Начиная с первых своих десятилетий османский бейлик поддерживал дипломатические отношения с соседями, старался обзавестись союзниками и заимствовал у них часть церемониала. В то время как в XV веке султан допускал превосходство правителя мамлюков, в XVI веке он уже не признавал равенства ни с одним христианским или мусульманским монархом. Султан заботился прежде всего об обеспечении мужской преемственности династии, браки с иностранными принцессами прекратились. Хотя в XVI–XVII веках Порта поддерживала активную дипломатию с непосредственными соседями (Венгрией, Священной империей, Польшей-Литвой, Россией), она не ждала от них никакой ратификации двустороннего договора, считая достаточной версию, составленную ее канцелярией. Султан прекрасно понимал, что представляет собой растущую угрозу в глазах христианских государств, обеспокоенных взятием Константинополя и продвижением армий Мехмеда II вплоть до Отранто (1480) и Сулеймана до Вены (1529). Опустошительные набеги, регулярно совершаемые на подступах к Хорватии, а также на неаполитанских побережьях, питали мрачную славу турок. Эффективность османской кавалерии и мощь новой артиллерии смущали христианских военачальников. Тем не менее на смену Крестовым походам государей XIV–XV веков приходят «священные лиги», последовательно формирующиеся вокруг Габсбургов. Османов постоянно заботили возможные союзы между христианскими правителями, потому что они знали, что они не способны вести войну на два фронта (в Восточной Европе и в Персии).

Осада Константинополя в 1453 году и победы над венгерскими крепостями в XVI веке подтвердили силу султанских армий. В столкновениях с сефевидами в Чалдыране в 1514 году, мамлюками в Райдании в 1517 году или венграми в Мохаче в 1526 году исход боя решила мощь османского огня. В отличие от своих противников-христиан, использовавших железные пушки, османы отливали орудия малого и среднего калибра из бронзы – затраты выше, но полученные орудия отличались качеством и надежностью[164]. Мощная армия закалилась в боях. Девширме дополнил систему квинты (pencyek), ставшую менее продуктивной из-за сокращения набегов на приграничные районы. Крупномасштабные операции, проводившиеся в основном на балканской территории, а также в Анатолии, позволили регулярно рекрутировать тысячи юношей. Однако, стремясь не дестабилизировать устои сельского хозяйства, власти освобождали от рекрутства многие группы и ограничивали размах призыва: постановление 1493 года предписывало брать одного юношу на каждые 40 дворов[165]. Особый случай – право на девширме имеют также и сыновья принявших ислам боснийцев. Большинство из них не прошли стадии обучения «у турок» и прямо приписывались к императорскому дворцу или к личным садам султана.

Это подчеркивает сильную сторону османов: их администрация была предназначена для быстрой и эффективной мобилизации людей и ресурсов. В 1475 году султан мог опереться на легкую кавалерию численностью 40 000 тимариотов. Численность артиллерии увеличилась с 1171 до 6527 человек в период с 1514 по 1598 год. Корпус янычар увеличился с 3000 человек при Мураде II до 13000 при Баязиде II. Это количество – поразительное для постоянной армии того времени – стабилизировалось при Сулеймане. Кроме того, османы приспособились к типу войны, чуждому их традициям: морскому бою. Они постоянно пополняли свои арсеналы древесиной, железом и прочими материалами, необходимыми для постройки кораблей. Приоритетной задачей стал набор экипажей. Турки использовали профессиональные знания опытных корсаров для развертывания флота, который во время крупных экспедиций собирал до 150 судов.

Однако войны не были единственной заботой. Султаны напрямую контактировали с разнообразнейшими правителями и засылали шпионов в страны неверных. Они придавали особое значение символике дипломатических обменов и даров и одевали послов в парадное платье, стоимость которого зависела от ранга представляемого монарха. Держась в стороне от игр заключения супружеских союзов, распространенных среди христианских государств, они заботились о создании прагматических союзов, обусловленных балансом сил и потребностями торговли: франко-османский военный союз как следствие усилившегося антагонизма с Габсбургами, взаимодействие с польско-литовскими Ягеллонами, политическое и торговое сотрудничество с Англией и Голландией. Перемирие между сообществом верующих «территории ислама» (дар аль-ислам) и «неверующими» (kâfir) на «территории войны» (дар аль-харб; dar al-harb) осуществлялось по договору, который считался соответствующим исламскому закону. Султаны разумно использовали этот инструмент (как со Священной империей в 1547 году или Испанией в 1578-м), – и откладывали его в сторону, когда решали возобновить боевые действия. В их риторике неверные не переставали быть противниками, которых нужно бить и побеждать. Но война, которую они ведут, – прежде всего захватническая: они не менее безжалостны к соперникам-мусульманам; они устранили несколько ближневосточных государств (в частности, караманов и мамлюков) и считали Сефевидов ненавистными еретиками. Участь посланников шаха Персии, живущих под постоянной угрозой тюремного заточения, зачастую хуже той, что уготована христианским представителям.

В правление Сулеймана османы установили новый тип политических отношений с французами. Плод имперской реал-политики, он вытекал из состояния баланса сил в Европе между христианскими державами. Ничто не объединяло «христианнейшего короля» и «падишаха ислама», кроме грозного противника: Карл V, специалист по турецкой войне, поддерживал своего брата Фердинанда, который был намерен сохранить права на Венгрию. Ярый противник турок в начале своего правления, Франциск I больше опасался давления Габсбургов на свои границы и вынашивал планы на Италию. Из-за пленения короля Франции в Мадриде после поражения в Павии в 1525 году регентша Луиза Савойская была вынуждена в условиях строжайшей секретности отправить эмиссаров в Стамбул. Султан благосклонно откликнулся на призыв Франциска I. Последовал обмен письмами. В 1536 году наметился проект договора, который, однако, так и не будет заключен. Его часто представляли как текст первых франко-османских капитуляций. Напрасно: первый договор, заключенный между двумя странами, на самом деле датируется 1569 годом[166]. Тем не менее Франциск I получает разрешение на посольское представительство в Порте, и его преемники по праву пользуются этой древней и уникальной политической связью.

Как и в Западной Европе, империя переживала период роста населения. Конечно, страну регулярно поражали эпидемии чумы (ими отмечены 40 % лет между 1453 и 1517 годами); еще чаще этот бич распространялся на территориях, завоеванных между 1517 и 1570 годами (чумные годы составляют 83 %); по данным, в Стамбуле эпидемия на пике в 1561 году уносила от 1000 до 1200 жертв ежедневно[167]. Тем временем демографический рост был характерен для сельской местности. Причиной тому была стабилизация положения провинций. Означало ли это, что прекрасный конец XV века продолжится и в прекрасном XVI?

Н. Мишель исследует этот вопрос применительно к Египту. Он релевантен и для других провинций. Путешественник Белон дю Ман передавал восторженные слова одного старика с Лемноса: «Никогда еще остров не был так хорошо возделан, так богат и не имел столько людей, как ныне». По оценкам специалистов, с конца XV до конца XVI века население на Балканах и в Малой Азии выросло в среднем на 50 %, в большинстве городов – на 80 %. В Морее между 1461 и 1512–1520 годами оно удвоилось. В Биляд-аш-Шаме рост населения привел к заметному продвижению границ оседлости. В Анатолии регистры налоговых поступлений указывали на возросшую оседлость кочевников (юрюков), разводивших овец. Сократились целинные земли. Изолированные хозяйства (mezraa) стали деревнями. Выращивание ячменя опередило выращивание пшеницы – это было признаком активного развития крупного скотоводства. Египет стал первым поставщиком риса в империю и снабжает зерном святые места Хиджаза. Несмотря на непрерывный рост, городское население было в явном меньшинстве – положение останется таковым вплоть до конца империи. Возникают немногочисленные новые города: Эльбасан (1466) и Корча (1504–1505) в Албании, Хезарград в Болгарии. Большинство региональных городов, подразделений губерний и крепости насчитывают по несколько тысяч человек. На Балканах население 3,5 % городов превышает 10 000 жителей. В Биляд-аш-Шаме или в Западной Анатолии городская сеть относительно гармонична: малые и средние города покрывают всю территорию. Империя имеет два крупных городских центра – Стамбул и Каир. Обескровленная после осады 1453 года новая имперская столица постоянно увеличивала свое население: по переписи 1478 года, в ней проживало около 70 000 жителей; в конце периода оно достигло нескольких сотен тысяч жителей, источники не дают более точных сведений[168]. В региональном масштабе такое расширение продолжает четко идентифицируемое византийское наследие, оно ограничивает развитие городов во Фракии, но не затрагивает издавна разветвленную сеть Вифинии. В 1517 году в Каире будет насчитываться 30 500 хозяйств (сложных фискальных единиц, связанных с главами семей)[169]. В последующие десятилетия население превысит 200 000 жителей, опираясь на мощную турецкую колонизацию и регулярную иммиграцию из Северной Африки[170]. На Ближнем Востоке Дамаск простирался на 250 гектаров, и в конце XVI века его население колебалось в районе 56 000 жителей. В 1516 году Алеппо занимал 238,5 га; постоянный рост населения делает его третьим городом империи. В Магрибе во время османского завоевания Тунис насчитывал около 30 000 жителей; Алжир занимал площадь 54 га, но небезопасность окружающих земель ограничивала его расширение вовне.