Я знал. И в этом была проблема. Это знание заставило меня извиниться и чувствовать странные вещи.

Раньше я хотел ее тело.

Но теперь я еще больше хотел ее верности.

– Я знаю, котенок. А теперь спи.

Я проснулась посреди черных простыней и древесного запаха, поглотившего чувства. Ронан сидел в кресле у кровати. Глаза его были опущены, локти покоились на коленях, пока он крутил мою серьгу в форме сердца между большим и указательным пальцем. Один оборот синтетического бриллианта символизировал наши отношения: он держал мое сердце на ладони, иногда доставая поиграть, чтобы потом спрятать в карман и забыть.

Он не заметил, что я проснулась, так что я воспользовалась возможностью понаблюдать за ним. Он сидел все еще в одних трусах, волосы на солнце отливали синим и были взъерошены, как будто он всю ночь проводил по ним пальцами. Он весь покрыт татуировками и жаждой мести, но одновременно с этим был таким человечным под холодной стальной броней.

В Москве, когда я его впервые увидела, в глазах заплясали мультяшные сердечки. Теперь, в этой зимней русской крепости, его вид вызывал в груди острую боль, угрожавшую разорвать меня пополам. Мне было интересно, не совесть ли Ронана виновата в том, что он передумал оставлять меня умирать, или просто тот факт, что он потеряет свой залог. Он удивил меня, извинившись, хотя именно он сказал, что извинения ничего не стоят. Очевидно, ему не нравилась идея быть рядом со мной дольше, чем нужно, для того чтобы убедиться, что я не умру. Серьга выпала из его пальцев и сверкнула, отскочив от мраморного пола, прежде чем закатиться под кровать. Моя душевная боль исчезла во тьме, где жили монстры детства, оставив холод, расползавшийся внутри ледяной паутиной.

Я прикрыла голые груди простыней и села на постели. Темный взгляд Ронана поднялся ко мне. Он не казался усталым, но что-то подсказывало, что он привык к бессонным ночам.

– Кирилл уже приходил тебя осмотреть, – сказал он. – Ты спала.

Тот факт, что он посылал за врачом, показался мне немного любопытным. Не увидев своей одежды, я завернулась в простыню и встала.

– Не стоило снова его беспокоить, но спасибо.

– Спасибо, – сухо повторил он, будто не мог решить, то ли раздражен словом, то ли просто не понимает его.

– Спасибо, – перевела я для него на русский и направилась к двери; черная простынь волочилась за мной, словно я надела траур по своей девственности.

– Я понял, что ты, черт возьми, сказала, – процедил он сквозь зубы. – И я не разрешал тебе уйти.

Я послушно остановилась в дверях и обернулась к нему, приветствуя ощущение оцепенения внутри. Прямо сейчас Ронан мог бы двигать меня, словно одну из кукол Юлии, и я бы ничего не почувствовала. Моя уступчивость была тем, чего он хотел все это время, но, судя по жесткому блеску глаз, он все еще был недоволен. Когда он встал и направился ко мне, я перевела взгляд в угол комнаты – главным образом потому, что, глядя на него, я теряла самообладание. Как брызги краски на белом холсте.

– Как ты себя чувствуешь?

– Есть хочется, – ответила я.

Ронан, стоя теперь на расстоянии вытянутой руки, нетерпеливо хмыкнул и потребовал:

– Твои глаза, Мила.

Я перевела взгляд на него, но смотрела сквозь. Его внимание согревало мое лицо, раздражение в воздухе усиливалось с каждой минутой тишины. Затем он протянул руку и провел пальцем по моей щеке.

– Никаких слез этим утром?

– Ты хочешь моих слез? – Мой тон говорил о том, что при необходимости я бы ему это устроила.

Его челюсть сжалась. Он издал сердитый рык, оттолкнул мое лицо и повернулся ко мне спиной.

– Я могу идти?

Он покачал головой и процедил:

– Можешь. – Прежде чем захлопнуть за собой дверь ванной.

В дверях своей спальни я столкнулась с Юлией. Она протянула стакан воды и две таблетки ибупрофена. Когда я закинула таблетки в рот и запила водой, мне показалось, что я заметила в ее глазах мягкий отблеск. Хотя он пропал, едва она поджала губы и произнесла:

– Если осквернит она себя блудодеянием, огнем должно сжечь ее.

Затем она забрала стакан, прошла мимо, задев плечом, и, напевая под нос, пошла дальше по коридору.

Я действительно жила тут словно во сне. Без сомнения, в следующем сезоне во всех магазинах появится «плененная Барби».

Приняв душ, я прошла в столовую завтракать. Совершенно не обращая внимания на мое присутствие, близняшка Кайли делила свое время между набором сообщений на телефоне и хихиканьем. Лишь когда я налила чашку чая, она остановилась, чтобы рассмотреть меня, словно бактерию под микроскопом.

– Говорят, ты Михайлова, – очень медленно сказала она.

Последнее, чего мне хотелось, это вести светские беседы, но манеры заставили меня ответить.

– Это правда.

– Также говорят, будто ты ведьма.

Я смогла ответить лишь намеком на улыбку.

– Ты не похожа на ведьму. – Ее невпечатленный взгляд скользнул по моим влажным волосам и платью-футболке. – Или на пленницу.

– Полагаю, они бывают разными. – Я не была уверена, что имею в виду ведьм или пленниц, хотя предполагала, что утверждение подходит и для тех, и для других.

– Ты кажешься… – Она нахмурилась, будто ей пришлось выдавить это слово. – Милой. Но как там говорят? – Она задумчиво постучала пальцем по губам, а затем подняла взгляд к потолку, щелкнув пальцами. – Кровь себя покажет.

Ее радость оттого, что она вспомнила идиому, смягчила оскорбление. Очевидно, до нее доходили слухи о моей матери. Или о моем папе. Полагаю, у меня было достаточно дурной крови с обеих сторон, но стало очевидно, что она имела в виду первую, когда ее взгляд скользнул к подвеске и она промурлыкала:

– Хотя, похоже, ты уже пошла по этому пути.

Кайли была полной занудой. Я не ответила и добавила немного сахара в чай, что, кажется, разозлило ее.

– Ты должна знать, что на самом деле он не хочет тебя.

В груди свернулся ком горечи. Должно быть миссия каждого этим утром состояла в том, чтобы разрушить мое приятное депрессивное состояние.

– Не то чтобы это тебя касалось, – мягко сказала ей я, – но да, я в курсе.

Ронан переступил порог, одетый в Givenchy, и по жесткому намеку в его взгляде я поняла, что он услышал разговор. Что за любопытство.

Он сел на стул, как в любое другое утро. Я снова стала невидима для Кайли, когда все свое внимание она обратила на Ронана и принялась подавать на стол. Было совершенно очевидно, что она тянула с этим до его прихода. Хотя, правда, ну сколько вилок ему нужно? Я намазала маслом кусочек тоста и проигнорировала то, что она заговорила с ним по-русски.

– Подай чай и убирайся из моего дома.

Нож для масла дрогнул в моей руке на долю секунды. Это было «Ты уволена!», достойное сериала «Ученик». Кайли бросила на меня такой взгляд, будто это была моя вина, быстро налила Ронану чай и выбежала из комнаты.

– Ты серьезно позволяешь людям разговаривать с тобой так? – прорычал Ронан, сердито глядя на меня. Я избегала смотреть на него, словно его взгляд мог убивать.

– Как?

– Не играй со мной в эти игры. – Его гнев обжег кожу. – Она практически назвала тебя шлюхой.

Тот факт, что он вел себя так, будто ему было не все равно, захлестнул меня зудящей волной разочарования, но я боялась, что взорвусь, если не буду сдерживать чувств.

– Тебе нравится называть меня шлюхой, – безразлично ответила я. – И ты велел мне не лезть к твоим сотрудникам. Я просто делала то, что ты мне велел.

Рыкнув, он схватил мое лицо и повернул его к себе. Я не сопротивлялась, но отказывалась встречаться с ним взглядом. Зрительный контакт превращал меня в камень, а затем – раскалывал, прямо посередине.

– Если прямо сейчас ты пытаешься угодить мне, то крупно лажаешь.