Потерять Агату он не мог себе позволить, даже если принесет благо всему обществу, избавив мир от полсотни его отбросов.

— Там, где два твоих обещанных корабля. Проклятый ди Эмери задолжал мне слишком много, а ты знаешь, за эти годы ещё набежало куда больше процентов. Так что мне нужно всё, мой друг. Всё — и чтобы сам подонок наблюдал, как я разрушу его мечты и всю его торговую империю. — Вильхельм подался вперёд к Джонотану и проговорил заговорщически так, чтобы слышал лишь он: — А еще, знаешь… трахнуть его невинную дочку прямо на его глазах было бы верхом моего торжества, но в этом уравнении есть ты, мой милый Джонотан, и я сделаю на это скидку. По рукам?

Он протянул свою ладонь, и Джонотан стиснул пальцы старого ублюдка, отчаянно желая разломать его кости на тысячу крохотных осколков. Но Вильхельм тоже маг и не позволит чужой силе разрушить его так просто.

— А мы могли бы стать отличной командой, Джонни, мой Джонни. Два мага — два непобедимых пирата, грозы всех морей и океанов Энарийского королевства. Может, ещё подумаешь? Смотри, каким щедрым я могу быть. А богатств ди Эмери хватит тебе и твоей милой крошке на до-о-олгую безбедную жизнь, что тебе жизнь её старика, который и без того тебя ненавидит и мечтает, чтобы ты сдох и не мешал его планам? Ты ведь тоже прекрасно это знаешь. Он спит и видит, как продать свою дочку самым выгодным образом, а ты — дурацкая помеха на этом пути.

— О да, — задумчиво протянул он в ответ, — это звучит вполне… неплохо, — Джонотан не выпускал его руку и уставился прямо в прозрачно-голубые глаза, чуя в них бездонную пропасть — прямо в глубине крохотных колодцев зрачков. — Вся сила, власть. Слава. — Он помедлил, будто и правда примерял всё это на себя. — Безумно заманчиво.

— Я чувствую, как ты думаешь об этом. У тебя есть шанс. Поклянись именами богов, что готов к этому — и я приму тебя в команду. А потом отпущу, коли ты решишь уйти со своей милой крошкой на вольную жизнь. Но два мага-пирата — это красиво.

Джонотан улыбнулся одними губами.

— Клянусь, Вильхельм ди Морен. Клянусь, что похороню тебя самым торжественным образом — со всеми твоими богатствами и почестями, о которых ты так грезишь. Никаких акул. Ты будешь погребен вместе со своим золотом, и клянусь, это будет красиво.

Он вырвал свою ладонь и услышал вслед хриплый каркающий смех Вильхельма, довольного тем, что нашел себе соперника по силам.

Перед тем, как сесть в шлюпку, Джонни с тревогой обернулся на Агату — такую нежную и хрупкую в кружевах ночного платья. Солнечный свет блеснул золотом в ее рассыпавшихся по плечам каштановых кудрях, когда ее голова безвольно запрокинулась к мачте. Она так и не пришла в себя, это у него получилось, но Джонотан чувствовал как ровно бьется ее сердце. И в унисон ему замедлился его собственный пульс, схлынула на мгновение злость.

Джонотан вспомнил, как доверчиво она льнула к нему совсем недавно, отдаваясь на волю своих чувств. Такая нежная. Такая страстная. Её любовь, которую она ещё скрывала даже от самой себя, придавала сил и ему. Джонотан улыбнулся, наверняка безумно, и мысленно проклял Вильхельма и всю его команду.

Он готов обменять её жизнь и свободу на жизнь её отца — и гореть в бездне за это. Но старик прожил своё, а Агата заслуживает куда лучшей судьбы, чем быть проданной или убитой и оскверненной руками этого ублюдка Вильхельма.

Ведь так?..

— Запри кириоса ди Эмери в каюте, — мрачно скомандовал Джонотан старпому, прежде чем встать на мостике.

— Но, капитан. Запереть в каюте?! Господин ди Эмери спрашивал, что…

— Никаких вопросов. Давай!.

Руки привычно легли на штурвал, только не мягко, позволяя “Госпоже Дикарке” свободно скользить по волнам, лишь немного направляя в нужную сторону. Сейчас Джонотан вцепился в отполированное дерево мёртвой хваткой, чудом не ломая крепление штурвала.

Усталость накатывала волнами, он провел без сна штормовую ночь, терпел магическое похмелье, когда потряхивало всё тело. Теперь сознание то и дело норовило подёрнуться дымкой.

Однако разобраться во всем и принять решение надо с холодным разумом. Не то, чтобы у него были варианты. Однако время до прибытия к территориальным водам Шарракума еще оставалось, чтобы принять факт: ему придется предать человека, его вырастившего… ради спасения той, которую он любит. Той, от которой почти услышал заветное: “Да”.

Джонотан снова с силой ударил по штурвалу, едва не заставив “Дикарку” проглотить гребень волны и потерять скорость. Невыплеснутая ярость и боль давили на сознание, и он сделал глубокий вдох.

Джонотан знал, кто его враг сейчас, и знал, насколько этот враг безумен. Вильхельм не только беспринципный пират, готовый на всё ради мести и своего развлечения. Он ещё и одарен силой, равной той, которой обладает сам Джонотан, а значит, их противостояние не будет лёгким.

Очнулась Агата от того, что кто-то отвесил ей пощечину. И без того мутная голова дернулась, и она ударилась затылком обо что-то твердое.

— Полегче, полегче, Харт, — незнакомый, низкий голос практически над самым ухом, заставил ее распахнуть глаза, и Агата утонула. — Очнись, красотка, прошел уже целый день. Уж свежий ветер должен привести тебя в чувство, а?

Ощущение от взгляда незнакомца, чье лицо было неприлично близко, настолько близко, что она могла рассмотреть темные ободки его зеленых радужек, было такое же, как когда она рассматривала одну из картин в кабине отца.

На колоссальном полотне во всю стену позади рабочего стола, разметанный в щепки, исчезал в гигантской волне парусник. Отец всегда отчитывал ее в этом кабинете, и всегда она чувствовала себя, как крошечные, по сравнению со стихией, люди, цепляющиеся за обломки.

Вот и сейчас она рвано вздохнула, моргая, и попробовала было оттолкнуть незнакомца, но руки не шевельнулись, только больно впились в предплечья и запястья грубые веревки.

Она покрутила головой, пытаясь понять, что произошло, и где она вообще находится. И, холодея, осознала, что привязана прямо к мачте чужого корабля.

Ночной шторм закончился, и глаза слепило полуденное солнце. Сколько же она пробыла без сознания?

Агата дернулась еще раз, в полной мере осознавая тщетность всех попыток выбраться, и с вызовом посмотрела на мужчину:

— С кем имею честь говорить?

— О, прекрасная госпожа, как вы заговорили. Что ж, позвольте представиться. Вильхельм, — он приподнял потертую треуголку, склоняясь в шутовском поклоне, прикрепленные к краю стеклянные бусины насмешливо звякнули, красные перья едва не мазнули ей по лицу, — Капитан Вильхельм ди Морен, к вашим услугам, кирия.

— И почему же, капитан, — она сделала насмешливое ударение на слове «капитан», дернув уголком губ и стараясь не показать, как ей на самом деле страшно, — вы держите девушку, привязанной к грот-мачте?

— Возможно, моих бравых матросов напугали ваши знания? Грот-мачта… ну надо же. Может быть, вы и кораблём умеете управлять? Хотя я не жду многого от женщин…

— Пока нет, но если очень потребуется — могу и научиться, — растянула губы в улыбке Агата, изо всех сил пряча от пирата страх, пробирающий до нутра. Она сощурила глаза. — Вам нужна помощь, капитан ди Морен?

Вильхельм вновь приблизился вплотную, практически прижимаясь к ней, связанной и беспомощной, всем телом. Он костяшками пальцем погладил заалевшую от злой беспомощности щеку, нежно заправил выбившуюся прядь волос за ухо, а потом неожиданно цепко, почти больно взял за подбородок пальцами, запрокидывая ей голову так, что она вновь ощутимо стукнулась затылком.

— Знаешь, я уже видел когда-то твоё лицо, дерзкая крошка. Тогда… О да, тогда ты была сильно моложе, как, впрочем, и я. Однако я тебя помню. Эти капризные очаровательные губки и горячий взгляд. Ты почти не изменилась, кирия ди Эмери. Да-да…

Агата с трудом сглотнула, понимая, что это не просто случайный разбойник, попавшийся им на пути. Она не могла вспомнить, кто это, и не врёт ли он, что они были знакомы. Хотя этот колдовской взгляд. Но кто он? Кто?! И если они были знакомы, стоит ли надеяться, что жуткий пират отпустит её… Или наоборот… стоит ждать чего хуже?!