Я оперлась руками о зеркало, пока он жестко трахал меня сзади, каждый шлепок плоти источал его гнев. В этом не было никакой интимности. Почти никакого удовольствия. Но я приняла его ярость, мое сердце внезапно решило, что нуждается в нем любым возможным способом.

Он дернул мою голову назад за волосы и зарычал мне в ухо.

– Маленькая лгунишка… помолвлена.

Слова прозвучали как проклятие, но тонкая нотка в его голосе достигла моего сердца, потянув за каждый потрепанный край. Под его яростью скрывался намек на уязвимость.

Я нашла еще одну его слабость.

Он был слаб, когда его бросали.

Задыхаясь, я скользнула пальцами вниз по стеклу, из горла вырвались слова:

– Я никогда не хотела этой помолвки.

– Поздравляю, – процедил он сквозь зубы.

Слово «поздравляю» ударило меня насмешливой вульгарностью. Папа убил маму и скоро будет убит сам.

Поздравляю… Иван ненавидит меня. Поздравляю… Меня бросят братья. Поздравляю… Ронан снова будет на другой стороне одинокой Атлантики. Поздравляю…

От последней правды по щекам потекли горячие слезы. Я опустила голову, чтобы Ронан не мог их видеть. Мои пальцы еще скользили по зеркалу, когда я заплакала из-за неопределенного будущего и мужчины, трахающего меня физически и эмоционально.

Ронан замер на секунду прежде чем медленно приподнять мою голову, чтобы видеть мое отражение. Грязное зеркало. Красные слезы проложили дорожки по засохшей крови на моем лице. Татуированные пальцы схватили меня за горло.

– Твою мать. – Он вышел из меня, повернул и взял мое лицо в свои руки. – Я сделал тебе больно?

Я покачала головой.

– Я не говорю о физическом, Мила.

От его слов навернулись новые слезы, и я снова покачала головой.

– Тогда почему ты плачешь?

С комом в горле я пожала плечами, закусив губу, чтобы сдержать внезапный порыв всхлипнуть, но нежность его рук на моем лице прорвали меня как дамбу.

Грубо рыкнув, Ронан прижал мое лицо к своей груди.

– Никогда не встречал женщину, которая плакала бы столько. Ты как кран.

Он позволил мне долго рыдать у себя на груди. Когда слезы иссякли, он спросил:

– Это из-за твоего отца?

Я сглотнула.

– Отчасти.

– Из-за чего еще?

Я не хотела говорить об отце, матери, убийстве, так что ушла от вопроса.

– Иван теперь меня ненавидит. – Минуту царило молчание, но он ждал, пока я продолжу, откуда-то зная, что это не все. – Я всегда хотела семью… братьев и сестер. – Мой голос переполняли эмоции. – И, кажется, они тоже меня ненавидят.

Скатилась единственная слеза.

Ронан приподнял мой подбородок, чтобы я посмотрела ему в глаза и стер слезу большим пальцем.

– Львы не теряют сон от того, что думают о них овцы.

Мое тело успокоилось, каждая клеточка во мне впитывала его слова и оставляла позади невесомость. Он снова вел себя достойно, но в этот раз я не жаловалась.

Для этого было уже слишком поздно.

Я любила его черное, серое и все оттенки между. Я любила его так сильно, что он впитался в мою кожу. Я любила его и, даже зная, что потеряю его, чувствовала, что мое сердце остановится, если я не скажу ему.

Со вздохом я открыла рот, но тут же медленно закрыла от того, что я увидела в его глазах или, скорее, от того, что он увидел в моих. Его мягкость испарилась, вернулся холодный, бесчувственный Дьявол. Не сказав ни слова, он ушел, оставив меня мокрой, замерзшей и тонущей под тяжелым грузом предательства.

Я не знала, как долго стояла, прежде чем поймала свое отражение в зеркале. Оглушенная, повернулась, чтобы встретить его с поднятой головой. Должно быть, это были остаточные слезы. Или игра света. Хотя я поняла, что это ни то, ни другое, когда смех мадам Ричи вернулся, эхом зазвучав у меня в ушах. Ее кудахтанье превратилось в колдовское крещендо «поздравляю», тогда как я смотрела в свои льдисто-голубые глаза и видела в них блеск, которого им всегда не хватало.

Думаю, блеск дает страсть. Пусть даже та, которая в конце концов уничтожит тебя.

Стекло разбилось от одного удара руки. Оно зазвенело как расстроенный музыкальный инструмент, когда я вышла из комнаты.

Юлия остановила меня в дверях спальни, насмешливо оглядев с головы до ног.

– У нас гости, – строго сказала она. – Ты должна сделать что-нибудь со своими… – Она махнула рукой на мою грудь. – грудями.

Я опустила взгляд на пресловутые груди и не увидела, что с ними не так. Для разнообразия на мне даже были штаны – расклешенные брюки с завышенной талией. Можно было бы подумать, что Юлия воспринимает это как победу. Я знала, что Ронан воспринял бы.

Я подняла взгляд на нее.

– Уже десятилетия не говорят «груди», чтобы ты знала. И, учитывая тот факт, что я была привязана к постели обнаженной в последний раз, как у нас были гости, нахожу твое требование несколько лицемерным.

Она уперла костлявые руки в бедра.

– Это было в гостевой. Тогда ты не выставляла на показ свои груди по всему дому.

Распятая настежь, чтобы гости могли полюбоваться. Я не надела бюстгальтер под футболку, когда спускалась вниз.

Это имело смысл.

Я вздохнула.

– И что, по-твоему, я должна сделать со своими грудями, Юлия?

– Упакуй их в лифчик, – сказала она, как будто это было очевидно. – И не в прозрачную тряпку, призванную лишь распалять мужчин.

Когда она начала разглагольствовать о том, что грудь надо поддерживать, я подняла палец, чтобы успокоить ее, и ответила:

– Я подумаю об этом.

Она нахмурилась, нетерпеливо постукивая ногой. После более продолжительной, чем необходимо, паузы, я наконец опустила палец.

– Ну? – рявкнула она.

– Нет. – Я протиснулась мимо нее дальше по коридору.

– Невыносимая потаскушка, – пробормотала она.

– Старая летучая мышь, – парировала я.

Я направилась в столовую завтракать, но остановилась в коридоре, когда увидела Дженну и Кэт на диване в гостиной с огромным блюдом еды перед ними.

– Мила! – воскликнула Дженна, Хитрая улыбка появилась, когда она оглядела меня. – Я же говорила тебе, что в следующую нашу встречу будет меньше веревок и больше одежды. – Затем появилась хмурая гримаса, и она щелкнула пальцами. – Знала, что стоит на это поставить, но ты, кажется, тогда была не в настроении.

У меня было чувство, что она говорит серьезно.

– Я, очевидно, останусь нищей, так что много бы ты не выиграла.

– Не беспокойся. Сегодня я сняла пенку с кошелька Юлии, – сказала она. – Не позволяй ее образу скромной экономки одурачить тебя. У нее в шкафу гора пятитысячных купюр, и она охраняет их как тролль.

Сегодня я уже готова была поверить во что угодно.

Я села в кресло напротив нее и стащила виноградину с блюда, подтянув ноги под себя.

– Хочу ли я знать, на что ты ставила?

Джианна задумчиво поджала губы.

– Обычно мне нравится сила игры с человеческим сознанием, но ты мне нравишься, поэтому я пока оставлю это в секрете.

В голове у меня и так был полный беспорядок, так что я не стала жаловаться.

– Наверное, спасибо. – Я отправила виноградину в рот.

Она рассмеялась.

Из-за телефонного звонка и сцены с Ронаном живот скрутило таким узлом, что виноградину пришлось проталкивать силой. Но в попытке притвориться, будто мой мир не рушится, я наполнила маленькую тарелку свежими фруктами. Когда я покончила с ними, то переключила внимание на Кэт, которая запихивала в рот сложенный радужный блинчик, не отрывая глаз от безумной игры в принцессу.

– У тебя прекрасная дочь, – искренне сказала я, зная, что когда-нибудь она станет ошеломительной. Или ошеломляющей.

Джианна тепло улыбнулась Кэт и пробежала пальцами по ее косичке.

– Приму это как комплимент, потому что мы с ней, кажется, очень похожи. Но характером она целиком в папу.