— Я дальше сама, — пробормотала Агата, стягивая утомившее платье и оставаясь в нижней рубашке. — Ступай, ложись, тебе, похоже, тоже нездоровится.

— Да, госпожа.

И пока Агата возилась с укладыванием платья и снятием драгоценностей перед сном, Элен ушла в свою каюту, и спустя уже несколько минут раздался легкий храп.

— Хм, — вслух удивилась Агата, прижимая к груди платье, которое аккуратно свернула пополам.

Она подумала, не лечь ли и самой, но какое-то щекотное предчувствие звало на новые приключения. Нет, конечно, отец был прав: он много старается ради богатства и благополучия их семьи, и ей правда не стоит вести себя так по-девичьи глупо.

И от брака с богатым восточным мужчиной ей явно не отвертеться.

Кроме того, она была готова к браку с тем, кого ей выберет отец. Но до сегодняшнего вечера надеялась, что это будет кто-то относительно знакомый, кто-то из их окружения — сын одного из партнеров отца, например. А их всех она знала, пусть даже и формально.

Она даже думала о том, что вполне сможет договориться с будущим мужем, и, вероятно, тот сможет допустить жену не только в свою жизнь, но и в свои рабочие дела. Уж если она умела находить подход к отцу, то договориться с молодым мужчиной будет проще. А теперь получается, что все, чему ее учили, все, чему она втайне от отца училась сама, пропадет зря! За исключением разве что этикета и проповедей наставницы монастыря.

О, как бы ей хотелось быть наивной и хотя бы на мгновение поверить, что отец делал это ради ее блага. Неужели нельзя было заключить эту сделку, не присовокупив ее жизнь к торговым договоренностям?

Она стояла посреди каюты, кусая губы и борясь с желанием сделать самую большую глупость и самую импульсивную вещь в своей жизни, когда в дверь коротко стукнули.

Не дожидаясь разрешения, вошел Джонни.

— Я раздета! — почему-то из множества заготовленных для их встречи фраз и обвинений, которые крутились у нее в голове, она произнесла именно это.

— Не то, чтобы раздета… — Джонни улыбнулся так, что колени почему-то подогнулись, потом тряхнул головой и отвел глаза. — Но если хочешь я выйду, пока ты оденешься.

— Неужели в вас проснулась совесть, кириос ди Арс? — издевательски протянула Агата.

Ей не хотелось вымещать на нем свою растерянность, злость и страх, но привычный мир вокруг неожиданно стал таким же неустойчивым, как пол под ногами, ощутимо качающийся в такт волнам. И Джонни, который всегда был надежной гаванью, тоже вел себя не так, как всегда. Он не должен был так смотреть!

Он должен был шутить и… пытаться сорвать с ее губ поцелуй.

— А я уж думала вы пришли помочь мне с моей маленькой проблемой, — сказала Агата, приближаясь к нему почти вплотную.

Что она делает? Несколько часов назад она думала, что недостаточно хорошая дочь, а теперь стоит в одном неглиже перед мужчиной, который уже не имеет никакого права видеть ее такой.

— Маленькой проблемой? — Джонатан нахмурился, словно силился понять, какая из ее проблем — маленькая, и смотрел слишком сочувствующе, так сочувствующе, что хотелось взвыть или расплакаться, хотя еще минуту назад ей этого вовсе не хотелось.

— Ну как же, сейчас самое время спасти меня от жениха, разве нет? — улыбнулась она самым шальным образом, словно и правда уже не воспитанная дама, а самая что ни на есть пиратка! И невозможно было унять эту кипучую силу, так и толкающую на самые смелые слова: — Мы, кажется, спорили, что в случае победы, ты получишь ночь и меня? Ну так давай! Самое время, иначе, как только мы пристанем у восточных берегов, ты точно проиграешь.

— Перестань, Агата, — его теплые ладони легли на плечи, словно он хотел притянуть ее в объятия, но он сам не сдвинулся, отчего она почувствовала, как что-то обрывается внутри.

— Что же… — запнулась Агата, чувствуя, как пересохли от рома губы и как стало тяжелее произносить слова, — теперь я недостаточно хороша? Теперь, когда все мое приданое обещано другому? — это было зло и неправильно, настолько неправильно, что она осеклась и отступила на шаг, отворачиваясь, обхватывая себя руками.

— Глупая девчонка, — голос Джонатана прозвучал нежным шепотом у нее над ухом, а горячие, уверенные руки обняли ее, прижимая к такой надежной крепкой груди. — Я готов увезти тебя на необитаемый остров, спрятать ото всех, чтобы ты была только моей.

— Но ты не сделаешь этого… — Агата стояла, не шевелясь, чувствуя биение его сердца.

— Я не простил бы себе этого, — Джонатан положил подбородок на ее макушку и, когда очередная волна мягко качнула корабль, Агате показалось, что он укачивает ее в своих объятиях. — И ты бы мне не простила. И я обязательно сделаю всё, чтобы предложить тебе вариант лучше.

— Ты же… капитан, — тихо прошептала она, вжимаясь в него всем телом, как бывало делала еще в детстве, когда была напугана, и когда он был единственным, кто готов был утешить рано осиротевшую девочку.

У них было одно горе на двоих: в тот страшный день, когда Агата потеряла мать, Джонатан потерял обоих родителей. Шторм не пощадил ни маленькую, легкую прогулочную яхту, ни троих взрослых, один из которых был опытным моряком.

Но теперь ее обнимал не просто знакомый, поспоривший, что сорвёт с её губ поцелуй, а взрослый мужчина, сильный, умелый и столь явно её желающий, что от одной мысли ёкало внутри и замирало с болезненном предвкушении.

Выпитый ром действовал так, что становилось ещё хуже: туманил голову и рождал внутри самые стыдные желания. Такие, о которых не то, что не говорят подругам, но даже не думают благопристойные девушки её положения.

Агата вздохнула, чувствуя, как кружится голова и порывисто развернулась в кольце его рук:

— Мы можем просто уплыть, — она взглянула на него снизу вверх и прикусила губу.

Джонатан приподнял брови в нарочитом удивлении:

— А твоего отца и “надзирательницу”, видимо, пустим на корм акулам? — насмешливо поинтересовался он, видя, что буря миновала, — Так поступают пираты, моя дорога Агата. А я, как ты верно отметила, — капитан.

— Ты дурак дурацкий, — она пихнула его кулаком в плечо, прижимаясь, потому что корабль качало будто бы сильнее, — а я совершенно не знаю, что мне делать. К тому же я, кажется, немного пьяна… Что это вообще было за ужином?

— Очень, очень хороший ром, — ответил Джонатан с хитростью, — Пришлось пойти на небольшое ухищрение, потому что я не поверил в историю о плохом самочувствии, и хотел немного… развлечь тебя.

— Развлечь? — Агата улыбнулась.

Джонни! Только он мог “развлечь” ее, споив отца и служанку ради разговора. Или?

— Тогда, раз уж твой коварный план сработал, и мы оба здесь, можешь меня развлекать.

Она снова покачнулась, позволяя Джонни поймать её в объятия.

— Говори тише, моя дорогая, а то через стенку спит твой отец, а совсем рядом — очень-очень строгая надзирательница, боюсь нас с тобой обоих посадят в тюрьму. Впрочем, если это будет одна камера на двоих — я не против. М-м. Кажется, что вечер…

Агата приложила руку к его губам и прошептала:

— Ты уже делаешь этот вечер лучше. Я, конечно, немного пьяна, но я точно не пожалею об этом, и не буду тебя обвинять.

— Агата, мы не…

— Не можем, — кивнула она. — Мы оба это знаем. Но я не хочу думать, что будет дальше…

— Конечно, не хочешь думать. Вернее, не можешь. Ты и стоишь-то едва, — усмехнулся он, незаметным образом подводя ее к переборке, словно просто хотел поддержать.

Чувствовать его рядом было так волнительно и сладко, а внутри уже ломались все преграды. Джонотан склонился ещё ниже, провел пальцами по её щеке, отвел упавшие из прически пряди за спину таким плавным жестом, что кровь снова забурлила внутри.

Агата коснулась спиной гладкого дерева и вскинула голову.

Джонотан смотрел на нее пристально, и Агата ответила ему таким же прямым взглядом, хоть и вспыхнула, как лепестки алых корсиканских роз: