— Я не кралась, мсье. Я вышла через заднюю дверь.

В его глазах вспыхивает гнев или, возможно, веселье. Они тревожно похожи с Михалем. — Нет. Леди никогда не крадется, не так ли? — Вскинув бровь и подняв руку к груди в знак преувеличенной вежливости, он наклоняет голову к Одессе и Димитрию. Его взгляд, однако, не отрывается от моего лица. — Оставьте нас, кузены.

Хотя Одесса бросает на меня извиняющийся взгляд, она не колеблется; обхватив локтем руку брата, она пытается направить его обратно на улицу, но он упирается.

— Это я уговорил ее выйти из комнаты, Михаль, — говорит он с горечью в голосе. — Одесса не принимала в этом никакого участия.

Ответная улыбка Михаля леденящая.

— Я знаю.

— Мадемуазель Трамбле тоже не виновата.

— Нет. — Наконец эти черные глаза отрываются от моих, и он смотрит на Димитрия с безразличием, граничащим с отвращением. — Вина, как всегда, полностью лежит на вас, и мы подробно обсудим это до рассвета. Мой кабинет. Пять часов.

— Дима, — шипит Одесса, притягивая его к себе все сильнее. — Пошевеливайся.

— Но…

— Пожалуйста, уходите, — говорю я. — Он не причинит мне вреда. По крайней мере, пока. — Хотя внимание Михаля заостряется на последнем слове, я игнорирую его, встречаю взгляд Дмитрия и добавляю: — Спасибо за подарки на день рождения, Дима, и, пожалуйста, зови меня Селия.

Его губы дрогнули всего на секунду. Затем он вздыхает, опускается всем телом и позволяет Одессе увести его, бросив последний непонимающий взгляд через плечо. Двое быстро набирают скорость, скрываются за поворотом и исчезают из виду. Оставляя меня наедине с Михалем.

Он протягивает руку в насмешке над идеальным джентльменом.

— Пойдемте?

— Если вы собираетесь проводить меня обратно в мою комнату, — я отодвинулась от него, крепко скрестив руки на груди, — мне понадобятся свечи. Много-много свечей. Я не вампир и не могу видеть в темноте.

— Кто сказал, что вампиры могут видеть в темноте?

— Никто, — быстро говорю я, понимая, что еще больше подставила Димитрия. Затем, не в силах сопротивляться, говорю: — Вы просто напоминаете мне старую летучую мышь. У них ведь есть ночное зрение, не так ли?

Теперь уж точно не ошибешься. Юмор темнеет в его глазах, когда он протягивает руку над моей головой, чтобы сорвать веточку цветка Синей Бороды. Я хмуро смотрю на голубые цветы, не желая принимать их, пока он не наклоняется ко мне и не заправляет веточку в волосы.

— Как и летучие мыши, эти цветы когда-то питались пауками.

— А чем они питаются сейчас?

Его пальцы касаются раковины моего уха.

— Бабочками.

Я чувствую это прикосновение до самых пальцев ног. Опоздав на две секунды, я отшатываюсь от него, пораженная собственной реакцией, и сметаю цветы на землю.

— К счастью для меня, я не бабочка и не хочу быть съеденной никем на этом острове.

— Вам не стоит об этом беспокоиться. По крайней мере, пока. — На мой хмурый взгляд он насмешливо улыбается. — Идемте. У нас двоих есть незаконченное дело, и мне не терпится его завершить. — Повернувшись на пятках, он идет за Одессой и Димитрием, не проверяя, следую ли я за ним. А я и не иду.

Незаконченное дело.

Никогда еще эти слова не звучали так зловеще.

— Я понесу тебя, Селия, — приятно зовет он, и при одной мысли о том, что он снова прикоснется ко мне, мои ноги приходят в движение.

— Вы крайне неформальны, мсье. — Спеша догнать его, я слегка поскальзываюсь на мокрых булыжниках. Я оставила зонтик Димитри в магазине мсье Марка, а небо снова затянуло туманом. — Только мои друзья называют меня Селия, а вы мне точно не друг.

— Как странно. Ты считаешь Димитрия своим другом.

— Димитрий — джентльмен…

— Димитрий — наркоман. С тех пор как он познакомился с тобой вчера, он не думает ни о чем, кроме твоей крови. Это прекрасное горло стало его навязчивой идеей.

Я снова чуть не споткнулась, мой рот раскрылся от возмущения.

— Я… Это неправда…

— Вы должны быть польщены. — Михаль поднимается по ступеням замка и проходит мимо квартета стражников, которые кланяются ему в унисон. Я быстро отвожу взгляд. После вульгарного заявления Михаля. Я, конечно, представляю себе голод в их глазах. — Обычно мы не жаждем крови людей, — продолжает он, и, возможно, я также представляю, как он подходит ближе, как холодно смотрит на других вампиров. Однако я не представляю себе властную руку, которую он кладет мне на поясницу. — Димитрий, конечно, исключение. Он жаждет крови каждого.

Мои щеки вспыхивают необъяснимым теплом от его прикосновения, и я ускоряю шаг, пробираясь вперед через прихожую.

— Вы лжете. — Понятия не имею, лжет ли он, но я не могу терпеть, когда Михаль говорит плохо о Димитрии. Не тогда, когда Михаль — это такой настоящий и ужасный Михаль.

Его губы подрагивают, когда он следит за моими шагами.

— Верь во что хочешь.

— О, я буду. — Однако его слова попали в точку, и мое первое воспоминание о Димитрии снова всплывает в памяти. Пропитанные кровью лохмотья. Скрытное поведение. Я с раздражением отбрасываю все это в сторону и вырываюсь через двойные двери в ночь. Димитрий был очень добр ко мне. Я с подозрением спрашиваю: — Почему вампиры не жаждут человеческой крови?

— Она тоньше и слабее на вкус, чем кровь магических существ. — Михаль протягивает руку в сторону раскинувшегося внизу города, приглашая меня пройти вперед. — Но мы уже выяснили, что ты не человек. Не совсем.

— Вы говорите глупости.

— Ты говоришь испуганно.

Мой взгляд сужается.

— Если вы так уверены, что я не человек, пожалуйста, просветите меня — кто я?

Его взгляд томительно опускается к пульсу в моем горле.

— Есть только один способ узнать это.

— Вы никогда не укусите меня.

— Нет?

— Нет.

Его медленная улыбка не сходит с лица, и он проходит мимо, не сказав больше ни слова.

Четыре из пяти жертв имели магическое происхождение, и все они были найдены с колотыми ранами на горле и без крови в теле.

Вампиры обычно не жаждут человеческой крови. Она тоньше и слабее на вкус, чем кровь магических существ.

Теперь не может быть никаких сомнений в его виновности. Это было практически признание.

И мне ничего не остается, как последовать за убийцей в город.

Прохожие расступаются перед нами без колебаний, либо склоняясь в почтении, либо отступая в страхе. Однако все они смотрят на Михаля из-под своих зонтиков, как будто среди нас ходит бог. Кажется, он не замечает их увлеченности. Возможно, ему просто все равно. Сцепив руки за спиной, он с безразличием шагает по улицам, кивая одним и игнорируя других. Импозантный и невыносимый.

Однако Михаль уже дважды за день разыскивал меня, а это значит, что наше незаконченное дело остается отличным рычагом давления. Нравится ему это или нет, но пришло время получить ответы, и если он откажется их дать, я заставлю его пожалеть о своем бессмертии. Торопясь, чтобы не отстать, я говорю:

— Мсье Марк сказал, что серебро — конечный ресурс в Реквиеме. — Когда Михаль ничего не говорит, я чуть не подрезаю ему пятку, торопясь догнать его. — Действительно, он вообще не держит его в своей лавке. И зеркал у него тоже нет.

Михаль по-прежнему не признает меня.

— Разве это не странно? В магазине одежды нет зеркал? Хотя, если подумать, — на этот раз я намеренно наступаю ему на пятку, вспоминая, как мы с Пиппой однажды разбили мамино ручное зеркало, покрыв его серебристой пылью, — я не припомню, чтобы в моей комнате тоже были зеркала. Или в замке. Или на всем острове.

— Отсюда и слово конечный.

— Где мой крест? — резко спрашиваю я. — Вы никогда не отвечали мне раньше.

Когда я в третий раз щелкаю его каблуком, он бросает угрожающий взгляд через плечо.

— И сейчас я не намерен тебе отвечать. Скажи мне, ты всегда такая… — Его голос срывается, когда он пытается подобрать нужное слово. — Бесящая?