Брысь огласила зал возмущенным воплем и встрепенулась, запустив длинные острые когти в мягкое теплое колено.

— Зато одет, как настоящий Император, — поморщился Свен и почесал ее за ухом.

Всклокоченный старик действительно выделялся на фоне остальных богатством вышивки и качеством кроя одеяния, которое было уже грязным и в некоторых местах изодранным. Он вертел головой и тянулся руками до вставшего напротив прокуратора.

— Где ты взял эту одежду? — спросил Релдон.

— Черный Мор грядет!

— Говори сейчас же!

— Вечная смерть уже в городе! — не обратил на него внимания сумасшедший, дико озираясь бегающими из стороны в сторону глазами.

Помешанному было все равно кто перед ним. Он не унимался и кричал о конце света даже, когда Релдон достал маятник и попытался использовать магию.

— Они выпустили Проклятье Великанов! Черный мор убьет всех нас! — продолжал хохотать безумный старик, не поддаваясь воздействию.

***

В это же время в Яме мусорщики, игнорируя происходящие изменения и не догадываясь, что судьба приготовила сюрприз и самому дну сенторийского общества, приступали к ежедневной рутине.

— Шнобель, шары открывай, — морщинистый, как вяленый финик, мужчина в разноцветных лохмотьях грубо пнул лежащего на тряпье тощего носатого мальчишку и хлопнул себя по грязной шее, отгоняя укусившую его блоху. — Ты ж подлая гнусь!

— Батя, — тихо отозвался мальчик ломающимся голосом. — Можно остаться? Ломает меня.

— Не дуркуй, Шнобель! — разозлился отец и замахнулся тяжелой сумкой из плотной синей кожи, какую обычно носят механики. — Вот сдохнешь, тогда валяйся. Нам жир привалил! Наша точка теперь в Зеленом Городе вместо откинувшегося Горба. Нечего магиков против шерсти гладить — порешили его хоровод! Теперь коллектор нам вылизывать возле чучела Победителя, а там даже кругляши водятся и шкварки новые кидают. Это не жмуровы кроватки мести да протирать! Перестанешь по могильнику бестолково носиться.

Возле памятника было желанное место для любого мусорщика, и тут уже кто первым займет территорию, тот и получит все добытое в собранном мусоре.

— Там кстати дырка сыскалась, — пробормотал мальчишка и сжал массивную переносицу, пытаясь прогнать тупую боль, поселившуюся в глазах и голове несколько дней назад.

— Где?

— В могильнике.

— Что за дырка? — тут же заинтересовался отец, пристроив найденную сумку с магическим барахлом, в котором он ничего не понимал, в тайнике под своей лежанкой.— В Не-Город?

— Та не, бать! Там стена рухнула в схрон под землю. Малышня сунулась и мы за ними.

— Антик какой или ржавчина были?

— Не, только костей немерено и крыс. Те как полезут…

— Не трынди, балабол! — мужчина пнул куцую лежанку Шнобеля, а потом подошел к куче тряпья в другом углу и и поворошил ногой, пытаясь откопать спящего. — Эй, харе кемарить, Чувырло!

— Я Свисток! — раздался в ответ бодрый детский голос от подранного в нескольких местах полога, который служил дверью в жилище мусорщиков, и затем — оглушительный свист.

— Крантец, кончай музицировать! — в худенького чумазого ребенка полетел сапог, но тот ожидал чего-то подобного и мигом убежал.

— Я Свисток, а не Крантец! — послышалось снаружи.

Сапог был добротный, из плотной кожи и хорошо держал форму. Но без пары. Мужчине он был впору, поэтому он хотел найти второй и пока его не выбрасывал. Пришлось выйти и забрать.

Пока отец не запустил в него этим же сапогом или не начал его бить ногами, Шнобель решил, что лучше подняться. Все тело болело, к горлу подступала тошнота. Он закашлялся.

— Бахаешь, удавчик намотай, — отец кинул ему длинный кусок ткани уже непонятного цвета, который Шнобель накрутил вокруг шеи в несколько слоев, продолжая сильно кашлять.

На улице мать орала на самопровозглашенного Свистка, чтобы прекратил изводить всех и дурачиться, а то отберет его игрушку. Или позовет гвардейцев, чтобы они его забрали, как и всех таких свистунов. Мусорщиков красные не тронут, чтобы не запачкаться, поэтому Чувырло продолжал забавляться.

Шнобель с отцом вылезли из землянки и проверили щетки, тряпки и другие инструменты, закидывая их в телегу с парой пустых сумок для того, что богачи считают мусором. К поясу прицепили по кружке. Из общественных фонтанов им пить запрещалось, но часто украдкой можно подбираться и набирать чистую воду в свою посуду.

При свете стало заметно, что сын очень бледен, несмотря на темную кожу, но мужчине было все равно. Ему нужны руки, а второй ребенок был еще слишком мал, чтобы работать в городе, поэтому пусть помогает матери сортировать мусор.

— Что с большим? — поинтересовалась мать, едва взглянув на сына и продолжив разбирать кучу объедков перед собой, в поисках чего-то годного на ужин.

— Мерзнет, — осклабился мусорщик и ткнул Шнобеля, чтобы поторапливался.

— Слови Чувырло, перебирать.

— Сама лови, или будет голодным.

Младший уродился жутко непоседливым, болтливым и назойливым — сущее наказание не только для родителей, а для всех обитателей Ямы. Шнобель не сомневался, что рано или поздно Чувырло точно прибьет кто-то из мусорщиков за его озорные выходки, а этого бы очень не хотелось. Иногда он делает действительно смешные штуки.

— Мое! — орал пятилетка и отчаянно размахивал кипой бумаг, убегая от других детей и кидаясь в них попадающимся под руку мусором потяжелей.

— Чувырло! — позвал Шнобель. — Сюда давай!

Тот мигом примчался, надеясь на защиту старшего брата.

— Я Свисток! — тряхнул он непокорными тугими кудряшками и широко улыбнулся. Не хватало двух передних зубов.

— Придержи жало. Свистком будешь, если не накосячишь сегодня, — дал ему легкий подзатыльник Шнобель. Не подзатыльник даже, а по волосам провел.

— Да-да-да-да-да! — широко улыбнулся тот и чуть ущипнул брата в ответ за предплечье, мгновенно изменившись в лице. – Горячо.

— Хворать не впервой. А что у тебя?

— Мое! — Чувырло отпрыгнул, показал ему язык, свернутый трубочкой, и со всей силой прижал пожелтевшие листы к груди. — Это все мое!

— Да, подавись, — махнул рукой и закашлялся Шнобель, забираясь в мусоровозку, которая тут же тронулась.

Снова раздался свист. Он закатил глаза и пригрозил кулаком Чувырлу, который на здоровенной куче мусора изо всех сил дул в пастуший свисток и размахивал бумагами, провожая их с отцом.

У ворот стояли гвардейцы. Их теперь по всему городу было много. Всех проверяли, кроме мусорщиков, которым все равно при какой власти убирать мусор. Даже если придет новое правительство, меньше гадить от этого не станут.

Чувырло залез на стену и опять истошно начал дуть в пастуший свисток. Один из солдат запустил в него камнем, и он с визгом убежал подальше, сверкая голыми пятками.

— Каждый день приходит, зараза. Поймаю, уши надеру.

— Побрезгуешь или подхватишь какую-нибудь гадость, — фыркнул его товарищ, и они громко заржали.

— Валите, воняет, сил нет, — зажал нос красный, пропуская их повозку.

Работы в засорившемся коллекторе оказалось много, а вот добра, как ожидал мусорщик — мало. Объедки, грязь и никаких монет. Он с досадой плюнул и отвесил подзатыльник сыну, который еле перебирал ногами.

— Че колупаешься там? Вертаться пора! Уже светило ползет.

Из Зеленого Города с наступлением зари следовало уйти, так как богачи не любили, когда в их прекрасные виды на клумбы и статуи врывается что-то портящее картину.

Отец снова хотел его ударить, так как Шнобель едва переставлял ноги и уже зажмурился, предчувствуя, как на него опускается тяжелая рука. Но вместо этого мусорщик придвинул к себе сына и положил ладонь на его лоб.

— Дурной огонь, — озабоченно промолвил мужчина и потащил его к фонтану. — Лакай, пока никого.

Пока Шнобель пил, его отец набрал воды в плотный кожаный сосуд, воровато озираясь, чтобы их никто не заметил.

Им предстояло убирать улицы в Каменном Городе. После пожара можно было неплохо нажиться. Но вместо этого отец направил повозку обратно в Яму. Гвардейцы заставили их вывалить все и перерыть все, что они везли, на случай, если мусорщикам вздумается прихватить что-то действительно ценное, и тогда им светила судьба всех мародеров. Демонстрация хлама и объедков сопровождалась смехом, саркастичными шутками и гримасами отвращения. Привыкшие к подобному мусорщики равнодушно перекладывали содержимое мусоровозки.