Я полностью игнорирую остальных, захлопывая за собой дверь и роняя при этом еще несколько эскизов.

На этот раз я наклоняюсь, чтобы их поднять — все мое тело дрожит, — и с удивлением замечаю влагу на каждом рисунке. Слезы. Я в ярости провожу рукой по щекам и выпрямляюсь. Когда за дверью раздаются торопливые шаги, я бросаюсь по коридору в библиотеку, не желая снова сталкиваться с кем-то из них. Во всяком случае, не напрямую. Кто-то может назвать это бегством, кто-то — прятками, но кто-то может ошибаться. Кто-то скажет, что хочет защитить меня, но на самом деле они хотят опекать меня. Управлять мной.

Мной никто не будет управлять.

Я покажу им всем.

Отступив в угол библиотеки, чтобы не было видно двери, я протискиваюсь между двумя угловыми книжными полками и еще раз перелистываю эскизы. На этот раз я заставляю себя изучить каждое лицо, когда дверь зала совета распахивается, а по коридору стучат сапоги Жан-Люк а. Хотя он зовет меня, я не обращаю на него внимания, забиваюсь поглубже в стеллажи, яростно вглядываясь в набросок лупа Гару. Он лежит в той же мирной позе, что и Бабетта, его руки наполовину перевернуты и прижаты к груди. Те же колотые раны на горле.

— Селия, подожди. — Когда за дверью библиотеки раздается покорный голос Жана, я вздыхаю с облегчением. — Вернись. Нам нужно поговорить об этом…

Но я не хочу говорить. Больше не хочу. Теперь я изучаю деревья, окружающие труп лу-гару; я поднимаю эскиз, чтобы поближе рассмотреть его когтистые руки, в поисках любого признака креста. Его, конечно же, нет. Жан-Люк спросил бы о кресте Бабетты, если бы у каждой жертвы был найден такой крест. Но почему лу-гару оказался между формами? Убийцу интересовал волк или человек? Возможно, мужчина переключился, чтобы защититься?

— Селия! — Голос Жан-Люка доносится с лестницы, и я слегка расслабляюсь, когда он уходит, позволяя своей голове удариться о книжные полки. Я делаю глубокий вдох. Возможно, мне удастся улизнуть до того, как остальные завершат свое собрание. Я в последний раз пролистываю эскизы, не узнавая ни одного места преступления, кроме одного: Парк Бриндель, священная роща ведьм.

В детстве я не раз заглядывалась на ветвистые деревья за окном своей детской. Моя мать ненавидела слабый аромат волшебства, который исходил от их листьев и пронизывал наш двор, но втайне он приносил мне утешение. И до сих пор приносит. Для меня магия пахнет чудесно — травами, ладаном и диким летним медом.

Я не была дома уже несколько месяцев.

Покачивая головой, я изучаю набросок, пока голос Жан-Люка затихает над головой. Любопытно, что это была не Белая Дама, найденная в Парке Бриндель, а мелюзга. Хотя я не могу определить ее серебристое лицо, жабры и плавники остались нетронутыми, а значит, убийца не отправил ее сюда. Два плавника мелюзги превращаются в ноги, когда они покидают воду. Должно быть, он убил ее под водой и вытащил тело на берег, но опять же… зачем?

— Селия? — Голос Жан-Люка становится все громче и жестче, а его ноги опускаются на ступеньки, как наковальни. — Охранники не видели, как ты поднималась наверх, поэтому я знаю, что ты здесь, внизу. Не игнорируй меня.

Я напрягаюсь, обводя глазами комнату. Я не хочу вести этот разговор. Не сейчас. Никогда.

Он врывается в библиотеку прежде, чем я успеваю убежать или спрятаться, и его взгляд сразу же находит мой. У меня нет выбора, кроме как расправить плечи и выйти поприветствовать его, притвориться, что я ждала его все это время.

— Это заняло у тебя достаточно много времени.

Его глаза сужаются.

— Что ты здесь делаешь?

Я размахиваю эскизами в непримиримом волнении.

— Учусь. — Хотя он открывает рот, чтобы ответить, я прорываюсь вперед, громко разговаривая с ним. Дверь остается открытой, но я не могу заставить себя беспокоиться. — Убийца переместил тело мелюзги. Возможно, они переместили и тело Бабетты, а значит, мы должны попытаться найти связь между каждым местом…

Пересекая комнату в три шага, он выхватывает у меня из рук эскизы и аккуратно кладет их на ближайшую полку.

— Нам нужно поговорить, Селия.

Я смотрю на него и на эскизы.

— Ты прав. Нам нужно поговорить.

— Я никогда не хотел впутывать тебя во все это.

— Это совершенно ясно.

— Ничего личного. — Он проводит усталой рукой по лицу. Темная щетина затеняет его некогда чисто выбритую челюсть, а бронзовая кожа выглядит пепельной, как будто он не спал несколько дней. Часть меня болит за него, болит за то бремя, которое он нес в одиночку, но еще большая часть болит за себя. Потому что ему не нужно было нести ее одному. Я бы понесла его вместе с ним. Я бы понесла его за него, если бы это было необходимо. — Это тайное расследование. Мы с Отцом Ашиль не разглашали информацию об этих смертях никому за пределами этой комнаты совета.

— Почему Фредерик находится в зале совета?

Он пожимает плечами, и этот жест кажется таким безразличным, таким отстраненным, что мой позвоночник выпрямляется в ответ. Мой подбородок вздергивается вверх.

— Не будь такой, — бормочет он. — Фредерик нашел первое тело. Мы не могли держать его в стороне.

— Я нашла тело Бабетты!

Он быстро отворачивается, не в силах встретить мой взгляд.

— Две разные ситуации.

— Это не так, и ты это знаешь. — Я беру эскизы, подношу их к его лицу и встряхиваю. — А что с другими жертвами? Кто их нашел? Знают ли они об убийце, или эта информация тоже засекречена?

— Ты хотела, чтобы я обращался с тобой как с Шассером. — Он скрежещет зубами, стараясь сохранить ровный голос. Хотя его самообладание явно балансирует на грани, мои руки сами сжимаются в кулаки вокруг эскизов. Жан-Люк не единственный, кто может злиться по этому поводу. — Это я обращаюсь с тобой как с Шассером — ты не посвящена во все, что происходит в этой Башне, и даже не ожидаешь…

— Я должна быть в курсе всего, что происходит с тобой, Жан-Люк. — Отбросив эскизы в сторону, я поднимаю безымянный палец, с отвращением глядя на то, как он сверкает в свете факела, словно тысяча крошечных солнц. Именно так мы с Жаном должны отражать друг друга — ярко, красиво, как бриллиант в его центральном украшении. От осознания этого у меня ужасно сводит желудок. — Разве не это ты мне обещал, когда дарил это кольцо? Разве не это я обещала тебе, когда принимала его? Независимо от того, чего хочет каждый из нас, мы — нечто большее, чем просто наши позиции, и мы должны найти путь вперед вместе…

Яростно нахмурившись, он опускается на колени, чтобы собрать наброски.

— Я не больше, чем моя должность, Селия. Я в равной степени твой капитан и твой жених, а ты, — его взгляд становится обвиняющим, разжигая пламя моего собственного гнева и обиды, — ты, как никто другой, должна знать, как тяжело я работал, чтобы попасть сюда. Ты знаешь, чем я пожертвовал. Как ты вообще можешь просить меня выбирать?

— Я не прошу тебя выбирать…

— Нет? — Он сжимает эскизы в аккуратную стопку и, встав во весь рост, направляется к продолговатому столу и креслам в твердом переплете в другом конце комнаты. Хотя в прошлом месяце я попросил поставить более удобные кресла — возможно, шезлонг, чтобы охотники могли посидеть и почитать, — Жан-Люк отверг эту идею. Однако это вдохновило его на то, чтобы поручить мне составить алфавит библиотеки. Он кладет эскизы рядом с моей текущей стопкой книг. — О чем же ты спрашиваешь? Что тебе нужно от меня, Селия? Ты хоть знаешь?

— Я хочу… — прорываю я слова, уже не контролируя свой язык, а зрение замирает на его жесткой спине, на его жестких пальцах, которые складывают и расправляют стопку книг, — чтобы с тобой обращались как с человеком, а не как с куклой. Я хочу, чтобы ты доверился мне. Я хочу, чтобы ты доверяла мне — и в том, что я могу позаботиться о себе, и в том, что я могу позаботиться о тебе. Мы должны быть партнерами…