Тот неудобный для хасидов факт, что Правление поддерживал вполне ортодоксальный раввин Каценеленбоген, Любавичский ребе объяснял его детской доверчивостью и старческой немощью, позволявшими лукавому и бессовестному Правлению использовать Каценеленбогена в своей нечистой игре. В действительности раввин был не так уж немощен и, например, на лето 1926 г. планировал поездку к сыну в Берлин.
Не удивительно, что Любавичский ребе не собирался поддерживать безбожное, по его мнению, Правление ЛЕРО и участвовать в Съезде, на котором ему и его сторонникам угрожала опасность оказаться в меньшинстве и тогда пришлось бы либо подчиниться решениям апикойресов (безбожников), либо выступить против высшего еврейского органа. Ребе было также ясно, что усиление ЛЕРО означало бы ослабление влияния возглавлявшегося им Раввинского комитета, а значит, и потерю им безраздельного контроля над распределением американской помощи. Определенную роль в отношении ребе к Съезду играло, очевидно, и традиционное соперничество между хасидами и митнагедами. Публично раввин Шнеерсон предпочел объяснить свою негативную позицию чисто религиозными причинами, заявив, что инициатива Съезда исходит не от подлинно верующих и поэтому не может дать положительных результатов. В кругу своих единомышленников он говорил: «Я не верю, что из нечистого (порочного) источника польется живая и чистая вода, к тому же не хочу обнажать их подлость перед всем еврейским народом». Гуревичу же Любавичский ребе сказал, что, хотя ему не нравится сама идея Съезда, этот вопрос требует изучения.
Несколько дней спустя ребе посетил другой представитель Правления ЛЕРО — Шахнович. Пытаясь смягчить его позицию в вопросе о Съезде, Шахнович предложил ребе войти в общину на условии, что при решении всех вопросов религиозной жизни города будет учитываться его точка зрения. Однако раввин Шнеерсон отказался, заявив, что никогда не вмешивается в жизнь города, в котором проживает.
На деле же слова ребе о невмешательстве оказались далекими от истины. Лидеры Хабада взяли курс на раскол ЛЕРО. В середине ноября десять «кошерных» членов руководства ЛЕРО, невидимому, главным образом хабадников, решили демонстративно уйти в отставку, чтобы, как они сформулировали, «не нести ответственности» перед истинно верующими за срам и богопротивную деятельность лидеров общины, которым они не могут противостоять, будучи в меньшинстве. Для нейтрализации старого раввина к нему была направлена делегация, чтобы «открыть ему глаза» на создавшуюся ситуацию. Однако Каценеленбоген, явно видевший проблему русского еврейства шире рамок внутрирелигиозной полемики, не собирался в угоду Хабаду отказываться от двадцатилетней привычки работать с полусветскими общественными деятелями. Не исключено также, как утверждает хабадский источник, что руководители Правления сумели опередить хасидскую делегацию и представить раввину конфликт в выгодном для них свете. Во всяком случае, посланцы «десятки» хабадников не достигли цели. Каценеленбоген вначале не хотел их и слушать, а затем согласился вновь проанализировать целесообразность созыва Съезда при условии, что «раскольники» вернутся на свои должности и перестанут на это время агитировать против идеи Съезда. Выдвинутые условия были для Хабада, разумеется, неприемлемы.
В воскресенье 22 ноября 1925 г., не дождавшись официального разрешения на публичное собрание, инициаторы раскола пригласили прихожан районных молелен, более традиционных, чем члены ЛЕРО, на общий митинг в Хоральную синагогу. Митинг был хорошо подготовлен, роли выступавших заранее распределены. Верующим сказали, что безбожное Правление тайно готовит Съезд, цель которого — отвратить евреев от Торы и законов Бога. Выступавшие объявили о своем выходе из ЛЕРО и намерении образовать новую общину. Тут же из членов отколовшейся «десятки» для означенной цели была выбрана комиссия, собраны деньги и сформулирован устав, допускавший в создаваемую общину только лиц, соблюдающих все религиозные предписания.
Однако формальный раскол в ЛЕРО последовал не сразу же вслед за этим «бунтом». Только 16 июня 1926 г. состоялось собрание учредителей нового хабадского общества «Цемах-Цедек» под руководством близкого к Любавичскому ребе раввина Шимона Лазарева, куда, очевидно, вошли многие из участников воскресного митинга. Потребовался еще год, прежде чем устав «Цемах-Цедек» был 27 сентября 1927 г. представлен в Ленгубисполком. Тем временем участие Хабада в делах ЛЕРО продолжалось. На выборах 1926 г. хабадники Меклер и Гурарий вновь были избраны в члены Правления.
С момента «бунта» религиозная жизнь в городе проходила в условиях открытой конфронтации между ЛЕРО и Хабадом. Зимой 1925—1926 гг. председатель Правления Гуревич осуществил планировавшееся путешествие по бывшей «черте оседлости» с целью склонить провинциальных еврейских деятелей принять участие в предстоящем Съезде религиозных общин. Встречаясь с ортодоксами (как с хасидами, так и с митнагедами) и с бывшими светскими общественными деятелями, он пытался заручиться поддержкой и тех, и других. Его задача осложнялась антисъездовской агитацией Хабада, в частности, распространявшимся с конца декабря открытым письмом раввина Шнеерсона, в котором Любавичский ребе резко критиковал эту затею. В случае созыва совещания представителей разных городов для подготовки Съезда Любавичский ребе призывал выдвигать на него только «истинно верующих», которые бы твердо заявили, что им Съезд ни к чему. Одновременно распространялись слухи, что в созыве Съезда заинтересовано ОГПУ, чтобы установить надзор над всеми раввинами. Письмо Шнеерсона и агитация хабадников достигли поставленной цели, внеся раскол. Москва, Минск, Кременчуг, Екатеринослав высказались против Съезда. Только Одесса, где позиции сионизма были еще сильны, поддержала ленинградцев.
Несмотря на трудности, ЛЕРО не собиралась отказываться от своей инициативы. Повышению авторитета общины способствовал тот факт, что в январе 1926 г. представители Правления добились у центральных властей отмены запрета закрывать по субботам лавки, торговавшие кошерным мясом (запрет действовал с середины 1924 г.). В Суккот (сентябрь) Каценеленбоген встречался со Шнеерсоном, чтобы в личной беседе все же склонить того в пользу инициативы ЛЕРО. Однако и эта попытка не имела успеха.
Тем временем в октябре 1926 г. в городке Коростень была созвана Конференция (съезд) верующих Волынской губернии (Раввинская конференция). Инициатива исходила от раввинов Шмуэля Кипниса из Овруча и от Якова Левицкого из Малевска. Любавичер не приветствовал и эту идею, которая тоже грозила ему потерей части влияния, однако не счел возможным выступить резко против, так как на этот раз речь шла о совещании раввинов в отсутствие светских общественных деятелей. Вместо этого ребе попытался повлиять на ход Конференции, послав на нее своих представителей и выделив организаторам финансовую помощь. В своем обращении к Президиуму Конференции он призывал ограничить повестку дня обсуждением исключительно религиозных вопросов и предотвратить проникновение на Конференцию партийного и национального духа. В Коростень съехались 50 раввинов Волыни и 23 гостя из различных общин страны: Киева, Одессы, Полтавы, Николаева, Кременчуга и других мест. Из Ленинграда прибыли три гостя: раввин Ш.Меклер представлял Любавичского ребе; двое других, Л.Рабинович и М.Розовский, — ЛЕРО. И сами участники Конференции, и власти, конечно, понимали, что ее значение и полномочия выходят за рамки одной губернии.
Можно предположить, что ход Конференции не вполне соответствовал сценарию Шнеерсона, хотя его и выбрали заочно ее почетным председателем. Делегаты ЛЕРО попытались превратить Конференцию в репетицию грядущего Съезда в Ленинграде. В своем выступлении Рабинович предложил, чтобы все общины Украины брали ЛЕРО в качестве примера общинной организации. Выступивший за ним известный раввин из Новозыбкова Шломо Зевин (1890 —1978) заявил, что только объединенный фронт верующих сможет преодолеть препятствия на пути укрепления иудаизма в России. Была выдвинута идея объединения еврейских религиозных общин всей страны и избран Исполнительный комитет (вскоре разогнанный властями) для осуществления принятых решений.
