– Понял, босс.

– Ронан, подожди…

Задняя дверь захлопнулась у меня за спиной.

Костя уже помогал водителю разгружать грузовик, полный замороженного мяса и кокаина. Я отпустил Вадима, который запнулся в своем мечтательном состоянии подростковой похоти, прежде чем твердо встать на ноги.

– Проклятье, – пробормотал он и потряс головой, будто пытался придти в себя. – Кажется, я влюбился.

Я рассмеялся.

– Ты передумаешь, когда поймешь, что у тебя есть стандарты. Или про крайней мере один.

– Не знаю, что это такое, но когда ее увидел, перестал дышать. А потом почувствовал… зуд.

Костя ящиком открыл заднюю дверь.

– Звучит как лобковые вши.

Вадим нахмурился.

– Заткнись. Это не то.

– Только потому, что ты еще никогда не совал ни в кого свой член.

Парень покраснел.

– Может быть, потому что у меня есть стандарты.

– Секунду назад ты не знал, что это.

Я взял у водителя планшет, нацарапал подпись и вернул его.

– Теперь знаю, – упрямо ответил Вадим. – И понимаю, что у меня они есть.

– Тогда ты точно будешь против, если Надя Смирнова захочет, чтобы ты ее трахнул после того, как Андрей кончит.

Вадим посмотрел растерянно, что заставило всех рассмеяться.

– Не обращай внимания, – сказал Костя. – Этого никогда не случится. У тебя нет ничего, чего хотели бы женщины.

– А что хотят женщины?

Прислушиваясь к разговору, я взял у водителя сигарету и прислонился к грузовику.

– Деньги, – ответил ему брат.

Это, очевидно, стало для Вадима плохой новостью, потому что он взглянул на свои потертые ботинки, прежде чем спросить:

– Что еще?

– Большой член.

Парень вскинул бровь.

– Значит, у тебя тоже нет того, чего хотят женщины.

Я, хохотнул, выпустив кольцо дыма.

– Маленький засранец. – Костя бросил ящик и бросился к Вадиму, который убегал от него по переулку, выкрикивая, что у его брата маленький член.

Я затянулся сигаретой и подумал о том, чего хотят женщины, и теперь, когда Мила стала частью этого уравнения, мое мнение изменилось.

– Проваливай, пацан, – рявкнул водитель, закрывая и защелкивая заднюю дверь грузовика. Обмен репликами был всего лишь фоновым шумом. Мои мысли сконцентрировались на девушке, которую я держал дома в плену.

– Есть хочется, дядя.

Мила хотела свечей и, скорее всего, кучу домашних животных.

– У матери попроси.

– У меня ее нет!

– Не моя проблема.

Возможно, будь у меня маленький член, я бы нравился Миле даже больше – он бы напоминал Миле маленького птенчика, о котором нужно заботиться.

– Эй, отпусти, толстяк!

Неприятный осадок остался, когда я понял, что Миле все равно, есть ли у меня деньги.

– Твоя мать шлюха! – орал пацан. – Жирная уродина, которой платят за то, чтобы она не раздевалась!

Это, наконец, привлекло мое внимание к драке в переулке. Я оттолкнулся от грузовика и увидел, как водитель тащит прочь мелкого пацана, а тот бьет его кулаками в живот, пытаясь высвободиться. Это был голодный сирота. Изобретательный на оскорбления. Он укусил водителя, и тот с грубым проклятием бросил его на тротуар. Водитель двинулся ударить его, но мое «Нет» заставило его кулак замереть на полпути.

– Мелкий сопливый ублюдок, – пробормотал он пацану, прежде чем вернуться к грузовику.

– Эй, дядя! – крикнул мне мальчик и поднялся на ноги. – Не дашь пару монет?

На вид ему было девять или десять, невысокий для своего возраста, но то, как он шагнул ближе, сложив руки ковшиком, словно сирота из телевизора, заставило меня прищуриться. Я знал, что будет, прежде чем это случилось, и все равно отреагировал слишком поздно.

Он наставил на меня пистолет, выстрелил и умчался прочь. Боль пронзила руку, заставив выронить сигарету. Я с раздражением уставился на бычок, потом на мальчика, бегущего по аллее.

– Ты скверный стрелок, пацан, – прорычал я вслед.

Он обернулся и показал два средних пальца.

Мелкий засранец.

Андрей вылетел из задней двери с незастегнутыми штанами и пистолетом в руках. Увидев убегающего пацана, ринулся за ним, но замер, когда я сказал:

– Пусть уходит.

В меня стрелял не пацан. Это стрелял Алексей. Презрение вспыхнуло в груди, когда я понял, что придется весь день разгребать его дерьмо.

Похлопывание по щеке выдернуло меня из глубокого сна.

Мне не нужно было открывать глаза, чтобы понять, кто меня разбудил. Она пахла клубникой. Раньше я не любил запах этой ягоды, но теперь от него разгорался голод. Сильный. Ее волосы ласкали кожу. Я собирался обернуть пару прядей вокруг ладони и притянуть ее губы к своим, но шанса мне не представилось.

Она дала мне пощечину.

– Что за черт, Мила? – прорычал я, полностью просыпаясь.

Я лежал на диване в гостиной, пульсирующая рука свисала. Странно, я не помнил, как сюда попал. Когда я подумал, что буду разгребать дерьмо Алексея, я имел в виду именно это. Последнее, что я помнил, – как мне пришлось разбираться с одним из вагонов, который сошел с рельсов, разбился, а затем взорвался, когда я прибыл. Маленькие белые таблетки падали с неба как снег. Огорченно пискнув, Мила толкнула меня в грудь. Я сцепил зубы. Очевидно, сегодня она встала не с той ноги. Девушка попыталась отстраниться, но я схватил ее за запястье.

– Я не могла тебя разбудить! – воскликнула она, задыхаясь. – Я думала… Я…

От вида слез, бежавших по ее щекам, у меня ком встал в горле. Она решила, что я умер. Ни за что не умру полуобнаженным, валяясь на диване. Мысль была почти забавной, если бы не слезы Милы, из-за которых я чувствовал себя дерьмово. Хотя тот факт, что это были слезы обо мне, вызвал в груди теплое чувство, которое можно было сравнить только с новогодней радостью. А я даже не отмечал Новый Год.

– Мне казалось, ты веришь, что я бессмертный, котенок, – хрипло сказал я.

Она сглотнула.

– Столько крови…

Полная луна освещала комнату почти так же хорошо, как осветила бы лампа. Кровь стекала по моей руке, покрывая грудь и ее руки. Должно быть, она сняла с меня рубашку, чтобы увидеть рану. Я был удивлен, что не проснулся, хотя и не перевязал рану так, как следовало бы. Игры Алексея сделали это невозможным.

Альберт вытащил пулю и перевязал руку, но, судя по небольшой луже на полу, кровила она знатно. А тот факт, что я мог нормально двигать рукой, подсказывал, что выглядело это хуже, чем было на самом деле.

– Не вся кровь моя. – Кровь на моей груди была чужой.

– А чья? – Вероятно, она подумала об отце. Так и должно было быть. И так будет.

– Священника. – Как бы кощунственно это ни звучало, он действительно был дерьмовым священником у Алексея на жаловании.

Она прикусила губу.

– О.

Я был уверен, что ей будет что сказать, как только она осмыслит это, но Мила молчала, сидя на краю дивана в одной моей футболке. Она выглядела как влажная мечта Микеланджело. Как обычно, на ней не было бюстгальтера, соски просвечивали сквозь белую ткань. Очевидно, кровь во мне еще осталась, и она устремилась в пах.

Щеки с дорожками слез. Блестящие глаза. Ноги, за которые я готов умереть. Она была так красива, что один ее вид ударил меня под дых. Вагон поезда взорвался словно в боевике, но когда с неба падали таблетки, я видел Милу, одетую в желтое, стоящую на потрескавшемся тротуаре и ловящую снежинки ладонью.

В мире были и более жадные мужчины – включая ее отца – но я вдруг понял, что обошел их всех, когда нетерпеливый, алчный жар вспыхнул во мне по отношению к этой плачущей обо мне девушке.

Потянув ее прикушенную губу, я провел по ней татуированным пальцем.

– Ничего не скажешь о моей почерневшей душе?

Она подняла на меня мягкий взгляд.

– Нет.

Мой взгляд стал жестче, ее ответ вызвал иррациональную вспышку раздражения. В этом было трудно признаться даже себе, но эта девушка нравилась мне до неприличия. Мне нравилось, что она живет в моем доме, даже несмотря на всю грязь, которую тащила. Мне нравилось ее полное внимание и умные высказывания. Но что действительно нравилось, это ее сердце – мягкий орган в груди, который я мог вылепить так, чтобы он идеально ложился в ладонь.