Особенно серьезный рост антисемитизма отмечался на заводах, куда поступали работать вчерашние крестьяне. Рабочий кожзавода при фабрике «Скороход» Соколинский умело работал на строгальном станке. Однако мастер постоянно давал ему самые невыгодные задания и травил «жидом». Рабочий пожаловался начальству и в завком, за что ему вообще запретили работать на станке. Оскорбления и травля евреев, избиения на антисемитской почве стали, судя по прессе, обычными явлениями на заводах. На заводе ЛИТа (Ленинградского института труда), где безработных обучали строительным специальностям, они жестоко избили одного из учеников-евреев. В пригороде Ленинграда Толмачево на фабрике стройматериалов рабочие встретили плакатом «Бей жидов!» двух инспекторов-евреев. Заведующий железнодорожным депо Невского завода им. Ленина на вопрос рабочего, почему у него заработок меньше, чем у других, ответил: «Пойди к жидам в заводоуправление. Они тебе скажут».
С целью убедить рабочих, что евреи такие же труженики, как и они, власти решили привлечь их к деятельности Общества по земельному устройству трудящихся евреев (ОЗЕТ), бывшего до того почти исключительно еврейской организацией. ЛенОЗЕТ интернационализировали, приняв туда много неевреев. Озетовские стенгазеты вывешивали на заводах и фабриках. В заселенные евреями сельскохозяйственные районы посылались делегации ленинградских рабочих, которые убеждались в успехах еврейских хозяйств. Таким образом, в момент усиления нажима на крестьянство рабочим словно в насмешку предлагалось вступать в ОЗЕТ, покупать билеты ОЗЕТ-лотереи, — короче, из своего кармана помогать евреям осваивать русскую землю. Такая «разъяснительная работа» не могла принести евреям ничего, кроме вреда.
Попытки добиться общественного осуждения антисемитов часто наталкивались на сопротивление. Когда хулиганов, избивших до потери сознания еврея-студента, вызвали в администрацию, на их защиту пришел весь курс. Административные меры наказания за антисемитизм на производстве общественной поддержкой не пользовались. Другое дело — антисемитский дебош, устроенный посреди улицы одиноким алкоголиком; в этом случае суд мог без проблем засадить дебошира в тюрьму и затем выслать на три года из Ленинграда.
В 1929 г. произошло убийство еврейского рабочего в общежитии завода «Металлист» в Пскове. Это случилось так: 17-летний рабочий-комсомолец Трофимов часто измывался над своим соседом по комнате в заводском общежитии Леонидом Болынеменниковым. Леонид однажды пожаловался на антисемита начальству, после чего Трофимов пригрозил его убить. В двенадцатом часу ночи 14 февраля Большеменников вернулся в общежитие завода и лег спать. Трофимов и на этот раз стал травить свою жертву. Большеменников укрылся одеялом и молчал. Тогда Трофимов заявил: «Убью!». Соседи по комнате сочли это за шутку, но он занес топор и два раза ударил лежащего. Заметив движение жертвы, ударил еще раз. Потом убийца умылся, переоделся и отправился в клуб. Когда его задержали по возвращении из клуба, он сказал: «Я убил за то, что он жид».
По делу Трофимова была организована шумная официальная кампания протеста с массовыми митингами на псковских и ленинградских заводах, где десятками принимались резолюции с требованием смертной казни убийце. Однако и по противоречивым газетным сообщениям видно, что поступок Трофимова получил широкую поддержку и одобрение как на собственном заводе, так и в других местах,, где его лично не знали.
Вскоре после убийства машинист «Металлиста», выступая перед красноармейцами подшефной части, сказал: «Все газеты врут, никто у нас на заводе не возмущается против того, что еврея убили». Некий мясник из Пушкинских гор так среагировал на убийство: «За что расстреливать Трофимова? Ему тысячу рублей нужно дать за то, что убил жида». Группа учениц 7 и 8 классов псковской школы решила оказать моральную и материальную помощь Трофимову: писали ему письма, достали его фото, готовили ему продуктовую посылку. На комсомольских собраниях, собранных для осуждения убийцы на крупнейшем ленинградском резиновом заводе «Красный Треугольник», слышалось немало антисемитских реплик. Об аналогичных случаях сообщалось с завода им. Карла Маркса. В одной из мастерских Ижорского завода на собрании вечерней смены из 26 рабочих только трое (члены партии) проголосовали за резолюцию, осуждавшую убийцу. А от комсомольцев ленинградских заводов-гигантов «Красный Путиловец» и «Большевик» Бюро Комсомола «Металлиста» получило коллективное письмо, в котором те не только просили о снисхождении к Трофимову, но и объясняли убийство, «как психологический акт обиженного русского чувства. Это вытекает из жизни, — писали комсомольцы, — так как врожденное нахальство евреев доходит до подлости». В письме указывалась и причина недовольства евреями: «Почему им дают лучшие черноземные земли по СССР?» Авторы просили огласить письмо на общем собрании «Металлиста», не сомневаясь в том, что товарищи Трофимова по работе думают так же, как и они.
В марте на показательной выездной сессии Ленинградского областного суда в присутствии корреспондентов местных и столичных газет, а также оператора кинохроники Трофимов был осужден на 10 лет строгой изоляции с последующей трехлетней ссылкой. Однако ввиду его несовершеннолетия и, очевидно, учтя настроения масс, суд тут же снизил срок заключения до 5 лет.
Дело Трофимова усилило антисемитизм среди его ровесников в учебных заведениях. Сообщения об антисемитских инцидентах поступали из Областного торгово-промышленного техникума, из Института коммунального хозяйства, из Ленинградских реставрационных мастерских, из Политехнического института, Химико-фармацевтического техникума, из Художественно-промышленного техникума при Академии художеств. В последнем студенты керамического отделения травили студента Левитана. Когда показательный суд выгнал из техникума двух братьев-зачинщиков, все их сокурсники, а также другие студенты, подписали заявление с просьбой восстановить хулиганов.
Обеспокоенное мощным ростом антиеврейских выступлений, правительство еще в 1927 г. начало широкую пропагандистскую кампанию против юдофобства. Выступая во время этой кампании на 24-й Ленинградской губернской партийной конференции, Николай Бухарин специально затронул проблему антисемитизма, объяснив его рост тем, что население Москвы и Ленинграда не видит еврейских бедняков и рабочих, заполняющих западные губернии, а знакомо только с теми евреями, кто преуспел более других и вырвался в крупные города, то есть с нэпманами и интеллигенцией. Конкуренция в бизнесе, на рынке труда и в интеллигентных профессиях — вот что порождало антисемитизм, по словам Бухарина.
Начиная с середины 1927 г. Ленинградская правда регулярно помещала заметки об антисемитских инцидентах в рабочей среде, на заводах, больницах, в учебных заведениях. Не забывали указывать и на село. Газета Псковский пахарь отмечала, что вражда к евреям вдеревне особенно сильна. А пленум Псковского Окружкома ВКП(б) объяснил усиление антисемитских выступлений в округе «переживаемыми хозяйственными трудностями и обострением классовой борьбы». Поскольку «классовое происхождение» антисемитизма не вызывало сомнений, его стали выдвигать в качестве отягчающего обстоятельства, о чем бы ни шла речь. Так, сообщая о хищениях в доме инвалидов, журналист не забывал упомянуть и антисемитизм администрации.
С 1928 г. регулярность появления в ленинградской печати материалов против антисемитизма выросла от одного раза в месяц до раза в неделю и чаще. В некоторых номерах газет Смена, Ленинградская правда, Новый путь (Великие Луки) этой теме отводились целые полосы под единой «шапкой» типа «Удар по антисемитизму», «Антисемитизм к позорному столбу» и т.п. Райком партии одного из самых больших в городе рабочих районов, Московско-Нарвского, постановил считать борьбу с антисемитизмом одной из важнейших задач в деле культурного и политического воспитания рабочих. Из 56 книг против антисемитизма, вышедших в СССР в 1927 — 1932 гг., 27 были изданы в Ленинграде (в том числе 14 — совместно с московскими издательствами).
