— Учту. Мне показалось, что на дневной службе в церкви народу больше было.

— Верно, Лиза, — вступила в разговор ещё одна девушка… Елена, кажется. — Не всем по вкусу людское общество. Некоторые предпочитают одиночество или общение тет-а-тет. Вот баронесса Харитонова, например…

Что было с этой баронессой, я так и не узнала, так как всех нас пригласили на ужин.

Оказавшись в своей комнате, я застала там монашку Антонину, стоящую рядом с накрытым столом.

— Извините, — с порога заявила я, пытаясь наладить испорченные днём отношения. — Была неправа. Поймите меня правильно: столько страшных событий в жизни за короткий срок. Вся на нервах и в жуткой растерянности. Вот и полезла туда, куда не следовало. Чувства ваши оскорбила длинным языком.

— Бог простит, — явно оттаяв, произнесла она. — Я же зла не держу — грех это.

— Тогда… А давайте вместе помолимся перед едой в знак примирения? И если вам подобное не запрещено, то и поужинаем?

— Спасибо, но у нас своя еда, — улыбнулась Антонина. — А вот от молитвы никогда не отказывалась. Благое дело, душу исцеляющее!

— Ну хоть чайку? А?

— Только если без сахара.

— Но с заваркой?

— Бывает без? — удивилась она, не поняв шутки.

— Конечно. Деликатес утончённый. Кипяток называется. Есть ещё и холодная его разновидность — её прямо из колодца в ведре достают.

Антонина неожиданно рассмеялась звонким заливистым смехом.

— Ой, умора! Деликатесный чай из колодца! А вы шутница, Елизавета Васильевна! Сёстрам обязательно шутку расскажу.

— Лиза. Зови меня просто по имени. Мы же с тобой почти ровесницы.

— Не положено.

— Но ведь матушка Клавдия так поступает?

— Так то она… И вы, Елизавета Васильевна, зря её обидели словами скверными. Сёстры рассказали про вашу размолвку.

— Подожди, Антонина. — прервала её я. — Давай об этом поговорим после молитвы, за чайком… С заваркой, естественно.

Во время ужина я узнала много интересных вещей от расслабившейся молодой монахини, которая, несмотря на покорный вид, сама не прочь поболтать в доверительной обстановке. Особенно про личность Клавдии.

Ворона, оказывается, пользуется уважением среди всего персонала. Да, сурова часто и категорична, но управляется со всем на очень высоком уровне, не давая никому спуску. Даже “бриллиантовым” дамам. До неё была другая смотрительница, но не продержалась и полгода на своём месте. Чуть ли не сбежала обратно в монастырь, не справившись с местным контингентом.

Клавдия же по прибытии быстро поставила всех на место. Причём сделала это так жёстко, что строптивые и часто неадекватные графини с баронессами даже пискнуть не посмели, запихнув свои титулы очень глубоко в одно место под юбкой. Воли и стальной хватки Вороне у других не занимать. Это я уже поняла и по нашим стычкам.

Ещё и хозяйственница, каких поискать стоит… Прямо из сплошных благодетелей состоит, если бы не скверный, неуживчивый характер, благодаря которому её сюда из монастыря и сбагрили.

Неожиданные сведения. Нужно потом будет повнимательнее присмотреться к смотрительнице. Быть может, зря я с ней в контрах. Вернее, совсем не зря: некоторых нужно сразу ставить на место, чтобы на шею не сели. Но, кажется, мы можем с ней найти некоторые точки соприкосновения… Как две заведующие отделением. Лучше сотрудничать, чем враждовать. Думаю, что ей может пригодиться мой прошлый опыт, да и я немного подучусь жить в этом мире.

Уже перед уходом Антонина протянула мне долгожданное меню.

— Мне почему-то кажется, что оно постное, — не открывая его, сказала я.

— Постное, — согласилась она. — Матушка Клавдия завтра сама вам стол сервировать будет. Но не волнуйтесь: у нас поварихи хорошие.

— Тогда, — отложила я в сторону меню. — Записывай, Антонина. На завтрак стакан воды. На обед… Тоже вода, кусок ржаного хлеба и… Фрукты всегда здесь стоят?

— Каждый день обновляем.

— Отлично, значит, больше ничего не надо. Ну а на ужин… Тоже простой водой обойдусь.

— Елизавета Васильевна, вы бы блюда посмотрели.

— Успеется. Когда решу, что пришла к нужному внутреннему состоянию, тогда и открою меню. А пока не искушай.

Перекрестив меня, девушка ушла, а я приготовилась ко сну, задув все свечи и юркнув под пушистое пуховое одеяло, пахнущее свежестью. Эх! Мне бы такое роскошество в Озерском — была бы самой счастливой на свете!

Утро началось с вошедшей в комнату Вороны. Я уже успела встать и сделала зарядку, которую стараюсь не пропускать без веских причин.

— Доброе утро, матушка Клавдия, — как ни в чём не бывало, поздоровалась с подозрительно глядящей на меня смотрительницей, ожидающей очередного подвоха.

— Доброе, — буркнула она в ответ, поставив на стол стакан с водой и достав толстый молитвенник. — Вот. Страница десятая. Открывай и читай. Не просто читай, а с выражением! На коленях и перед иконой! Ты не мне слова говорить будешь, а Богу. Он фальшь твою сразу раскусит!

— Поверь, я знаю, как нужно молиться.

— Вот и приступай.

Открыв молитвенник, увидела не что-то длинное, а короткую молитву Пресвятой Богородице. Встав на колени перед иконой, проговорила её по памяти. Это была одна из любимых молитв прошлой Лизы, которой она часто поддерживала себя в минуты полного отчаяния. С первых же слов что-то всколыхнулось в душе, и я действительно начала молиться, а не отбывать повинность перед Вороной.

— Истово. Чувствую, что не совсем в грехе погрязла, — после того, как я замолчала, похвалила монахиня и показала на стакан с водой. — Хотела такой завтрак? Ешь! А потом читай молитву…

— Спасибо, было вкусно, — выпив воду, не дала ей договорить я. — Но ещё одну молитву читать не буду — ещё эта внутри меня бродит.

— А я говорю: читай!

— Нет. Впустую словами божьими разбрасываться не хочу. Всё должно в них от сердца идти, а не по приказу. Сто раз слово “халва” произнеси — слаще не станет. И с молитвами также: хоть не разгибайся перед иконами, а святее не станешь, если думаешь о постороннем. Не проси, Клавдия. Не надо. В нужный час я без понуканий всё сама сделаю.

— Гордыня это в тебе! Тьма, Елизавета, душе твоей раскрыться не даёт от первых же слов Божиих, в каком бы месте и состоянии ни была.

— И это тоже верно. Но ты можешь про себя искренне признаться, что сама такой не была? По щелчку чужого кнута пришла к Нему или дорожка долгой, тенистой оказалась?

— Не обо мне речь, — нахмурилась Клавдия и взяла поднос со стаканом. — Раз “поела”, то жди лекаря.

С этими словами она вышла. Непонятно только, зачем воду приносила: у меня в комнате своей хватает. Видимо, это какой-то ритуал. Даже если бы ничего не заказала, то пустой поднос всё равно под нос поставили.

К моему великому разочарованию, обход сегодня совершал не Елецкий, а один из его помощников, представившийся как лекарь Степан Митрофанович.

— А где князь? — поинтересовалась я у него.

— Илья Андреевич настаивает, чтобы в этих стенах его называли доктор. Он отбыл в Москву на несколько дней. Итак, Елизавета Васильевна, давайте начнём осмотр.

После этого лекарь попросил меня показать язык, потом посмотрел зрачки. Последовали вопросы о том, как спалось, нет ли видений и какое настроение. Закончив, он уселся за стол, достал чернильницу и стал что-то записывать в своей тетради.

Посмотрев через плечо на его муки творчества, я усмехнулась. Да уж! Такой “анамнез” в моём прошлом мире даже санитарка в больнице легко переплюнет.

“Барышня Озерская Елизавета Васильевна. Ткани языка обыкновенные. Глаза бодрые, не красные. Лицо румяное, выспавшееся. Состояние духа бодрое. Общительна.”.

Вот и всё, что нарыл этот эскулап за пятнадцатиминутный осмотр. Надо будет потом с Елецким обсудить подобные опусы. Хотя… Нет. Не стоит пока. Я уже от своих знаний, выставленных напоказ, натерпелась.