Ортодоксальные течения мусульман выступали против обновлений доктрины (bida). Ширилась критика почитания святых и связанных с ними чудес. Биргиви Мехмед (ум. 1573) хотел, чтобы культ не отступал от предписаний шариата[256]. Возникшее в 1630-х годах движение «Кадызадели» (названное в честь одного из его лидеров, проповедника Кадизаде Мехмеда (ум. 1635), выступало за возвращение к исламу времен Пророка. Его сторонники осуждали праздничные паломничества к гробницам святых, суфийские танцевальные и музыкальные практики, употребление табака и кофе. Под их давлением Мехмед IV в 1667 году запретил посещение гробниц и в 1670 году уничтожает кофейни. Однако торговля с другими исламскими странами подстегивает культурную жизнь. Путь, лежащий к святым местам, поворачивает также и в сторону Стамбула, посещение которого ad limina становится обязательным для любого улема, желающего сделать карьеру. Через Египет проходят африканцы и марокканцы; изгнанные последствиями шиитизации Сефевидов курдские и иранские ученые и суфии едут в Сирию и Анатолию. Путешественники-суфии создают в посещаемых странах новые отделения братства. Студенты и паломники приезжают учиться в Каир или Йемен. Индонезийские, индийские или йеменские мастера селятся в империи.

Карта 4. Румелия до Венского конгресса (1815)

Паломничество в Мекку окружено величайшим вниманием. Вслед за своими предшественниками, каирскими мамлюками, султаны берут на себя подготовку паланкинов (mah-mal), связанных с двумя караванами из Дамаска и Каира; таким образом, государь, никогда не принимавший участия в паломничестве, оказывается представлен. Они посылают kisvet (kiswa по-арабски), завесы, предназначенные укрывать Каабу (реконструированную по решению Мурада IV) до паломничества следующего года; собирают милостыню для «бедняков» Мекки (sürre), привозимых караваном из Дамаска. Они поддерживают и развивают благочестивые фонды мамлюков; снабжают два священных города зерном из Египта – Хиджаз производит слишком мало зерна, чтобы прокормить паломников и местных жителей; кроме того, благочестивые фонды на Балканах и в Анатолии присоединяются к усилиям Стамбула по фрахтованию транспортных судов. Они обеспечивают защиту официальных караванов за счет средств, получаемых из завещанного на благотворительные нужды, от тимаров соседних провинций и платежей бедуинским вождям, склонным нападать на паломников, а также ремонтируют используемые паломниками дороги и строят на них мелкие форты. Оборонительные сооружения служат местами для привала, складами провизии и хранилищами воды. С 1708 года губернатор Дамаска принимает на себя официальное командование караваном и даже покидает город на три месяца.

Путешествия, связанные с паломничеством, переживаются и описываются как моменты богатого и интенсивного обмена и открытий. Они приводят к созданию произведений, наследующих средневековому литературному жанру rihla, где описываются странствия и паломничества в мусульманском мире. В одном из этих путевых рассказов сирийский мистик Абд аль-Гани ан-Набулус (ум. 1731) рассказывает, что за 45 дней своего пребывания в Иерусалиме он посетил 128 гробниц. Паломничество в Мекку играет роль своеобразного исламского конгресса до его возникновения и способствует моральному единению мусульман в империи и за ее пределами. Многие паломники по пути из Марокко заезжают в различные прославленные места Плодородного полумесяца. Знать мобилизовала свой вакф, чтобы позволить суфиям и улемам, происходившим отовсюду, тысячами селиться в священных городах. В 1594–1595 годах официальной поддержкой воспользовались 7000 мединцев; в 1641–1642 годах эта цифра возросла до 23 000[257].

Безусловно, лишь меньшинство подданных султана было в состоянии исполнить долг паломничества, у большинства не было средстав, чтобы предпринять то, что на протяжении всей османской эпохи оставалось экспедицией долгой, дорогостоящей и часто опасной для жизни (эпидемии, усталость, штормы на море и нападения бедуинов на суше). Зато многие из них совершали паломничества к святым местам (зияраты; ziyaret), которые давали возможность прочесть фатиху (открывающую суру Корана, или «суру Откровения») перед почитаемой могилой или сделать пожертвование, связанное с пожеланием. Путешественник Эвлия Челеби отмечает исключительную важность паломничества к гробнице Ахмада аль-Бадави (ум. 1276), расположенной в Танте в дельте Нила. В Каире верующие добавляли к посещению святынь слушание лекций, читавшихся в Аль-Азхаре и в больших медресе.

По всей империи практиковалось поклонение предкам, вызывавшее в племенной среде ассоциации с пещерами, священными деревьями, родниками и источниками. В святилищах и возле семейных гробниц благочестиво проводили ночь; ожидая сна или видения, просили о чуде. При османах некоторые праздники святых покровителей (mawâlid, унаследованные от эпохи мамлюков) становятся крупными торговыми ярмарками. Наконец, османский мир предоставляет и христианам возможность посетить свои святыни: в 1652–1658 годах православного патриарха Антиохии Макариоса аз-Заима принимают в нескольких румынских монастырях, он углубляет свои знания греческого языка и тщательно фиксирует посещаемые культовые места Центральной и Восточной Европы.

Во второй половине ХХ века «османов Нового времени» изучали, устанавливая хронологические рамки до 1789 года. Таким образом, совмещались начало современного периода, открытие империи для западного влияния и восшествие на престол первого султана-реформатора – Селима III. Сегодня эту эпоху продлевают еще на полвека, подчеркивая вес политической (знать), военной (янычары) и фискальной (аффермаж) преемственности[258]. Она связана со временем, когда проявились начатые в XVII веке изменения: автобиографические свидетельства заставляют осмыслить связи между процессами «конфессионализации» и легитимации «снизу» османского султаната[259]. Отметим важность даты 1839 года – официальное начало «реорганизаций», Танзимата, становится связующим звеном для предреформенного периода и более завершенной институциональной трансформации.

1699–1839 годы: Османская империя переживает общий для этого века экономический подъем, не являясь его движущей силой; войны не так многочисленны, как в XVII веке, население растет; новая система налогообложения, маликане, способствует концентрации и стабильности состояний в Стамбуле: обогащение городского высшего общества во многом напоминает положение римской сенаторской аристократии в IV веке. Османская экономика лучше встроена в международную торговлю, иностранцев на территории страны присутствует немного, но их валюта (испанский реал, венецианский дукат, австрийский талер, доллар) имеет хождение повсюду; французские, австрийские или российские почтовые станции появляются в Стамбуле, Алеппо, Иерусалиме и в портах Черного моря. Недостаток количественных данных не позволяет полностью осветить социальные аспекты изменений, однако общая картина представляется вполне положительной. Тем не менее не стоит забывать, что великий перелом конца XVIII века (французские революционные и имперские войны, континентальная блокада) меняют расклад в системах торговли и экономики.

В течение долгого XVIII века султанские паши продолжали переходить из одной провинции в другую и вербовать рабов и наемников. От поста к посту кади и преподаватели расширяли свой опыт. Возникает «империя перемещений», чьи подданные как никогда много ездят, обмены невероятно интенсивны, а посредники и перевозчики многочисленны[260]. Об этом свидетельствуют недавние исследования: «современная динамика» (К. Майер-Жауэн) подпитывает культурную жизнь[261]; в контакте с суфийским гуманизмом формируются новые идеи, распространившиеся в Йемене или Египте и ярко представленные во множестве личных сочинений (мемуары, дневники путешествий, рассказы о мистическом опыте и т. д.)[262]. Отныне империя расширяется относительно остального мира меньше, однако больше торгует с ним, больше им обогащается. До середины XVII века османы в полной мере участвуют в строительстве и территориальном оформлении средиземноморских зон[263]. Они проводят изобретательную, прагматичную и часто агрессивную имперскую политику, заложившую и позднее укрепившую основы их могущества в XVIII веке.