Безделье — мой враг.

Шагая по общежитию, я сбиваюсь со счета, ожидая возвращения Жан-Люка. С каждым шагом гнев разгорается и разрастается в этой ноющей, пустой части моей груди. Это желанное отвлечение. Гнев — это хорошо. Гнев решаем.

Нам нужно поговорить, сказал мне Жан-Люк.

Я едва не зашипела от досады на умирающие угли очага, представив себе его суровое лицо. У него хватило наглости отправить меня в… в мою комнату, словно я не его солдат, даже не его невеста, а непослушный ребенок под ногами. Все мои свечи догорают, пока я нетерпеливо ступаю по ковру. Некоторые потухают, а некоторые и вовсе гаснут. Хотя дождь закончился, тучи остаются, заливая комнату тусклым серым светом. Тени удлиняются.

Возвращайся в Башню Шассеров и жди меня в своей комнате.

Жди меня в своей комнате.

Это приказ, Селия.

— Это приказ, Селия, — говорю я сквозь стиснутые зубы, вырывая бесполезный огарок из подсвечника и бросая его в огонь. Пламя радостно шипит и трещит, и это зрелище наполняет меня таким диким восторгом, что я вырываю еще один огрызок и бросаю его вслед за первым. Потом еще один. И еще один. И еще, и еще, пока моя грудь не вздымается, глаза не затекают, а голова не начинает болеть от несправедливости всего этого. Как он смеет приказывать мне что-то делать после того, как я несколько месяцев настаивала на особом отношении? После месяцев обращения со мной, как с фарфором, в детских перчатках? Как он смеет ожидать от меня послушания?

— Ты не можешь получить и то, и другое, Жан. — Набравшись решимости, я бросаюсь к своей двери и распахиваю ее, наслаждаясь грохотом, с которым она ударяется о стену коридора. Я жду, что появится кто-нибудь из моих собратьев, чтобы отчитать меня за шум, но никто не появляется. Конечно, нет. Они слишком заняты тем, что являются охотниками — настоящими и правильными охотниками, а не теми, кто не подчиняется приказам своего капитана. Еще через секунду я вздыхаю и закрываю дверь гораздо более мягкими руками, бормоча: — Но они же ясно дали понять, что я не Шассер. Не совсем.

Я крадусь по пустым коридорам в поисках Жан-Люка.

Потому что он был прав. Нам нужно поговорить, и я не собираюсь ждать ни минуты.

Сначала я проверяю его комнату, стучусь в неприметную дверь напротив Башни с уверенностью, граничащей с воинственностью, но он не отвечает. Бросив осторожные взгляды в разные концы коридора, я вынимаю из рукава заколку и взламываю замок. Старый трюк, которому я научилась у сестры. Механизм с легкостью открывается, и я заглядываю в комнату, лишь на мгновение осознав, что его здесь нет — его кровать осталась нетронутой, а ставни закрывают окно, погружая все в темноту. Я быстро удаляюсь.

Когда через минуту раздается звон соборного колокола, возвещающий о наступлении пяти часов вечера, я ускоряю шаг в сторону тренировочного двора. Конечно, что бы ни удерживало Жан-Люка, оно не должно было удерживать его в течение трех часов.

Безрезультатно обыскав двор, конюшни, лазарет и кабинет отца Ашиля, я направляюсь в комиссариат. В конце концов, уже время обеда. Возможно, Жан-Люк сегодня не ел. Возможно, он решил принести нам обоим ужин, чтобы разрядить напряженную обстановку. Однако за длинными деревянными столами сидят лишь несколько Шассеров, и Жан-Люк не сидит среди них.

— Вы не видели Капитана Туссена? — спрашиваю я ближайшего из них. Тревожный узел в моем животе поднимается и застревает в горле, когда молодой человек отказывается встретить мой взгляд. — Он вернулся с кладбища?

Что-то случилось?

Он отправляет в рот огромный кусок картофеля, откладывая ответ. Когда он наконец говорит, его голос звучит неохотно.

— Я не знаю.

Хотя я стараюсь не огрызаться, в моем сознании всплывает бескровный труп Бабетты — только теперь это не Бабетта, а Жан-Люк. Двойные раны пронзают его горло, и этот красивый, холодный мужчина навис над его могилой, сцепив бледные пальцы, окровавленные. Когда он улыбается мне, его зубы странно остры. Я заставляю себя сохранять спокойствие.

— Вы знаете, где он? Задержал ли он подозреваемого? Где Отец Ашиль?

Шассер с гримасой пожимает плечами и отворачивается, возобновляя разговор со своим спутником.

Верно.

С нарастающим беспокойством я снова отправляюсь на кладбище. Возможно, он вовсе не вернулся. Возможно, он нашел подсказку…

Однако стоит мне свернуть за угол в фойе, как с лестницы, ведущей в подземелье, доносится его голос. Я останавливаюсь на полушаге, облегчение проникает в мою душу. Конечно. Жан-Люк часто посещает комнату совета в моменты стресса, просматривая свои записи, рукописи, все, что поможет прояснить мысли. Я бесшумно спускаюсь по лестнице, на ходу снимая факел с каменной стены. Однако вскоре к голосу Жан-Люка присоединяется еще один, более резкий, возвышенный, словно в гневе, и я едва не спотыкаюсь на последней ступеньке.

— И я говорю вам, Капитан, в шеститысячный раз: это не дело рук кровавых ведьм.

Лу. Несмотря на ужасающие обстоятельства, я не могу не выдохнуть с облегчением. Если Лу здесь, то все должно быть хорошо — или, по крайней мере, скоро будет. Они с Жан-Люком часто работают вместе в вопросах защиты; они не допустят, чтобы судьба Бабетты постигла кого-то еще. И ведьмы, и охотники ищут холодного мужчину, и я не сомневаюсь, что он скоро будет задержан.

Словно в ответ, из зала совета доносится приглушенный стук — возможно, кулак Жан-Люка ударился о стол?

— Тело было обескровлено, Лу. Как еще ты можешь объяснить это? Как еще объяснить все эти тела?

Слова пробивают мое облегчение.

— Ее зовут Бабетта. — Новый голос, низкий и напряженный, присоединяется к остальным, и я неуклонно приближаюсь, нахмурившись. Очевидно, Лу ответила на вызов Жан-Люка, но Коко? Неужели он вызвал и ее? — Бабетта, — повторяет она, теперь уже более отчетливо. — Бабетта Труссэ. Перестань называть ее телом.

Я прижимаю осторожное ухо к двери, не обращая внимания на тревогу, зародившуюся в моей груди. Конечно, она здесь, мысленно укоряю я себя. Бабетта была ведьмой крови, а Коко — Алой принцессой. Конечно, Жан-Люк мог связаться с ней.

— Труссэ? — резко спрашивает он, и комнату наполняет звук шелестящей бумаги. — Мы опознали ее как Бабетту Дюбиссон, бывшую куртизанку в заведении Мадам Элен Лабелль, — еще одно шарканье… — Беллероза.

Коко отвечает еще резче.

— Бабетта была не первой ведьмой, взявшей псевдоним, и уж точно не последней. Ваше братство поспособствовало этому.

— Прошу прощения, — бормочет Жан-Люк, но в его голосе нет ни капли извинения. — Но вы должны признать, как это выглядит. Это уже пятое тело, которое мы находим, и…

— Опять эти тела, — огрызается Лу.

— Они тела, — возражает он, его терпение явно истощилось. — Бабетта могла быть ведьмой, но теперь она — ключевая фигура в расследовании убийства.

— Думаю, пора назвать все как есть, Жан, — говорит другой голос, тише и глубже, чем остальные. Моя грудь сжимается при его звуке — на этот раз не от предвкушения, а от тревоги. Потому что Рид Диггори не должен находиться в этом зале совета. После битвы при Цезарине он ясно дал понять, что не намерен возвращаться в Башню Шассеров в официальном качестве.

До сих пор.

Я прижимаюсь ближе к двери, пока он продолжает.

— Четыре из пяти жертв были магического происхождения, одна — человек, и все они были найдены с колотыми ранами на горле и без крови в теле. Все события происходили по отдельности. Все за последние три месяца. — Он делает паузу, и даже за дверью тишина в комнате сгущается от страха. Хотя я не обладаю такими криминальными познаниями, как Жан-Люк или Рид, я знаю, что это значит. Мы все знаем, что это значит.

— Мы имеем дело с серийным убийцей, — подтверждает Рид.