— Рад тебя видеть. Чего не решился присоединиться к нам? — проговорил Свен с добродушной улыбкой.

— Не хотел срывать вам все веселье, — отозвался он довольно прохладно, хотя отголоски удовольствия все еще прошивали тело насквозь.

— Понятно, ты по делу, — вздохнул толстяк и махнул рукой. — Тогда я не рад.

— Мне магия голоса дается хуже, чем твоим ученикам, — попытался смягчить тон Релдон, следуя за Свеном в его кабинет.

— Она не ученица, а ты просто мало тренируешься.

— Я ее уже раньше слышал, вот и подумал, что она одна из твоих птичек.

Слуги проворно распахивали двери перед прокураторами.

Кабинет менее всего походил на рабочее помещение. В центре огромной комнаты находилось круглое углубление, засыпанное подушками, а с краю и на стеклянном трехэтажном крутящемся столе в центре прислуга выставляла многочисленные закуски и напитки.

Свен спустился по ступенькам и приземлился на обитую бархатной тканью мягкую поверхность и начал раскладывать разноцветные подушки с кисточками, устраиваясь удобней. Релдон сел напротив, наоборот, отодвинув подушки подальше.

— Это несравненная прима Винной Сцены, чье невероятное колоратурное сопрано известно на весь Риу, — проворковал толстяк и покрутил стол, добираясь до любимой толмы из виноградных листьев. — Но тебе все равно. Помню, ты был на выступлении один раз и ушел с середины, оставив вместо себя Ингера, которым я кстати воспользовался, чтобы передать Аделаиде цветы.

— Сваха, — бросил Релдон.

— Мальчик был расстроен смертью жены, ему нужно было отвлечься. Так я вас познакомлю?

— Я не расстроен, меня отвлекать не надо.

— А по тебе не скажешь. Мне беспокоиться? Хотя я уже начал.

Лакей в набедренной повязке и с сеточкой из золотых цепочек наполнил бокалы прокураторов фиолетовым вином и отошел на два шага назад за звуконепроницаемый барьер.

Можно было начать серьезный разговор, но Релдон медлил, с наслаждением вдыхая чуть терпкий с легкой горчинкой аромат лавандового вина.

— Как давно ты был в городе? — спросил он после первого глотка. — По-настоящему, я имею в виду. Бродил по его улицам и просто наблюдал за его жизнью?

Свен задумался и почесал нос, а потом ухо. Взял еще один рулетик и обмакнул в тутовый биекмес, прежде чем закинуть его в рот.

— Не помню. Возможно, никогда, — наконец, признался толстяк и слизнул капли густого сиропа с пальцев.

Релдону кусок в горло не лез. Он возил еду по тарелке с отсутствующим видом. Свен жалобно на него поглядывал, уплетая все, до чего мог дотянуться, пока не выдержал:

— Релдон!

Собеседник продолжал измываться над пастиллой. Сняв очередной слой полупрозрачного теста, которых должна быть ровно сотня над начинкой из нежного голубиного пате, Релдон тихо заговорил:

— Когда я был ребенком, и отец приезжал в Риу, то он всегда брал меня с собой. На верфи, в рабочие кварталы, торговые ряды и один раз даже к мусорщикам в Яму. Я восторгался энергией и силой столицы. Я впитывал городской ритм, мечтая слиться с его дыханием. Наш Вимер хоть и считался производственным центром, а также в два раза больше, но он не идет ни в какое сравнение с величием и мощью Риу — истинным сердцем Империи. Ее душой. Здесь строили самые красивые дворцы и дома, создавали самые невероятные темпорали и механизмы, машины и гигантские корабли. Так когда все успело так обмельчать?

Свен перестал жевать, во все глаза уставившись на Релдона.

— Главным богатством Риу всегда были люди, — продолжал тот. — Великие люди, сообща строящие великий мир. Будущее для всех. Они охотно отдавали всю свою энергию, заряжали ею все вокруг, а город забирал, возвращая обратно. У них была душа, которой они делились c городом, наполняя его жизнью и придавая смысл всему вокруг. Их глаза и сердца горели. У них были стремления, цели и идеалы. Мне хотелось за ними идти, быть частью нашей всеобщей идеи и помогать реализовывать наши общие цели. Даже последний нищий гордился тем, что является частью чего-то большего. Теперь же глаза людей пусты, а намеренья алчны. Они не готовы давать. Они хотят только брать, причем за счет других. От их былого величия не осталось и следа. И эта пустота ведет только к уничтожению.

— С взрослением мир болезненно усыхает, — вкрадчиво отозвался Свен, больше не притронувшийся ни к одному блюду. — А в старости превращается в труху.

— Сентория утопает в грязи все глубже. Ее необходимо очистить, но это невозможно сделать в одиночку. Понимаешь?

— Понятно, что ничего не понятно, что я тут могу поделать.

Релдон схватил свою тарелку и запустил ею в стену.

— Потому что ты уже почти мертв!

Свен сидел не смея шелохнуться или вымолвить и слова.

А Релдон взял соседнюю тарелку и положил в нее овощей и мяса как ни в чем ни бывало. За туманной пеленой звукового полога слуги наводили порядок.

Он вздохнул и повернулся к замершему толстяку.

— У нас гниет вся Империя. А ты решил бессмысленно тратить время на музыку.

— Релдон, я провел больше половины жизни в Запретном Городе и устал от власти. Мы добились, наконец, чего хотели. У тебя моя полная поддержка, и вскоре ты введешь новых прокураторов, которые, наконец, займутся серьезным делом. А я просто уйду на покой, как полагается мне по возрасту. Я проведу остаток дней в окружении прекрасных вещей и людей моей коллекции и умру счастливым человеком.

Релдон расхохотался.

— Ты чего? — Свен растерянно хлопал маленькими глазками, не ожидая такой странной реакции от него.

— Нельзя быть счастливым в хаосе, переполненном ненавистью и жаждой разрушения. Обычным людям давно наплевать на Императора, на прокураторов и магов. Их сотни тысяч, миллионы. Вскоре они набросятся друг на друга, и даже мы не остановим эту бушующую массу. Аристократы избавляются от давних соперников и вспоминают былые обиды. Банды со своими главарями делят территории, нищие просто бьют всех, чтобы выжить и поживиться, ремесленники и рабочие бунтуют, и к этому раскладу скоро присоединятся мусорщики.

— Это отребье и людьми-то нельзя считать.

— Болезнь быстрей всего распространяется именно в их рядах. Мусорщикам больше нечего терять, так что они выползают на улицы, игнорируя приказы и карантин. Пока мы возились с магами и механиками, были убиты Роклены и Торпы, разграблен и сожжен Птичий Вал. Никто не убирает город, за несколько дней мы буквально тонем в отходах и нечистотах. Улицы в грязи, везде полчища крыс и тараканов. Нищие и мусорщики бесчинствуют. Они грабят, насилуют, требуют прав и привилегий, при этом мрут прямо на улицах Риу. Они обрушили дальний акведук, подающий воду в Двор Чудес и еще несколько кварталов Не-Города. Мы уже никого не хватаем и не сажаем в темницу — убиваем на месте. Но на место одного приходят двое. И ожидаемо, что нам не хватает людей.

— Они совсем забыли свое место? — возмутился толстяк.

— Наоборот, они поняли, что могут требовать, и что нам придется с ними считаться, — невесело хмыкнул Релдон. — Мне придется утопить Риу в крови. Иначе Восток и Юг воспользуются любым предлогом и уничтожат Империю. Ты действительно думаешь, что сможешь просто довольствоваться заслуженным отдыхом?

Некоторое время они сидели в тишине, и конце концов Свен нарушил молчание:

— Полагаю, выбора у меня не остается.

Через несколько дней толстяк вернулся в Запретный Город. Ремонтные работы шли полным ходом, но не везде.

В клумбах императорского сада мерцали осколки зеркал, белели мраморные лица, руки и ноги некогда прекрасных статуй, кирпичи раздавили большую часть хрупких растений. Кругом был разбросан мусор и остатки внутренних темпоралей. Арка второго этажа скалилась ступеньками частично уцелевшей винтовой лестницы, а крыша провалилась внутрь.

Темная дверь осталась нетронутой в своем совершенстве. Фигуры лошадей и людей даже не покрылись пылью, как и стена, за которой находился Кабинет Императора. Пробраться в него не получилось ни с этой стороны, ни через купол на Главной Площади.