— Знаешь, Сезар… Да, ты был когда-то моим опекуном, но теперь я могу не звать тебя “кириос ди Эмери”. Так, вот Сезар. Думаю, я не слишком тороплюсь. Куда больше торопился ты, когда спешил забрать аль гарэйн, привезенный моим отцом с Востока и по старой дружбе продемонстрированный тебе. Думаю, слишком поторопился ты, желая завладеть зачарованным золотом настолько сильно, что погубил не только моего отца и мать, но и свою собственную жену.
— Джонотан…
— Я не убью тебя только потому, что ты — отец Агаты, — Джонотан бросил на нее один теплый, внимательный и даже будто сожалеющий взгляд. Сожалеющий о том, что его любовь не позволяет отомстить. — Заключивший между нами помолвку тогда, много лет назад, и не сказавший об этом никому. Ты думал, что артефакт останется в твоей семье и будет послушен твоей воле, потому что тем самым Агата породнилась со мной, с моим родом. Но что-то пошло не так, я прав?
— Послушай, все было совсем…
— Да, ты не учел одно маленькое обстоятельство, что только помолвки недостаточно. Ты предпочел упрятать проклятое золото как можно дальше от чужих глаз, в тот самый монастырь, куда потом утащил Агату.
— Я не знал, что все случится именно так, — взмолился отец, ища поддержки у Агаты, но она тоже смотрела на отца, чувствуя, как тяжелеет взгляд. — Я не желал их смерти!
— Но ты в ней повинен, — припечатал Джонотан, убирая руки со стола и выпрямляясь. — Я провел три года здесь, в Шарракуме, а потом вернулся в твой дом, потому что наконец узнал, что за история про проклятое золото и кто с ней связан. Но постой, есть ещё одна вещь… — Джонотан усмехнулся, положив ладони на колени и разглядывая свои пальцы. — Став моим опекуном, ты присвоил себе кое-какую часть моего наследства от торговой империи отца. Теперь, насколько я знаю, эта часть наследства составляет больше половины твоего состояния. Верно, Сезар? — бросил Джонотан, еще не глядя на отца.
По тому, как сильно отлила кровь от его лица, Агата поняла, что Джонотан попал в точку. Всё именно так. И про артефакт, и про наследство. И про смерть его родителей.
А Джонотан явно собрался подняться из-за стола, словно весь этот разговор ему уже наскучил, зато он наконец высказал то, что кипело на душе. И было из-за чего кипеть! Ее отец… ее собственный отец — виновник смерти своих друзей, родителей того, кого она любит. Как после этого смотреть ему в глаза?
Всё смешалось и пошло кругом, и Агата прикусила губу, чтобы не выдать бушующие эмоции и не подлить ещё больше масла в этот огонь.
— Ба… — усмехнулся, выслушав с цепкой внимательностью, Орхан. — Так я могу торговать и с тобой, вэладэй? Это кое-что меняет!
Агата почувствовала, что голова стала кружиться сильнее, а в груди растет тяжелый горячий ком, и если она не сделает что-то прямо сейчас, то кто-то в этом зале точно пострадает от ее — весьма тяжелой, кстати — руки!
— Если следовать букве закона… — начала она и почувствовала, что хочет рассмеяться, похоже, от нервов! — ты всё равно должен жениться на мне, Джонотан ди Арс, чтобы получить свое состояние. А пока этого не произошло, вы все должны делать так… как… как я решу.
Агата вновь потянулась за кальяном, давя в себе растущий смех.
— Попробуй лучше эту прекрасную пахлаву, — опередил ее движение Орхан, перехватив ее руку и мягко сжимая пальцы, — кажется тебе нет теперь нужды доказывать нам всем, на что ты способна. Как забавно выходит: мы все строили на тебя планы, а теперь никто из нас не может получить желаемого, если ты не согласишься сама.
— О да, твой отец, Агата, — прохиндей и необычайно талантлив в том, как облопошить людей, даже я снимаю перед ним шляпу, — Вильхельм изобразил шутовской поклон. — Знал бы о его истинной чудовищности, забрал бы себе малыша Джонни в те далекие времена. Какой славный вышел бы из него пират.
Агата нахмурилась, осторожно освобождая руку из хватки Орхана — и под пристальным взглядом Джонотана и насмешливым Вильхельма пробуя пахлаву, словно всё стало таким шатким и липким, что она просто не смогла отбиться от этой настойчивости. Сладость растеклась на языке и она облизала губы, неожиданно даже для себя улыбнувшись.
Она понимала, что открывшаяся правда ужасна, и что Джонотан больше всех пострадал от интриг ее отца, но мысль о том, что теперь-то он точно никуда от нее не денется, заставляла сердце трепетать назло всему. Они помолвлены и уже давно. Ну надо же!
— На твоем месте, Орхан, я бы согласился на сделку, — сказал Вильхельм, практически впихивая кальян Сезару и прикладываясь к вину. — Агата даже меня уговорила на одну. И была столь убедительна, что я, кажется, до сих пор чувствую, что не до конца оплатил по счетам. Соглашайся, пока доблестный капитан еще не может говорить и от ее имени. Иметь потом дело с магом — проблем не оберешься!
Агата покосилась на хмурого Джонотана, пытаясь понять сердится ли на него за все то, что он утаил, но добилась только того, что сладко екнуло сердце и нестерпимо захотелось просто остаться вдвоем. Вот тогда-то она и выскажет ему все, а потом…
— Не хмурься, Джонотан, — Агата потерла липким от меда пальцем суровую морщинку между его бровей. — Ой, прости, сейчас…
Она огляделась в поисках вышитого золотом, как все в доме Орхана, полотенца для рук, почему-то от этого простого движения все вокруг немного смазалось. Голова стала легкой-легкой, а еще внутри растекалось тепло и радость.
— А ты полна талантов, — Орхан рассмеялся благодушно, — если уж смогла договориться с пиратом… пожалуй, я был бы не против сотрудничать. К тому же все бумаги давно готовы, не так ли, ди Эмери? Только вот… магия.
Он помедлил, оглядывая всех присутствующих смеющимися глазами:
— Мне нужна магия, а ее я могу получить только вместе с артефактом и его владелицей.
— Ты не получишь Агату, — Джонотан качнулся вперед, сбивая со стола маленькие плошки с орехами и сладостями.
— Маги, — снова рассмеялся Орхан, — так полагаетесь на свою силу, что уже второй раз…
Он неожиданно замолк на середине предложения и повалился на стол. Агата попробовала было увернуться от опрокинувшегося кувшина с вином, но движения стали медленными, словно она двигалась в воде. Но это почему-то не испугало, а наоборот вызвало смех. Еще и отец, затянувшись кальяном, начал клониться к столу, словно захотел вздремнуть.
Проклятый Восток! Зачарованный Ануара! Почему всё здесь такое зыбкое и обманчивое, стоит хоть немного потерять бдительность — так тебя затягивает в эти зыбучие пески вместе со всеми упрямыми надеждами.
Так… уклончиво. Обманчиво, как мираж в вечных песках. И мир начинает клубиться, точно этот тяжелый, густой дым от кальяна, и уже кажется таким ненадёжным и призрачным, что теряешь понимание, чему и кому можно вообще здесь верить.
Она ли это? Она ли готова взять в руки перо, которое кто-то уже заботливо поднёс, и подписать торговый договор… подписать, но с кем, если Орхан аль Гаффар — несостоявшийся муж и богатейший человек Шарракума — кажется, сам уснул зачарованным сном.
— Джонни, — она подняла тяжелую, словно чужую руку, чтобы потрепать его по плечу, но отвлеклась. — Какие у меня пальцы…
И рассмеялась, поднимая руку и глядя, как солнечный свет золотит кожу.
— Чудесные, тонкие пальчики, — согласился Вильхельм, поднимаясь из-за стола, и отпихивая с пути, устраивающегося поудобнее с закрытыми глазами на подушках ди Эмери. — Одно из них уже скоро украсит маленькое колечко.
— Что ты?… — Агата на мгновение не нашлась, что сказать, когда Вильхельм, неожиданно подхватил на руки ее ставшее безвольным тело. — Да почему я опять теряю созна…
— Не переживай, рыбка моя, — лицо Вильхельма расплывалось перед глазами, но она мотнула головой и зрение вновь прояснилось.
— Я уже боюсь закрыть хоть на миг глаза, потому что не знаю, где, в каком месте, с кем и в каких обстоятельствах их открою!. Честное слово, эти сюрпризы мне ужасно надоели, — невнятно пробормотала Агата.
— Прости, вынужденная мера, — Вильхельм уверенным шагом пересек зал. — Твой драгоценный — в прямом смысле, между прочим! — женишок тот ещё изворотлиый засранец, он решил что обманет всех нас и добавит одну занятную травку в кальян. Но старый Вилли давно ее привозит сюда и способен легко определить запах этой самой… травки. Пришлось переиграть наши планы. А теперь помолчи, придется потратить немного времени, и мы наконец отсюда уберемся.
