Если бы поцелуй был шахматной партией, я была бы новичком-ботаником. А он – мошенником, сбросившим с доски все фигуры и трахнувшим меня на ней.

В этот момент моему разуму стал ненавистен человек передо мной. Я пыталась отпихнуть его, отвернуться от него, но железная хватка на затылке не позволяла этого сделать. Мое тело заняло другую позицию. Оно вдыхало его жар, умоляя о большем: большей силе, большей интенсивности, большей близости – о столь большем. Горячее прикосновение его губ и вкус корицы вызвали отчаянный гул в моей крови, притянули меня так близко к краю, что холодный пот боролся с внутренним жаром. Он скользнул своим языком по моему, вызвав тягучую истому внизу, рассеявшую все мысли в одну лихорадочную секунду.

Дыхание стало прерывистым, борьба замедлилась, мои руки замерли у него на груди. Месть пролилась в его поцелуе, мягком, но яростном и немного холодном – совсем как его взгляд, прежде чем он оставил меня на коленях этим утром. Тогда я была не нужна ему. Он хотел, чтобы сейчас я доказала его позицию: я была его страховкой, и только он мог трахать меня.

Как раз в тот момент, когда он решил, что сопротивление во мне угасло, я прикусила его нижнюю губу так сильно, что почувствовала вкус крови, и ударила коленом. Зарычав, он уклонился от удара в пах и оттолкнул меня от себя. Я удержалась на ногах, но без жара его тела сразу стало холодно.

– Где та страсть, которую ты дарила Ивану, котенок? – хрипло спросил он, большим пальцем вытирая кровь с губы. – Не поверю, что у тебя есть предубеждения против того, чтобы целовать двоих в один день.

Узел гнева расплелся в моей груди, вытолкнув оскорбление:

– Единственное мое предубеждение – целоваться с тобой.

Последовавшая секунда молчания душила меня, он не сводил с меня взгляда, желваки ходили от гнева.

– Полагаю, тогда мы оба нарциссы.

Зная его извращенное понятие об «удаче», я сглотнула и посмотрела с опаской.

– Что это значит?

Греховный блеск украл жар из его взгляда, слова прозвучали холодно и апатично.

– Никогда не мешал поцелуи с трахом.

Шипение его ремня Montblanc, скользящего в петлях, обрушило все внутри меня свинцовым грузом.

Он не собирался заканчивать сегодняшний вечер холодным душем.

Сердце стучало, словно копыта скаковой лошади по грязи, я стала пятиться, пока не запнулась о диван. Металлическая пряжка со звоном упала на пол, заставив меня выпрямиться. Я приказала себе оставаться сильной и любой ценой хранить достоинство, но когда он сделал шаг ко мне, я выпалила:

– Я девственница.

Он даже не задумался, прежде чем мрачно рассмеяться.

– Ты, мать твою, такая лгунья.

Не стоило так часто кричать «волки». Из-за этого я теперь облажаюсь – буквально.

– Своего ты точно бы разглядел. – Мой голос дрожал. С каждым его шагом я отступала в противоположном направлении, пока не встала за диваном, единственной преградой между нами.

– М-м-м… Мы еще не знаем друг друга настолько хорошо, но узнаем. – Отколотый кусочек фарфора скрипнул под его ботинком.

– Ты ведешь себя так, будто это должно мне запомниться, – парировала я, вынужденная отойти от дивана, когда он двинулся в обход.

– Уверен, это будет отличаться от твоих опытов с избалованными мальчиками в колледже.

Разочарование разлилось под кожей. Это была именно та мысль, которая привела меня в руки Дьявола, заставив кружить вокруг дивана, только бы оказаться от него подальше.

– Иван – не мальчик из колледжа.

И вновь я увидела мадам Ричи, швыряющую Ивана под автобус.

Он опасно прищурился, вцепившись руками в спинку дивана.

– Может и нет, но он слабак.

– Ты его даже не знаешь, – обвинила я.

Взгляд, брошенный им, лишь подтвердил мое подозрение в том, что они знали друг друга, но мысль исчезла, когда в его взгляде отразилась ярость, а голос стал резким.

– Упомяни его снова и будешь спать снаружи, с собаками.

Неуверенность сдавила мне горло. Я ответила на один из его длинных шагов, быстро сделав несколько, чтобы не подпустить его.

– Прекрати меня уговаривать, – сказала я, задыхаясь. – Кажется, мое сердце больше не выдержит романтики.

Он посмотрел так, словно хотел рассмеяться, – человек, преследовавший меня, словно психопат, – но тьма в нем поглотила веселье.

– На этот раз твой язык тебя не спасет.

Я не поняла, о чем он, но в тот момент это меня не заботило. Когда я шагнула в сторону, он повторил движение. Каждая моя клетка излучала нервозность, вылившуюся в заплетающиеся слова.

– Надеюсь, обычно ты трахаешься иначе. Это утомительно.

Его бровь насмешливо приподнялась.

– Со мной такое впервые, но, к счастью, я открыт новому.

Было так мило обнаружить, что ситуация его забавляет, тогда как мое сердце едва не замирало.

– Уверена, в Москве есть много симпатичных женщин, которые примут тебя за достойную оплату.

Он наблюдал за мной, следя за каждым моим медленным шагом.

– Если бы я хотел другую, достаточно было бы одного смайла в виде персика, чтобы женщина уже была здесь, умоляя меня трахнуть ее в задницу.

Грязный образ заиграл у меня перед глазами, вызвав невинный румянец на щеках и стеснение в груди. Чувства настолько противоречили друг другу, что, когда он обошел диван, я пошатнулась, прежде чем вновь твердо встать на ноги.

– Я и правда не могу понять, кто может спать с тобой после того, как ты откроешь свой рот.

– Узнаешь через минуту.

От тяжести его взгляда в горле пересохло.

От хождения кругами у меня слегка кружилась голова – особенно учитывая то, как мало я ела в последнее время, – но это не заставило мой разум бежать по бесконечному кругу. Я думала о персиках и Наде. Мне стало интересно, бывал ли Ронан в последнее время в опере. Написала ли певица еще одну записку и принял ли он ее непристойное предложение. Эта мысль сжала легкие, волной превратив неуверенность и уныние в гнев. Ронан каждую ночь мог заниматься сексом втроем, а я даже другого мужчину не могла поцеловать без того, чтобы не попасть в худший кошмар девственницы.

– Прибереги свою выносливость для следующей несчастной, которая зацепится за тебя взглядом, – холодно сказала я. – Поверь, не стоит тратить ее на меня.

Его взгляд приказал, чтобы я сдержала все, что крутилось у меня на языке, но, надо признать, я не очень хороша в исполнении приказов.

– В Майами столько мужчин. Я скоро забуду тебя, как и всех остальных.

Слова не успели повиснуть в воздухе. Один удар ногой по дивану отправил мебель в полет; диван врезался в стену, оставив меня совершенно незащищенной. Удерживая темный взгляд Ронана, я чувствовала, как поднимается по ногам стальной холод и шумит в ушах кровь.

Я рванула к двери, но не успела. Ронан легко мог схватить меня за волосы и швырнуть на пол, как это сделал охранник, но он схватил меня за платье. Это возмутило меня сильнее, чем если бы он причинил мне боль. Мне вдруг отчаянно захотелось боли, чтобы агония напомнила, как мало я для него значу, до того, как он украдет мою невинность и, как следствие, мою душу.

Когда он потащил меня назад, я вцепилась в тумбочку, переворачивая все в поисках оружия – или по крайней мере ища способ подтолкнуть его к тому, чтобы он вспомнил, что я – всего лишь пешка. Липкие пальцы схватили что-то, и, прежде чем я успела подумать, я развернулась и разбила вазу о его голову. Стекло посыпалось на пол, в комнате воцарилась мертвая тишина.

В фильмах мужчины от такого теряют сознание. Ронан не потерял.

Моя грудь вздымалась, ноги приросли к полу, когда он закрыл глаза и резко вздохнул. Когда он открыл их, я ждала возмездия. Я не ожидала, что он молча обнимет меня за талию, поднимет над разбитым стеклом и бросит на диван.

Когда его тело накрыло мое, то же сделало и чувство вины, придавив и добавив тяжести к его телу. Его ноги раздвинули мои бедра, руки держали запястья над головой.