Он усмехнулся, а затем протяжный, истерический смех сам собой вышел из него.

Девушка что-то писала в своем блокноте, пока Кирилл смотрел в потолок, словно и забыв, что она рядом. Вспомнив последний разговор с отцом, ему подумалось, что может, и вправду, его смерть была бы куда лучшим вариантом.

Теперь все знакомые говорили с ним о его сыне. Кирилл не знал, о чем именно, но по голосу из трубки было ясно, что ему это не сильно нравилось.

— Когда вы приедете на мой концерт?

Протяжное молчание. Затем глубокий, извиняющийся вздох.

— Сейчас на это нет времени. К тому же журналисты повсюду ходят за тобой. Мне бы не хотелось попасть им в кадр.

Вся решимость тогда тут же покинула его. Он что-то мямлил, как школьник у доски, из него лились какие-то просьбы…

— Никак не выйдет, — решительно прозвучало ему в ответ.

С щемящим сердцем он повесил трубку.

Смех резко прервался. Лицо окинуло каменное, неприступное выражение. Миссис Лайтвуд с сочувствием смотрела на него.

— Как ты считаешь, мечта стать рок-звездой была вызовом твоему отцу?

Кирилл задумчиво повернулся к ней.

— Я не знаю. Но… Я правда любил рок.

— Тогда почему тебе было важно прославиться? Ты мог бы играть для себя и просто получать удовольствие.

— Не мог. Мне надо был стать кем-то выдающимся, чтобы оправдать статус моей семьи. Только вот, кажется, я ошибся, — сказал он почти шепотом, опустив взгляд к полу.

— В чем? — осторожно спросила девушка.

— Да плевать им, насколько я известен, богат. Такое наверняка не редкость. Родители вбивают себе в голову картинку с их чадом, а потом не хотят видеть ничего другого. Вот так и мои решили, что я обязан быть примерным винтиком в мире больших дядь. Они бы прыгали от счастья, даже если бы я был каким-то неудачником-клерком. А то, что я рок-звезда… Им плевать, что миллионы людей обожают меня. Они — нет.

Закрыв глаза, Кирилл отвернулся. Сейчас, он как никогда отчетливо понимал это.

— Но почему тебе важно их мнение? Ты осознаешь, что самое главное — твое счастье?

Он ничего не ответил ей.

***

Миссис Лайтвуд Кирилл посещал по четвергам. А потом еще по пятницам. Каждый раз входя в стеклянное офисное здание, он оглядывался по сторонам. Боялся, что даже очки и капюшон недостаточно скрывают его. Из-за постоянного напряжения ему было непросто сразу настроиться на сеанс и открыться психологу. Хотя на это была и другая причина.

С каждым ее вопросом Кирилл все больше осознавал правду. Приближаясь к ядру проблемы, он все больше чувствовал, как невыносимо будет встречаться с ней.

«Что ты хотел от популярности, кроме любви своей семьи?»

«К чему бы ты стремился, если бы отец признал тебя?»

«Чего сейчас тебе хочется больше всего?»

Он закрывал глаза. Кусал губы. Лоб морщился сам собой, потому что ответы словно прижимали его лицом к полу.

Последний вопрос грозился убить его.

— Нас точно не может никто услышать?

— Точно, Кирилл.

Миссис Лайтвуд называла его по имени. По ее словам это должно помочь ему честно взглянуть на себя.

— Что ж, я хочу… Жить свободной жизнью. Не стоять у окна, высматривая папарацци, что преследуют меня. Самому писать музыку. Не пытаться выдавливать из себя улыбку. Знаю, в Америке так делают все, но… Это так изматывает.

«А что ты можешь сделать? Ну, вот скажи мне, что? Вернуться в Россию? Ради чего? Упасть с вершины на потеху публике? Чтобы все таблоиды писали о том, какой ты жалкий? И что от тебя останется? Кто ты без Мистера Кира? Все тот же парень без будущего…»

Эти мысли стали преследовать его даже чаще репортеров. С ними он ложился спать, они пробуждались вместе с ним утром.

Впервые осознав безысходность ситуации, он сел в машину и зарыдал. Вся осторожность разом слетела с него.

«Лучше плакать в Мерседесе, чем на велосипеде», — вспомнилась ему эта народная догма. Усмехнувшись, он опустил к рулю голову. Какой идиот придумал ее? Что может быть хуже, чем когда у тебя есть пять машин, три дома, частный самолет, а ты сидишь и умираешь от безысходности? Иллюзия, что статус и деньги придадут счастья, не греет. У тебя есть все, а внутри ты пустой. Идти больше не к чему.

А потом сессии с миссис Лайтвуд стали еще сложнее. В их разговорах появилась Таня. Ее детская улыбка, глаза, звонкий голос всплывали перед ним каждый раз, когда он отвечал на вопросы.

— Ты осознаешь, что забыть тебя было ее выбором?

— Я осознаю, что ее надо отпустить. Но ведь я даже не знаю, что с ней. И не могу ничего сделать с этим.

Так, часы, долгие, безумно дорогие, были посвящены тому, как перестать скучать, больше не хотеть вернуть человека, который когда-то был для него жизнью.

Кирилл ненавидел себя. Те моменты с Таней, полные нежности, любви, самого важного, что веками воспевало человечество, совсем не ценились им. Тогда, гуляя с ней по лугам Прованса или провожая питерский закат, он, как идиот, как последний кретин думал о том, как будет счастлив, когда придет к цели. А Таня будет прекрасным дополнением к ней. Твою мать, тогда, тогда ты был счастлив! Но все. Все. Поезд ушел, и кричать об этом уже поздно.

***

Забыть человека. Первое, что скажут вам психологи — это выбросить все вещи, которые принадлежали ему. Чтобы ничего не мазолило глаза, не возвращало вас в прошлое. Это действенно. Берешь, сжигаешь фотографии, выкидываешь подарки, потом все, что покупалось с ним. Затем то, что ассоциируется с его образом. То, что нравилось ему, то, что вы обсуждали, а потом смеялись над какой-то понятной лишь вам шуткой. Вероятно, вы остались стоять в пустой комнате. Еще более пустой, чем ваше сердце.

Кирилл стоял точно так же в своем пейнтхаусе ночью. Из вещей в нем осталось только очень дорогое, никому не нужное барахло. Оно смотрело на него со стеллажей, подставок, стен, а в центре нескончаемой гостиной лежал пакет. Там вязаный лис — подарок Тани, их полароиды, бумажные письма, что она любила отправлять ему по почте. Там было много всего.

Кирилл хотел было еще раз взглянуть на все это. Занес руку, развязал пакет и остановился. Нет. Тогда он точно не сможет выбросить его.

Дорогу заливал лунный свет. По ней изредка скользили фары. Вокруг тихо, и ничто — ни посторонний звук, ни взгляд прохожих не мог отвлечь его от своих мыслей. Глаза впиваются в асфальт мертвой хваткой. Челюсть сведена до зубной боли, но это не помогает ему. Кирилл все так же говорит себе: «это пройдет». А сам не верит в это.

Последний взгляд, рука сжимается еще сильнее. Надо утереть слезы. Внутри все дрожит, все сливается перед глазами. Воспоминания как призраки обрели власть над ним. Поля шафрана и шлейф легкого платья, горячие слова и обжигающие до плоти чувства. «Я всегда буду рядом», — говорил он ей, и, не подозревая тогда, что это она, она может уйти от него.

Все кончено.

Его руки свободны, и весь путь до дома Кирилл оглядывается, порываясь вернуться обратно. Чтобы сдержать себя, он перебирает в голове все варианты, все возможные сценарии жизни. Что, что когда-то сможет зажечь его? Феррари, новый самолет, его имя в Зале Славы? Как бессмысленно…

Дома пустота. Все идеально, дорого, чисто. Даже слишком. Лишь его награды все так же искрятся на полке.

Зайдя в комнату, Кирилл застыл. Взгляд уходил сквозь их блеск, сквозь все года, что он шел к ним. Они стоят, никем не тронутые, не видящие ничего, кроме редких лучей солнца из окон. Лишь горничная натирает их каждый день, чтобы те еще сильнее слепили его утром.

Когда он смотрел на них, вопрос «Куда идти?» сильнее обычного начинал сверлить мозг. Опять вереницы вариантов складывались в голове, и опять ни одна из них ничего не обещала ему.

Кирилл в изнеможении припал к стенке. Ему так нужен был знак. Какой-то ответ или хотя бы намек, что делать дальше. Закрыв глаза, он ушел куда-то глубоко в себя. Кажется, вся его суть слилась с вечностью.

Что-то упало в шкафу. Наверняка, с вешалки свалилась его куртка или еще какая-нибудь дребедень. Открыв дверцы, он закатил глаза. Так и вышло. И зачем ноги сами повели его к нему? Держаться на них не было никаких сил.