Глубокий сон, в который я провалилась после того, как ворчливый рыжий разбудил меня где-то после четырех утра, притупил короткое воспоминание о Ронане. Его присутствие было больше, чем жизнь. Тень там, где не должно быть тени. Он все еще был черен с головы до пят, без галстука, но сегодня его волосы были в легком беспорядке, как будто он проводил по ним татуированными пальцами, и судя по спиралям дыма, поднимающимся из пепельницы на его столе, он курил то, что должно было быть утренней сигаретой.

У меня никогда не было проблем с разговорами, но когда этот человек полностью сосредотачивал на мне внимание, я понимала, что все слова застревают у меня в горле. Так что, покраснев от возмущения, я отвернулась, ничего не сказав.

Он тихо усмехнулся, потянулся к проводному телефону на столе и набрал номер.

Я мысленно застонала. И это он считал меня смешной. Между тем даже его взгляд согревал меня, словно жар солнца. И его голос, с легким акцентом и намеком на опытность… Я могла слушать его весь день, не уставая.

Я встала и аккуратно сложила помятый пиджак и одеяло, что заставило его слегка улыбнуться в середине фразы на русском, которую он говорил тому, кто находился на другом конце провода. Его взгляд скользнул по моей обнаженной коже, когда я прошлась по комнате, чтобы рассмотреть развешанные по стенам фото. На одном были запечатлены несколько ухмыляющихся и курящих мужчин, но в центре группы был подросток Ронан с винтовкой в руке и мертвым оленем у ног.

Я никогда не видела оружия. И не хотела видеть.

На другом черно-белом фото были изображены двое детей, двенадцати или тринадцати лет, стоящие на улице. Пятно грязи пачкало щеку Ронана, он обнимал за шею второго ребенка, чье неулыбчивое лицо было отвернуто от камеры. Но это не скрывало его взгляда, достаточно острого, чтобы пронзать насквозь.

Они казались бедными. Может быть, даже бездомными.

Мой взгляд скользнул к Ронану, от его костюма к черным часам на запястье. Я всегда покупала вещи папе, поскольку его не заботила собственная внешность и у него не было жены… или так я считала. Он стал бы носить только лучшее из лучшего, так что я стала поклонницей дорогой мужской одежды, и этот мужчина носил Dormeuil Vanquish.

Из грязи в князи…

Мне стало любопытно, чем он занимается. Он, очевидно, был кем-то большим, чем просто владельцем этого ресторана, который представлял собой скорее дыру, чем пятизвездочное заведение. Мне показалось удивительным, хотя и милым, то, что он выставлял свое прошлое на всеобщее обозрение.

– Сядь поешь, котенок.

Мне стало теплей от этого прозвища, пусть даже я знала, что, вероятно, получила его потому, что напоминала ему о чем-то милом, что можно потрепать по голове. Я села на диван и принялась за миску каши и свежие фрукты.

Ронан все еще говорил по телефону, обмотав шнур вокруг одной руки и держа мячик в другой, но жар его любопытного взгляда согревал каждый сантиметр моего тела. Я отставила тарелку с недоеденной едой и получила неодобрительный взгляд. Если бы мой папа посмотрел на меня так, я бы проглотила все до последней крошки, но ему было далеко до моего папы. И я просто не хотела доедать.

Он повесил трубку, окутав комнату густой тишиной. Я потерла ладони о голые бедра и поискала слова, которые, казалось, терялись в его присутствии.

– Так и не нашли мое пальто, да?

Минуту он молчал, раскачиваясь в кресле, словно редактор газеты, оглядывающий свои владения.

– Тебе повезло, что мы нашли сумку прежде, чем ее украли.

Это значило «нет».

Я пожевала губу.

– В кармане был телефон.

– Да? – И это все, что он сказал, не предложив воспользоваться своим телефоном.

Мне не хотелось стать еще большей обузой, и я была не в восторге от мысли поделиться с Иваном тем, что случилось прошлой ночью, потому отодвинула эту потребность в сторону. Я куплю одноразовый телефон и сообщу ему, что все в порядке.

Ронан пристально смотрел на меня.

Подбросить. Сжать.

Этот человек постоянно делал что-то руками, и это отвлекало. Я сглотнула, когда комнату снова заполнила тишина. Казалось, ему вполне хватает того, что он сидит там, но его взгляд проникал мне под кожу, вызывая зуд.

Я откашлялась.

– Это… милое место. Очень теплое и… гостеприимное.

Оно было далеко не гостеприимно к девушкам вроде меня, и мы оба знали это.

Его медленная улыбка могла бы разорять города.

– Что здесь кажется тебе комфортным? Нужно будет исправить это как можно скорее. – С каким-то мрачным интересом он наблюдал, как я вновь глупо покраснела. Если бы бог существовал, он бы сжалился надо мной и прожег пол у меня под ногами, чтобы я могла провалиться сквозь него. Я чувствовала себя Даки из «Девушки в розовом», и все мы знаем, чем это кончилось.

– Музыка. Папа слушает ту же музыку.

– Какое совпадение, – протянул Ронан. Его голос был безразличен, но в то же время пронизан чем-то, что вызывало покалывание под кожей.

– Может, ты слышал о нем? – Это был рискованный шаг, но ничего другого не оставалось. С тем же успехом я могла бы попробовать отыскать иголку в стоге сена. – Алексей Михайлов?

Сжать.

– Не могу сказать, что слышал.

Я ощутила разочарование.

– Чем занимается твой папа?

– Он инвестор.

Это было все, что я знала. Папа никогда не говорил о работе, когда я была рядом.

– Хах. – Изучив меня с минуту, Ронан спросил: – И что привело американскую чирлидершу в Москву?

Я бросила взгляд на сумку с надписью «ЧИР» через всю переднюю ее часть.

– Я была чирлидером в старших классах, больше этим не занимаюсь.

– Значит, год как не занимаешься?

– Нет, – сказала я так, будто он сглупил. – Полтора года.

Он улыбнулся.

– Ах, я ошибся.

После мгновения тишины я ответила.

– Московские тайны. – Тихие слова наполнили комнату. – Я прилетела за тайнами.

Он долго смотрел на меня – так долго, что мое сердце замедлилось под тяжестью его взгляда, – а затем встал и обошел стол.

– Тебе есть где остановиться?

Я покачала головой.

– Я скажу Альберту, чтобы нашел тебе комнату. – С этими словами он направился к двери.

Мои манеры протестовали против его щедрости, но по большей части я была благодарна. Голова все еще болела, и я не хотела бесцельно блуждать по Москве в поисках такси и места для ночлега. Хотя нечто внутри меня, нечто любопытствующее и затаившее дыхание, не желало выпустить Ронана из комнаты.

Я встала на ноги и выпалила:

– Тебе нравится опера?

Он остановился и медленно повернулся ко мне.

– Откуда ты знаешь?

Понадобилось мгновение, чтобы сообразить, что он меня дразнит. Я открыла рот, но прикусила нижнюю губу, чтобы сдержать смех. Его взгляд метнулся к моим губам, всего на секунду, и мой пульс рухнул в чан с огнем и бензином.

Я сглотнула.

– Ты случайно не знаешь оперные театры поблизости?

Я не собиралась возвращаться домой, не узнав побольше о матери и ее семье. Может быть, что-то найдется там, где она работала раньше.

– Есть несколько, но Московский ближе всех.

– Московский, – повторила я, чтобы запомнить.

– Он не в лучшей части города.

Его ресторан тоже располагался не в лучшей части города, и при виде решительности у меня на лице что-то неясное затуманило его взгляд.

– Я отвезу тебя. Сегодня в восемь.

Затем он оставил меня, не сказав больше ни слова, а я не могла удержаться от мысли… Может быть, Москва не так уж плоха.

– Нет, правда, я могу заплатить за комнату.

У Альберта, очевидно, были проблемы со слухом, потому его стоическое выражение лица не дрогнуло, пока он шел по коридору отеля с моей сумкой. Я плелась в двух шагах позади гиганта, изо всех сил стараясь не отставать. Я знала, что он понимает английский. По дороге сюда я прикоснулась к окну, разглядывая улицы, и он так посмотрел на меня в зеркало заднего вида, словно я только что дала пощечину его любимой бабушке, и проворчал, чтобы я не пачкала стекло. Он был бы красив, если бы не брил голову и не смотрел так хмуро, будто его только что выпустили из тюрьмы. Хотя с таким-то отношением можно было предположить, что так оно и было.