Кроме того, на Троицкой улице имелись еще 1-я и 2-я еврейские профессионально-технические школы, образовавшиеся при ОРТе не позже 1924 г. Очевидно, их предшественницей была швейная мастерская, существовавшая уже в 1922 г. в соседнем детдоме. В 1-й школе, которой вначале заведовал А.Левинсон, а с 1924 г. — А.Мовшович, готовили слесарей и токарей. Во 2-й школе под руководством С.Авироном обучали швей. На оборудование профтехшкол Джойнт выделил Петроградскому Евобщесткому 6 тыс. долларов.

К середине 20-х значительная часть старых преподавателей еврейских школ Ленинграда сменилась. Однако некоторые из них (Киссельгоф, Цейтлин), а также отдельные ортовские деятели (Авирон) продолжали оставаться в руководстве школ. Процент детей старожилов среди учащихся снизился за счет сирот из провинции, что привело кое-где к введению идиша как языка преподавания. Вместе с тем, считаясь с высокой аккультурированностью ленинградцев, ни Отдел народного образования Облисполкома, ни Евсекция не заставляли их записывать своих детей в еврейскую школу.

Иной была политика Евсекции в Псковском учебном округе Ленинградской области, который считался неассимилированным районом. Несмотря на недостаток преподавательских кадров и желающих получить еврейское образование, в 1927 г. в Пскове открыли еврейскую школу-семилетку с преподаванием на идише.

Учителей пригласили из Минска и Витебска, однако родители не хотели отдавать в школу своих детей. Чтобы поправить положение, Псковский Отдел народного образования (ОНО) приказал другим школам не принимать туда учащихся-евреев. Таким насильственным способом удалось набрать 50 учеников в первые пять классов. Для расширения школы в нее зазывали детей из соседних городков, обещая им общежитие в Пскове. В то же время в великолукской еврейской школе Псковского округа, где население было традиционнее, царили скученность, низкий уровень преподавания, слабое знание русского языка учениками, второгодничество.

В среднем по РСФСР еврейские школы в 1925-1926 гг. охватывали до 20% детей, в то время как в Ленинграде этот показатель был гораздо ниже. В последующее трехлетие число еврейских школ и детских домов снизилось еще более. В 1929 г. из каждой тысячи ленинградских немцев в национальных школах обучалось 38 человек, поляков — 16, эстонцев — 13, латышей — 11, а евреев — только 5.

В 1931 г. в ходе кампании по интернационализации школ некоторые ленинградские национальные школы были слиты в так называемые «интернациональные комбинаты». Первый такой комбинат на 3 тыс. учащихся образовался в Октябрьском районе из бывших русской, польской, немецкой и еврейской школ. Классы в комбинате продолжали оставаться национальными. Антисемитизм, судя по свидетельствам, был там нередким явлением. Очевидно, опыт с комбинатами закончился неудачно, так как на следующий год неподалеку, в переулке Матвеева воссоздали еврейскую школу.

В 30-х последней еврейской школой Ленинграда оставалась 14-я неполная средняя школа на Васильевском острове, преобразованная в 1933 г. в 11-ю полную среднюю школу. В 1931 г. в ней было всего 267, а в 1934 г. — 320 учащихся. Школу и детский дом при ней продолжал возглавлять Зиновий Киссельгоф, представитель той самой «петербургской еврейской общественности», которую власти упорно изводили. Учебное заведение на Васильевском мало напоминало типичную советскую еврейскую школу, во всем проигрывавшую русской школе. Уровень подготовки учащихся по общим предметам был весьма высоким. Киссельгоф очень тщательно подбирал преподавателей. Когда нужно было отделаться от нежелательного кандидата, он выставлял требование знания языка идищ. До середины 20-х большинство учеников школы составляли детдомовцы, но затем стали преобладать дети, проживавшие в округе. В глазах их родителей школа имела два важных плюса — качественное обучение и отсутствие антисемитизма.

Национальным ядром школы оставались детдомовцы. Они лучше владели еврейским языком. Однако преподавание в школе велось по-русски, так как в семьях многих «приходящих» детей не разговаривали на идише. Его изучали наряду с другими иностранными языками, причем среди школьников не считалось престижным получать высокие оценки по этому предмету. Уроки идиша вел завуч школы Лев Иохельчук (1874—1955), которому зачастую приходилось ограничиваться чтением вслух отрывков из классиков — Менделе или Шолом-Алейхема, а затем тут же переводить их на русский язык, чтобы смысл прочитанного дошел до всех. Уроки непопулярного предмета часто сопровождались шумом и конфликтами с преподавателем. Попытка перевести преподавание всех предметов на идише, предпринятая в начале 30-х, привела к снижению успеваемости, и от этой идеи пришлось отказаться.

Киссельгофу и его преподавательскому коллективу ничего не оставалось, как насаждать еврейскую культуру через внеклассную, кружковую деятельность. Школьные ансамбли выступали с успехом в Евдомпросвете. Друзья Киссельгофа, известные еврейские поэты (Изя Харик, Ицик Фефер), певцы (Эпельбаум), актеры (Михоэлс, Зускин) бывали частыми гостями школьников. Важным фактором в спайке школьного коллектива и в его национальном воспитании были ежегодные летние выезды детдомовцев на дачу. Директор специально нанимал на летние месяцы говоривших на идише воспитателей, чтобы дети заодно подучили язык. Теплые летние вечера за городом располагали к пению народных хасидских песен, множество которых знал и прекрасно исполнял сам директор.

Определенную роль в национальном воспитании (в интернациональной «упаковке») играло и активное участие школьников в городской организации Юных друзей ОЗЕТа, центром которой являлась школа. Ребята активно собирали посылки с книгами и тетрадями для отправки в еврейские колхозы Крыма и Биробиджана, распространяли ОЗЕТ-лотерею, участвовали в митингах и конференциях ЛенОЗЕТа, писали заметки в озетовскую печать. Имелось, конечно, и трудовое воспитание. Школьники работали в мастерских, а заработанные деньги шли на нужды детдома.

В 1937 г. в Ленинграде оставалось лишь 14 школ всех нацменьшинств. Так как, кроме 11-й, других еврейских школ уже не было, о ней часто сообщала Трибуна, а журналист Дойвбер Левин написал книгу о Киссельгофе и его воспитанниках. Директора школы приглашали выступать на совещаниях работников просвещения. Неизбалованные заботой старших детдомовцы и приходящие ученики обожали Киссельгофа, а для него школа и детский дом были главным делом жизни. Он и жил в самом здании школы. В 1934 г. Киссельгоф не преминул выступить в печати против антисемитского нападения на его воспитанников со стороны учеников соседней школы, куда еврейских детей привели на «интернациональную» встречу, — и это тогда, когда официальная кампания против антисемитизма давно уже закончилась. Не боялся он и переписываться со своими бывшими учениками, эмигрировавшими за границу, среди которых был, между прочим, всемирно известный скрипач Яша Хейфец. Когда в конце 1937 г. был арестован школьный учитель рисования Борис Цирлин, Киссельгоф дал на него положительную характеристику, что сыграло не последнюю роль в скором освобождении учителя.

12 июня 1938 г. органы НКВД арестовали престарелого, сгорбленного Зиновия Ароновича Киссельгофа, но несмотря на царившую тогда атмосферу страха и оказанное на детей давление, школьные активисты не согласились считать своего директора «врагом народа» и ходатайствовали в райкоме комсомола об его освобождении. Почти через год, в мае 1939 г., Киссельгоф с отбитыми на допросах легкими был освобожден и через две недели умер. На похороны собралось множество учеников, их родителей, учителей других школ. Гроб был покрыт красным чехлом с большим Маген-Давидом. Школа перестала называться еврейской осенью 1938 г. одновременно с ликвидацией других национальных школ Ленинграда.