Его здесь нет.

Проглотив крик разочарования, я едва не швыряю канделябр в камин. Его здесь нет, а времени у меня в обрез. Михаль уже может вернуться в замок. Благодаря своей плотоядной дверной ручке он узнает о моем проникновении, как только переступит порог этой комнаты. Он дал разрешение исследовать замок, да, но не врываться в его личный кабинет и рыться в его личных вещах. Должно быть здесь.

Должно быть здесь.

Я снова распахиваю его шкафчик.

Даже если я убегу, он найдет меня, и без серебра в моей руке он сможет наказать меня, запереть в темноте и выбросить ключ. Я должна продолжать поиски. Я должна…

Мой канделябр с глухим стуком ударяется о пол витрины.

Не смея дышать, я падаю на колени и неуклюжими пальцами ищу в затененных нишах шкафа. Дерево сидит вровень с полом, и… вот. Маленькая кнопка прячется в самом конце. Когда я нажимаю на нее — мои глаза расширены — из глубины стены раздается звук, и пол шкафа распахивается.

— Люк, — вздыхаю я.

И он есть.

Невозможно узкая лестница уходит в темноту, воздух густой, земляной, со сладким металлическим запахом крови. Мой желудок вздрагивает от этого запаха. Во рту пересохло от абсолютного отсутствия света. Что бы ни находилось на дне этого туннеля, оно не может быть хорошим. И все же… Я должна исследовать. Наверняка именно здесь Михаль спрятал мой серебряный крестик — в этом сыром и темном логове под замком. Не успев передумать, я мчусь обратно к его столу, нащупываю коробку спичек и вновь зажигаю огоньки канделябра.

Я уже на полпути вниз по лестнице, прежде чем осознаю, что натворила.

Паника подкатывает к горлу.

Нет. Глубоко вздохнув, я сосредоточился на подсчете каждого шага. Рид всегда считает до десяти, когда вспыхивает. К сожалению, мой собственный гнев улетучился, оставив меня таким же холодным и пустым, как и пещера, в которую я ступил. Моя рука сжимается вокруг канделябра. В последний раз, когда я путешествовала под землей, Моргана лишила меня сознания, и я очнулась в катакомбах. Очнулась в гробу.

Я тряхнула головой, отгоняя воспоминания. Здесь все не так. Хотя Михаль выдолбил свое логово в самой скале под замком, эти стены не похожи на склеп или гроб. Эти стены сверкают прожилками минералов и вкраплениями слюды, а через всю комнату, за отблесками моих свечей, простирается гладкая, как стекло, темная вода. Бассейн ли это или тайный залив океана, я не могу сказать, но у берега привязана простая лодка. При виде ее сердце подскакивает к горлу.

Димитрий сказал, что я могу покинуть Реквием только на корабле. Он сказал, что вампирские дозорные убьют меня раньше, чем я доберусь до трапа.

Он забыл упомянуть об этой маленькой лодке, спрятанной под замком.

Заставив себя двигаться, я спускаюсь по второй, более широкой лестнице, ведущей на главный уровень, и подбираю камешек у кромки воды. Бросив быстрый взгляд через плечо, я забрасываю его как можно дальше, держа канделябр наперевес, чтобы проследить за его траекторией. Однако толку от этого мало: даже по отдаленному всплеску я не могу определить, соединяется ли этот вход с морем. Разве что…

Я резко наклоняюсь и окунаю пальцы в воду, прежде чем поднести ее к губам.

На вкус она соленая.

Слезы облегчения застилают мне глаза, и я всем телом подаюсь вперед. Ведь этот грот должен вести к морю, а значит — это оно. Я с трудом позволяю себе думать об этом, надеяться, но вот оно, материализуется так же ясно и ярко, как свет моей свечи на воде. Михаль больше нет, и я могу сбежать.

Я могу уйти.

Моя нога уже наполовину в лодке, а реальность ситуации стремительно следует за ней, обрушиваясь на мою голову и ошеломляя меня. Я могу сбежать с Реквиема сегодня ночью, да — каждый инстинкт в моем теле кричит, чтобы я ушла, ушла, ушла — но мое бегство не остановит Михаля. Он не сдастся. Он все равно будет охотиться за мной, и что еще хуже — он будет охотиться за Коко. В конце концов он найдет нас, и я не смогу помешать ему причинить ей боль.

Не то что сейчас.

Мои пальцы вцепились в борт лодки, и я решительно уставилась на темную воду, раздумывая. Михаль не должен знать, что я вскрыла его люк, его тайную камеру и личный грот. Он считает, что я в ловушке и беспомощен, иначе никогда бы не позволил мне бродить по замку без присмотра. И теперь — если я найду оружие против него — у меня есть средства для побега. Настоящие средства. Если я убью его, никому не придет в голову искать меня здесь. Они будут стекаться к докам, и к тому времени, когда они поймут, что я исчез, я уже буду на полпути к Цезарину. Станут ли они даже пытаться отомстить за его смерть?

Это может сработать.

Осторожно ступая, я возвращаюсь на берег и с новой силой осматриваю грот. Конечно, мне нужно быть очень осторожной. Михаль не должен узнать, что я здесь была, иначе весь мой план будет разрушен. Пробираясь вперед, я подхожу к огромной кровати в центре пещеры — черное дерево и блестящий изумрудный шелк, — но не решаюсь прикоснуться к ней. Я не могу представить себе, что Михаль тоже спит.

Сосредоточься, Селия.

Быстрыми, легкими движениями я провожу руками по покрывалу и подушкам в поисках своего серебряного креста. Ничего. Я снова отворачиваюсь. Хотя толстый ковер смягчает мои шаги, Михаль не предусмотрел почти никакого другого декора: ни статуй, ни подушек, ни диванов, ни подсвечников. Беспорядочный ряд картин прислонен к дальней стене, но он скрыл их черной тканью. Не удержавшись, я открываю одну из них и вглядываюсь в два лица, которые узнаю по частям: его нос и ее глаза, его челюсть и ее рот. Родители Михаля.

Его человеческие родители.

Чувство неправильности пронзает мне кожу головы, когда я смотрю на них. Я не могу представить Михаля человеком. Этот образ просто не имеет смысла — как уродливая Коко или стыдливый Борегар. Без его сверхъестественной силы, неподвижности, интенсивности Михаля, которого я знаю, не существует, но вот доказательство того, что он существует. Михаль родился человеком. Мои пальцы обводят глаза его матери, когда я представляю себе его вынужденных солдат на корабле, его зубы на шее Ариэль. Тени в его взгляде и кровь на губах. Он всегда был таким извращенным внутри? Таким садистом? Как человек становится вампиром?

Как человек превращается в монстра?

Отгоняя странные скорбные мысли, я обращаю внимание на имена, написанные в правом нижнем углу портрета: Томик Васильев и Аделина Волкова.

Мой взгляд сужается.

Васильев.

Живот подкатывает, словно я пропустила шаг. Это не может быть совпадением.

Дрожащими руками я перелистываю следующий портрет и медленно выдыхаю, глядя на знакомые лица, которые смотрят на меня, на совпадающие имена, нацарапанные в углу. Михаль и Мила Васильевы. Он стоит позади нее, его бледная рука покоится на ее плече, а она царственно восседает в бархатном кресле. Ее глаза больше не полупрозрачны, а сияют самым совершенным оттенком карих. Ее волосы — темно-каштановые, как я и представлял — длинными и густыми волнами струятся по платью цвета морской пены, а на щеках горит румянец. Она потрясающе красива.

Моя грудь болезненно сжимается.

Она сестра Михаля.

Ее глаза больше, мягче, чем у него, ее кожа темнее, но невозможно перепутать смелый угол бровей, прямую линию носа, сильную форму челюсти. Они тоже принадлежат Михалю. Они принадлежат их отцу. И вдруг навязчивое стремление Михаля поговорить с ней обретает смысл. Его сестра умерла. Он… горюет.

Я поспешно заменяю ткань, чувствуя тошноту. Если только он не спрятал мой серебряный крест под матрасом, его нет в этой комнате, а значит, мне не стоит здесь оставаться. Рыться в его столе — это одно, а прокрасться в его спальню, узнав лица членов его семьи, — совсем другое. Инстинктивно я понимаю, что если Михаль обнаружит меня в этом месте, он не просто закроет меня до Кануна Дня Всех Святых. Он убьет меня, и я не могу сказать, что виню его за это.