михалем.

— Вы все еще планируете убить Коко? — спрашиваю я, задыхаясь, полностью игнорируя абсент.

— Если ситуация того потребует.

Выражение моего лица становится жестким.

— Не требует.

— Я по-прежнему в этом не убежден.

— А я по-прежнему не убежден, что вы не черносердечный, садистский безумец, стремящийся уничтожить все хорошее, что есть в мире. Возможно, вы не убили свою сестру, но вы точно убивали других. Я доверяю вам не больше, чем гадюке.

— Хм… — Он рассматривает меня с минуту — выражение его лица холодное, спокойное, несмотря на дымящуюся руку, — прежде чем опрокинуть мой стаканчик с абсентом и снова убрать серебряный крестик в карман. Он разочарованно качает головой. — Какая жалость. А ведь я собирался взять тебя с собой.

Я отвожу взгляд от его обугленной ладони.

— Куда? — подозрительно спрашиваю я. — Зачем?

— Теперь это не имеет значения, не так ли? Я черносердечный, садистский безумец, которому нельзя доверять. — Он наклоняет голову. — Хотя, как ни странно, я не пытался уничтожить тебя. Неужели ты не относишь себя к числу тех, кто живет в этом мире, Селия Трамбле?

— Перестаньте искажать мои слова.

— Я бы никогда. — Тогда… — Расскажи мне все, что ты знаешь о Козетте Монвуазен и Бабетте Труссэ.

Мои глаза сузились от неожиданного поворота.

— Простите?

— Козетта Монвуазен, — повторяет он, его глаза блестят внезапной злобой, — и Бабетта Труссэ. Ты хотела знать, почему я привел тебя сюда, почему я хочу, чтобы ты сопровождала меня с острова. Мне нужна информация об их отношениях. В частности, мне нужно знать, зачем Козетте понадобилось красть тело Бабетты из морга.

— Вы думаете… Коко украла тело Бабетты? — Но слова быстро затихают, и на смену им приходит осознание. — Вы действительно безумны. Коко никогда бы не помешала расследованию убийства, сбежав с трупом Бабетты…

— У ведьм крови есть особые погребальные обряды, не так ли? Называется вознесением?

— Ну, да, они сжигают своих мертвецов и развешивают пепел в тайных рощах по всему La Fôret des Yeux, но я повторяю: Коко не взяла бы тело Бабетты без разрешения.

— Правда ли, что они верят, будто душа ведьмы остается в ловушке на земле, пока она не вознесется? Неужели Коко захотела бы подвергнуть душу Бабетты таким мучениям, пусть даже временным? Вы сказали, что они были любовниками.

Я нахмурился и поднял подбородок.

— Любой мог переместить тело Бабетты. То, что у вас есть личная — и крайне неуместная — вендетта⁶¹ против Коко, не означает, что она виновна. Возможно, настоящий убийца вернулся за ее телом. Вы никогда не думали об этом? Возможно, целители что-то упустили при вскрытии, что-то, что могло бы выдать убийцу, и он вернулся, чтобы уничтожить улики.

Михаль развел руки в стороны, облокотившись на стол.

— Просветите меня, пожалуйста, мадемуазель. Если не Коко, то кто?

Я смотрю на него, открывая и закрывая рот, как рыба. Потому что очевидно, что я не знаю, кто. Никто в королевстве не знает, кто — даже он, и в этом вся богом забытая проблема.

— Передо мной два возможных пути, Селия Трамбле. — Выпрямившись, Михаль сцепил руки за спиной и непринужденно прошелся вокруг своего стола. Вот только в Михале нет ничего непринужденного. Никогда. Каждый шаг точен, зловещ, когда он останавливается передо мной. — Я могу либо расследовать дело Козетты Монвуазен, либо Бабетты Труссэ. — Его лицо остается обманчиво спокойным. — Возможно, твои друзья невиновны. Возможно, виновны. В любом случае, я отомщу за смерть своей сестры, и мне жаль всех, кто стоит на пути этой мести. А теперь, — произносит он уже мягче, — какой путь выберешь?