Он толкнул дверь и остановился на пороге, с тихим восхищением глядя на представшую картину.

Мягкий полумрак каюты, разрезал солнечный свет, проникающий через приоткрытое окно. Агата безмятежно спала, не замечая лучей, ложащихся на ее щеки. Она разметалась от жары, тонкое одеяло упало на пол, а совершенно целомудренная сорочка, задралась, обнажая ноги, закинутые на подушку. Тонкая рука свесилась с узкой койки, вторая лежала под головой, пальцы запутались в беспорядочно рассыпавшихся каштановых кудрях.

Джонотан тихо приблизился, не желая тревожить ее спокойный сон и осторожно присел на край койки. Агата заворочалась, что-то бормоча.

— Джонни, — ее веки дрогнули, губы изогнулись в легкой улыбке, но по ровному дыханию он понял, что Агата все еще спит и кажется, ей снятся хорошие сны.

— Пожалуйста, Джонни, — прошептала она, приподнимая брови, отчего ее лицо стало совсем беззащитным, и Джонотан сдался.

Он был мокрым после “душа” от Элен, и дурман, возможно, не до конца еще выветрился из его головы, но было выше его сил не склониться, не отвести упавшую на щеку прядь волос. Едва прикасаясь, он погладил костяшками пальцев ее заалевшую ото сна щеку.

— Агата, — тихо позвал он, и поймал еще замутненный сновидениями взгляд из — под полуприкрытых ресниц.

— Джонотан, — успела прошептать она прежде чем Джонотан накрыл ее приоткрытые губы нежным поцелуем.

Ее губы были мягкими и податливыми и раскрылись ему навстречу, словно именно об этом она и молила в своих грезах.

Он ожидал получить оплеуху, когда Агата окончательно проснется и поймет, что происходит, но когда немного отстранился, неожиданно почувствовал, как нежные руки обхватили его за плечи, скользнули по шее и наконец зарылись в волосы на затылке, требовательно притягивая.

— Джонотан, — выдохнула она ему в губы и подалась всем телом навстречу. — ты и правда тут. И теперь только посмей куда-нибудь от меня деться.

— Никуда не денусь, — пробормотал Джонотан, снова впиваясь в её сладкие и столь долгожданные губы. Он не мог прежде и мечтать, что целовать Агату — такое наслаждение, рядом с которым меркнут все прежде известные ему удовольствия. — Драгоценная моя…

Он не мог перестать касаться её губ, и прежде робкие движения грозили перерасти в жадный напор, но и Агата простонала и ответила на поцелуй так, что Джонотан окончательно терял свою голову. Орхан не зря предлагал её отрубить.

— Ты так говоришь, потому что я действительно… дорого стою? — хрипло поддразнила его Агата, уворачиваясь от поцелуя, но изнемогая от того, чтобы Джонотан не отстранился, а продолжил жаркое касание.

— Очень дорого. Я готов был заплатить за тебя всем…

Джонотан не отступил бы, никогда, лишь бы снова чувствовать её запах, ощущать мягкие, полные нежности и страсти губы, прикосновение к которым было лучше ледяной воды после жаркой пустыни. Но, чтобы утолить жажду, ему хотелось большего.

А одна мысль о том танце в золотых цепочках, которому он стал невольным зрителем, о том мгновении, когда разгоряченная Агата прижалась к нему в отчаянном порыве, целуя в первый раз в жизни, о том, как холодный металл впился в их горячую кожу, не остужая ни на миг вспыхнувшую страсть… всё это заставило Джонотана тихо, но нетерпеливо прорычать, наступая ещё больше на Агату, уволакивая её за собой на постель и впиваясь жадно в такие же жадные сумасшедшие губы.

В дверь резко и требовательно постучали.

— А ну-ка постойте, голубки, — прогремел голос Вильхельма, нагло распахнувшего дверь.

— Отвали, — Джонотан схватил что-то, подвернувшееся под руку на столе, кажется, подсвечник, и со всей силы швырнул за спину.

Судя по всему, Вильхельму удалось пригнуться, и подсвечник прогремел по дереву.

— Мы так не договаривались, — усмехнулся пират, пройдя до них, — и потом, это совершенно неприлично. Во-первых, у нас на борту высокопоставленные гости. А во-вторых, вы еще не женаты!

— Вильхельм, я лично тебя убью, — пообещала Агата, убирая с глаз прядь волос и прижимаясь к плечу Джонотана, который остался прикрывать её своим телом.

— Убьешь, убьешь, — согласился Вильхельм. — Но сперва — вы поженитесь.

— С чего бы такая забота о нашем целомудрии? — Джонотан сел так, чтобы не подпустить наглеца к Агате и не позволить больше разглядывать её так, как обычно Вильхмельм позволял себе смотреть на добычу.

— У нас с тобой был уговор, верно? Старина Вильхельм не кидает слов на ветер. Надеюсь, ты тоже.

— Стороны обязуютсявыполнять свои обязательства в полном объеме и точно в срок в соответствии с условиями настоящего договора, — торжественно закончил ди Эмери, и две внушительных стопки бумаг, подшитых красным шнуром, легли перед Агатой и Орханом.

— И в мое подчинение два оснащенных корабля с командой, — добавил Вильхельм, вмешиваясь в сделку и выторговывая себе отступные, и даже бровью не повел в ответ на тяжелый и явно несогласный взгляд Орхана. — А лучше три. Для ровного счета.

— Интересный у тебя ровный счёт, — присвистнул Джонотан.

— Со счётом у меня всё в порядке, — хмыкнул пират, не согласный отступить хоть в чем-то, и судя по всему, Орхану выбора никто не предлагал, если тот собирался сохранить свою жизнь.

— Надеюсь, для ровного счета, ты исчезнешь с моего горизонта?

— Вот это было грубо, кириос ди Арс, — совершенно не обиделся Вильхельм, продолжая вместе со всеми нагло изучать бумаги, будто гадая, куда бы еще вписать свою выгоду.

— Грубо было бы сейчас вышвырнуть тебя за борт, — не согласился Джонотан.

— А это уже не только грубо, но и бесчестно, учитывая, сколько раз я спасал и твою шкуру, и твоей драгоценной невесты.

От этих препираний у Агаты уже начала болеть голова, особенно учитывая её тщетные попытки разобраться за один раз во всех хитросплетениях новой сделки и нигде не допустить просчет.

— Так, для ровного счета, чтобы на борту сейчас не стало меньше на одного человека, замолчите немедленно! Или я за себя не ручаюсь.

Вильхельм хмыкнул, но нос из бумаг не убрал, а Джонотан пихнул его локтем.

Агата вздохнула, незаметно вытерев вспотевшую ладонь о платье, обмакнула перо в чернильницу и под пристальными взглядами четырех мужчин решительно вывела свою подпись.

До этого она никак не менее двух часов провела за внимательным изучением договора, старательно борясь с духотой и отгоняя совершенно неподобающие для такого момента мысли о требовательных губах и нежных руках Джонотана.

Теперь, когда торговый союз, и хвала богам, что только торговый, был оформлен по всем правилам, переговаривающиеся вполголоса на другом конце стола Джонотан и Вильхельм наконец замолкли. Даже шепотом они умудрялись говорить на повышенных тонах, поэтому Агата кидала на них гневные взгляды и каждый раз краснела, когда взгляд Джонотана темнел и словно бы обещал награду, когда все формальности будут улажены.

— Приятно иметь с вами дело, кирия ди Эмери, — Орхан улыбался так довольно, что Агата еле удержалась от того, чтобы не перечитать соглашение еще раз: наверняка где-то спрятаны восточные хитрости мелким шрифтом. — Да будут Солнце и Луна свидетелями нашего совместного успеха.

— Взаимно, господин Орхан, — Агата энергично тряхнула его ладонь, не позволяя ему слишком надолго завладеть своими пальцами, потому что этот ануарский хитрец явно ещё не смирился с тем, что она так просто может ускользнуть из его рук.

— Что ж, теперь полагаю нам осталось только договориться о том, как мне вернуться к себе домой, чтобы начать осуществлять наши грандиозные планы, — оставшись сидеть в глубоком капитанском кресле, Орхан сложил руки на животе и выжидательно посмотрел на Джонотана. — Боюсь, что мои верные стражи будут не слишком рады видеть этот корабль в порту.

— Ты подпишешь вот это, — Джонотан положил перед Орханом лист, над которым и ругался все это время вместе с Вильхельмом. — Если уж ты планируешь торговать с Агатой… кирией ди Эмери, то “Госпожа дикарка” будет появляться в порту Шарракума так часто, как будет того требовать ваше соглашение.