Позднее той ночью, в королевской часовне, в присутствии матери, чьи глаза были затуманены слезами и отца, чьё суровое лицо светилось гордостью, Жан Леклерк преклонил колени перед принцем де Фуа; и тот, плашмя ударив его по плечу мечом, — в те времена даже в подобных случаях удары были сильнее, — повелел встать сьеру Жану, посвящённому в рыцари. Неплохое начало жизненного пути для сына бастарда, подумал Анри, совсем неплохое.

— Я собираюсь сделать этого мальчугана своим конюшим, — произнёс принц таким тоном, словно дело было уже решено, и огляделся вокруг в ожидании благодарности за столь высокую честь, оказанную Жану, — его моим вторым я. Клянусь Богом, он даже походит на меня внешне! Прошу прощения, госпожа графиня. — Глаза графини сверкали гневом, а лицо Анри приобрело ярко-пурпурный оттенок.

— Было бы великим чудом, — сгладил неловкость Людовик, — если бы смелость слепо не накладывала бы одинакового отпечатка на внешний облик каждого, кто ею отмечен, — и он почёл за благо быстро увести разговор в сторону. Семейное сходство и вправду было слишком заметно, чтобы его безбоязненно обсуждать. Король разобщил своих врагов, теперь ему предстоит разъединить друзей. — Господин де Фуа, у меня есть некоторые планы как относительно кавалера Жана, так и относительно вас. То, что я намерен поручить каждому из вас, разведёт ваши дороги... по крайней мере, на какое-то время. Мне нужен кто-то, кто будет сопровождать королеву и принцессу в их обратном пути из Савойи.

И он многозначительно посмотрел на Жана.

— Ну, раз так, — проворчал принц, — это больше, чем я смог бы предложить. Счастлив за вас, мой мальчик.

— Мне также необходим кто-то, достойный высокого доверия представлять мою особу в Лангедоке. На ком же мне остановить свой выбор, как не на великом принце, который давно уже владеет сердцем этих отделённых провинций. Я хотел бы, чтобы вы немедленно отбыли на юг, если, конечно, ваша рука позволяет...

— Представитель короля?

— Полномочный представитель. Следите, чтобы мир и покой царили в Сердани и Руссильоне. Не беспокойтесь о Лектуре, я там морю голодом старого изменника, не пытайтесь вмешиваться в дела Гиени — пускай мой брат одичает там. Меньше будет глядеть в сторону Бургундии. Будьте добры к моим скрюченным шёлковых дел мастерам и не обращайтесь с моими французскими евреями, как обращаются у вас в Арагоне. Англии изгнание евреев не принесло процветания.

— Я благодарю ваше величество за честь и заверяю вас, что сумею управлять южанами.

— Анри, безусловно, захочется отправиться на несколько дней в Мелюн, дабы они там могли лицезреть своего нового графа и принести ему клятву верности. Советую вам вымыть руки после церемонии, Анри, во избежание чесотки и вшей. Чёрт побери, никогда не знаешь, что подхватишь у этих людей! Затем вам следует вернуться на своё место, в арсенал.

Это был поистине утомительный день. Король приветливо кивал головой всем и каждому. Он раздавал улыбки столь щедро, что у него болели щёки.

— Госпожа графиня, господин граф, ваше высочество принц де Фуа, кавалер Жан, я желаю вам спокойной ночи.

Он развернулся на каблуках и оставил их так внезапно, что они едва успели проводить его поклонами.

Его голова раскалывалась от удушливой атмосферы и дыма чадивших свечей в тронном зале. Он смертельно устал, но всё же предвидел, что проведёт бессонную ночь, более мучительную, чем это обычно даже для него. При ярком, казалось, враждебном пламени свечей и факелов, в животной жаре, исходившей от десятков мужских и женских тел, Людовика вдруг прошиб озноб.

Он нашёл Оливье за странным занятием — тот усердно укладывал между простынями королевской кровати большую металлическую грелку с углями.

— Для чего ты это делаешь, Оливье?

— Я нахожу, что это весьма нелишняя и здравая мера, ваше величество. Грелка разгладит складки на простынях, оставленные прачками. К тому же жар убивает клопов, а пары древесного угля очищают воздух.

— В общем, грелка сможет сделать всё, только не нагреть постель, так, что ли?

— Ну, конечно, она также и нагревает постель. Мне показалось, что там, в зале было немного прохладно.

— Ты отлично знаешь, что там все потели от жары.

Цирюльник, который заметил, как его господин слегка дрожал во время церемонии, ничего не ответил, только подвернул край одеяла, чтобы постель хранила тепло, и переложил металлическую грелку под кровать. Король вскоре обнаружил, что и его ночное бельё и его ночной колпак тоже были заботливо согреты. Он не отпустил цирюльника, когда тот собирался удалиться.

— Разведи огонь, Оливье, сядь и поговори со мной.

— Да, о да, ваше величество! — он не привык, чтобы Людовик приглашал его сесть. Через секунду огонь уже потрескивал в камине. Людовику показалось, что даже брёвна нарочно подобраны наиболее сухие и богатые смолой.

— Оливье, иногда ты пугаешь меня. Мне кажется, что ты читаешь мои мысли. Признаюсь, что мне действительно стало немного холодно в тронном зале, хотя я прекрасно понимаю, что там было невыносимо жарко.

Цирюльник открыл было рот, чтобы ответить, но король не дал ему такой возможности:

— Оливье, какой способ сделать меч невидимым ты считаешь наилучшим?

— Если ваше величество предлагает мне философскую задачу, то я должен ответить: отдать его трусу.

— Я никогда не философствую. Я имею в виду то, о чём я спросил, — в буквальном смысле.

— В таком случае пусть тот, кто обычно носит этот меч, продолжает носить его. Меч стал его частью. Некоторые люди перестали обращать внимание на мой горб.

— Никто и никогда не носил этот меч. Он весь усыпан бриллиантами и всей этой декоративной чепухой. Вероятно, он не прорежет и масла.

— Меч великого магистра?

Король кивнул.

— Моя казна удручающе опустеет после того, что я предпринял сегодня, но я в то же время не могу исключить всякие расходы, и особенно мои скромные вложения в Бургундию. Мне придётся заложить меч и многие другие драгоценные короны.

— Но нужно ли для этого делать меч невидимым? Разве нельзя изготовить копию, отделанную стразами? Я знаю нескольких преуспевающих ювелиров, которые ничем иным не занимаются, кроме как...

— Чёрт побери, так поступал мой отец. Все короли прибегают к этому. Существуют искуснейшие подделки всех коронных бриллиантов. Трудность не в этом. Я хочу осуществить своё намерение втайне. Я не собираюсь закладывать их во Франции. Об этом станет известно, и пойдут толки. Я отправлю их за пределы страны, в генуэзский банк Сен-Джорджио. Слава Богу, с итальянцами я установил тёплые отношения, даже сердечные. Полагаю, от них я добьюсь лучших условий.

— Костыль! — воскликнул Оливье. — Меч можно отлично спрятать в костыле. О, как резво заковылял бы я с ним в Геную, если бы только ваше величество поручили мне это дело. Я выглядел бы с костылём очень убедительно.

Король колебался.

— Нет, не ты, Оливье. Ты нужен мне здесь, рядом со мной. Кто знает, быть может, мой озноб усилится.

Очень медленно, взвешивая каждое слово, прекрасно понимая, в какое опасное положение он себя ставит, и тем не менее решившись пойти на риск, Оливье произнёс:

— Быть может, мой господин, этот озноб есть проявление вашего... вашего недуга?

Людовик резко выпрямился, лицо его исказила ярость:

— Недуга? Недуга?! Ах ты, уродливая тварь! Ах ты, обезьяна! Я никогда не болею! Что за недуг? Ну же, ну, ну? Ты что, язык проглотил? Или кто-то вырвал его? Кто осмелился испортить мне удовольствие вырвать твой гнусный язык?!

Оливье бросился на колени и уткнул плачущее лицо в ночной халат.

— Вырвите его у меня, мой господин! Я не назову недуга! Но уже долгое время я тайно пытаюсь излечить вас от него.

— Излечить? Как? Каким образом, чем ты лечишь меня?

Оливье поднял на короля глаза, полные муки, его подбородок дрожал и борода словно прилипла к уродливому наросту на нём, подчёркивая его размеры и уродство: