Частичное освоение европейских военных методов подпитывало мощь османов с середины XV века. Отнюдь не ослабевая в конце XVI века, оно поддерживало логистическую эффективность османских армий до конца XVII века, несмотря на военный упадок – постепенное медленное разрушение и, позднее, отсутствие военной мощи, – оно наглядно проявляется в начале XIX века. Но в середине XVI века возникли две проблемы: утрата структуры корпуса янычар и резкое ослабление провинциальной кавалерии.

Корпоративный дух, воинское братство, осознание своей принадлежности к элите и подчинение бекташизму когда-то обеспечивали силу и сплоченность янычар. Теперь их эффективность и честность пострадали от ослабления дисциплины, а корпоративная закрытость становится предпосылкой для мятежей. В гарнизонных городах они множат преступления против горожан и притесняют торговцев[222]. Великий визирь Сулеймана Лютфи-паша (1539–1541) резюмирует свое представление об османском элитном корпусе: «Войска должны быть немногочисленными, но превосходными»[223]. Увы, число янычар растет (7800 в 1527 году, 35 000 – в 1598, 39 000 – в 1609, 53 000 – в 1660-м)[224]. При этом сильный рост представляет собой значительное бремя для казны (увеличивается с 10 % до 28 % от общей суммы жалований и окладов в период с 1527 по 1630 год). Ситуация вызывала критику со стороны военных теоретиков и летописцев, которые оспаривали распространение привилегий для мусульман по происхождению. Во второй половине XVI века янычарам не остается ничего, кроме как заменить обеспечивавшее их эффективность оружие (праща, лук, сабля, булава, топор и копье) новым огнестрельным оружием: им отведена роль пехотинцев с аркебузами. Они вынуждены не без труда осваивать обращение с артиллерийскими орудиями, при этом к ним приписаны специальные бригады (канониры, оружейники, бомбардиры и саперы-минеры). В конце XVI века им вновь пришлось адаптировать вооружение и перейти на кремневый мушкет в соответствии с испанскими механическими ружьями (патилья или микелет).

В предшествующий период основу военной элиты составляла регулярная провинциальная кавалерия. В конце XVI века она представляет собой слишком многочисленную относительно своей эффективности силу (более 40 000 тимариотов и 105 000 соратников), даже если на фронт отправляется лишь часть теоретически мобилизуемой общей массы. В то время как растущее значение огнестрельного оружия (аркебузы, затем мушкеты) и артиллерии (дальнобойные пушки) сокращало военную роль кавалерии, сипахи противились отказу от своего обычного набора вооружения: сев на лепантийские галеры в 1571 году, они еще сражались луками и стрелами. В 1593 году османы отправились воевать против Габсбургов, с которыми не сражались уже тридцать лет, и оказались под огнем незнакомого им оружия – грозных пистолетов с колесцовым замком[225]. Йемишчи Хасан-паша участвовал в кампании. Когда, став великим визирем, он получил меморандум от османского генерала из Венгрии, Лала Мехмед-паши, который, по сути, объяснил ему, что в армии слишком много плохо экипированных всадников и недостаточно пехотинцев, умеющих обращаться с огнестрельным оружием, он прекрасно понял, что это значит, и попытался исправить ситуацию[226]. Кроме того, сипахи образовали сезонную армию. Но фронт отодвигался все дальше, чтобы добраться до полей сражений, требовалось несколько недель. Походы становятся более продолжительными, войско чаще вынуждено зимовать вдали. Сипахи относились к зимовкам неблагосклонно, постоянно отсутствуя на своем тимаре, они были не в состоянии следить за сельскохозяйственной деятельностью и организовывать сбор налогов. Несколько раз визири оказывались вынуждены подчиниться требованиям войск, поворачивали назад и откладывали запланированные атаки.

На рубеже XVII века война возобновляется, причем на двойном фронте – западном против Габсбургов в 1598 и 1606 годах и восточном против Сефевидов между 1603 и 1610 годами. Как действовать? Кавалерии не хватает, и приграничные провинции больше не могут защищать себя, финансируя вербовку на месте. У государства нет иного выбора, кроме как собрать нерегулярные войска и прибегать к помощи наемников – альтернатива, используемая с первого века Османской империи и имевшая преимущество в снижении затрат: можно собрать большое войско и расстаться с ним сразу после окончания кампании. В армию зачисляются налогоплательщики (райя). Порта обнадеживала их получением тимара. Отсюда еще одна проблема: те, кто был затем отправлен домой в конце кампании и не получил обещанного, с досады пополняют ряды мятежных джелали, опустошающих сельскую местность в Анатолии с 1591 года. Историк Мустафа Али и анонимный автор «Китаб-и мюстетаб» осуждают такое положение дел как пагубное изменение в организации армий (количество собранных войск недостаточно, рекруты ненадежны, райя неопытны), а также имперского политического порядка, основанного на строгом разделении между райя и аскери.

В 1609 году номинальная численность кавалерии составляла 33 000 человек. Однако бейлербей Румелии не мог собрать даже 2000 кавалеристов. Поэтому с 1632 года Мурад IV проводил политику конфискации и передачи тимаров в новые руки; он уменьшил количество всадников, выделенных для выполнения невоенных задач. Фактически численность тимариотов сократилась с 14 058 человек, завербованных во время польской кампании 1621 года, до 6052 человек, мобилизованных во время Критской войны в 1655 году. Институт тимара продолжает ослабевать, особенно во время войн Священной лиги (1683–1699): тимары предоставляются нечестным способом без компенсации службой, иногда двум разным людям, в то время как один человек может получить два тимара, или тимариоты, которые числятся мертвыми, появляются и требуют возвращения тимара, отданного тем временем новому бенефициару.

Чтобы уравновесить бюджет и сократить расходы, Порта регулярно использовала инструменты девальвации и ввела систему сбора налогов. Чтобы финансировать войну против Ирана, не усугубляя дефицит, в 1585–1586 годах серебряный аспер девальвировался по отношению к золотым монетам – его проба (доля драгоценного металла в монете) осталась прежней. При этом в последующие десятилетия Порта провела обесценивание (т. е. снизила пробу). Так, во время кампании 1629 года жалованье выплачивалось обесцененной валютой. Подобная мера представляла собой значительный риск, она снижала покупательную способность монеты и увеличивала недовольство войск. Наконец, она негативно сказалась на функционировании экономики. Как только номинальная стоимость (в текущих ценах) находящихся в обращении монет возрастала, инфляция больно била по гильдиям, мелким торговцам и наемным ремесленникам. Османские подданные начали отдавать предпочтение европейским монетам в золоте в ущерб асперу. Из-за обилия доставки серебра из Америки ухудшился баланс серебро / золото, притом что османская биметаллическая система была основана на стабильности этого баланса. Порта оказалась вынуждена закрыть серебряные рудники; становым хребтом денежной системы оставалась золотая монета, отчеканенная в Стамбуле и привязанная к дукату. В конце XVII века Порта решила ввести собственный пиастр (куруш, из серебра). Чтобы обеспечить контроль над его стоимостью, монету чеканили исключительно в Стамбуле. Однако в провинциях она утверждается с трудом, часть обменов осуществлялась с помощью других валют, часто иностранных, к тому же и пиастр в свою очередь подвергся значительному обесцениванию (падение содержания серебра на 40 % между началом XVIII века и 1760-ми годами)[227].