— Ага, заметил! — Марек следил за дорогой и не видел лица Форестера, но даже по голосу было понятно, что он улыбается до ушей. — На самом деле, это был мой хитрый план. Раз уж настало такое погодное безобразие — надо показать, что наш Энакин на самом деле нарисовал. Вообще, я поражен, серьезно — ты ведь с тех пор у нас не бывал?

— Не, как-то не сложилось.

— Я в восхищении. Кроме шуток. Вот руку бы пожал, но не хочу отвлекать. Ты тогда говорил, что сквозь Питер проступает его прошлое — ты сумел это нарисовать.

Марек мысленно выдохнул. Что там Форестер знает или не знает — вопрос десятый, но сейчас он нашел идеальное объяснение.

— Угу, — отозвался он. — Оно мне с тех самых пор покоя не давало. Вот — получилось.

— Ты художник, ты видишь, — коротко ответил Форестер.

В этот раз они почти не выходили из машины. Попробовали было высунуться на набережной — ледяной ветер мгновенно загнал их обратно в салон. Марек сделал пару снимков, и то за это время руки онемели. Он повторил эксперимент уже в глубине района — такого ветра там не было, но холод все равно пронизывал насквозь, хотя вроде бы особых морозов не обещали, да и не по сезону уже. «Питер», — развел руками Форестер. Марек возблагодарил судьбу, что запасливый Вэл прихватил термос с чаем. Тут Форестер вмешаться не успел, и Вэл заварил чай по своим представлениям о прекрасном, так что почти весь термос достался им с Мареком. Руки снова стали чувствоваться, и Марек уже собрался продолжать маршрут, но хлопнул себя по лбу и обернулся к Вэлу:

— Я балбес. Кручусь тут и даже не спросил — ты-то в Питере бывал? Может, что-то конкретное посмотреть хочешь?

— Не, — улыбнулся Вэл. — Я здесь бывал пару раз, очень давно, еще с экскурсией из старой школы. Достопримечательности и так наизусть помню, хотя Форестер, конечно, гораздо круче рассказывает. И… знаешь, даже лучше, что сейчас все по-другому.

— Понимаю, — вдруг снова сказал Форестер. — Я долго не заглядывал в район, где жил раньше. Даже не знаю, чего больше боялся — что там все так же или что все по-другому. А потом как-то случайно занесло… и я вообще не понял, что меня с теми краями связывает. То есть, конечно, все знакомо, все помню, но это было с кем-то другим.

— Точно, — одновременно отозвались Марек и Вэл. А Марек сказал: — Тогда поехали дальше.

Они кружили по Питеру до темноты. В сумерках город стал совершенно нереальным. Марек вспомнил, что недавно завел себе пачку черной бумаги, хотя и не придумал, зачем она ему нужна — вот на ней было бы самое то. Белый снег, серые набережные, фонари, полупризрачные силуэты зданий и темнота. Может, получится еще одна серия открыток. «Светлая и Темная сторона, ага». Хотя и прежние его рисунки на Светлую сторону не очень тянули.

— А я что подумал, — подал голос Форестер, давно уже сидевший молча — видимо, даже его неисчерпаемым познаниям о городе был предел. — Я же в разное время снимал всякое, очень в духе тех твоих открыток. А хочешь совместную выставку? Разные языки искусства, все такое. И две части — дневная и ночная. Два лика города, так сказать.

— А давай! — воодушевленно отозвался Марек, но осекся: — Только у меня в цифре много…

— И что? Я, по-твоему, по старинке на пленку снимаю? Печать никто не отменял, контакты у меня есть. Подписывайся как хочешь, — предугадал он следующий вопрос Марека, — из фотографирующих тоже много кто под псевдонимами. А ты в темном варианте таких зарисовок не делал?

— Брысь из моей головы, — рассмеялся Марек. — Как раз думал, что круто было бы ночные виды порисовать, и черная бумага есть, как знал.

В ту ночь все разошлись спать только под утро — Вэл откопал на полках красивое издание Лавкрафта и зачитался, а Марек с Форестером сели планировать совместную выставку, поскольку идеей загорелись оба. Марек даже пожалел, что не взял с собой эту самую черную бумагу, Форестер предложил назавтра еще раз сгонять за ней в город, причем героически вызвался сделать это сам. «Дома неначатая пачка! Мне этим всем стены обклеивать?» — фыркнул Марек. Но, проснувшись, он обнаружил, что Форестер все-таки притащил бумагу и серебристый маркер. «Мне все равно нужно было чистящее средство для объектива, а там все рядом», — сказал он с самым невинным видом.

Дальше Марек потерял счет времени — в плане вдохновения Форестер не уступал Прокси. Понятно, зарисовать сразу все идеи не было никакой технической возможности — Марек, конечно, умел очень быстро набрасывать эскизы, но не на непривычном материале, да и не тот случай. Одно дело Костя с его боевиками, которому и надо было предельно небрежную манеру, а чтобы потягаться с эстетски строгими снимками Форестера, торопиться было никак нельзя. Так что появился разве что серебристый силуэт Петропавловской крепости и ряд домов, а остальное Марек просто занес в табличку, которую они с Форестером просоставляли весь день — какие фотографии пойдут на выставку и какие рисунки нужны к ним в пару. И теперь Мареку уже не терпелось оказаться дома со всем своим арсеналом и изобразить все эти полупризрачные контуры так, как они должны быть.

— Вот это точно надо, и это тоже, — Форестер раз за разом тыкал на экране именно в то, что Марек рисовал по мотивам своих экспериментов с реальностью. — Во, я почти такое же снимал, смотри…

На рисунке вместо Петропавловской крепости были лишь ее развалины, вместо городской застройки — пустынные берега. На мгновение Марек в очередной раз задумался — может быть, Форестер тоже был в тех вариантах?.. Но на фото просто был запечатлен густой туман, да еще Форестер немного добавил эффектов — и от крепости остался только зыбкий силуэт. И болота, которые мелкий Вадик тогда увидел по берегам Невы, Форестер, как выяснилось, снял где-то в пригороде. Что ж — как говорили и Птаха, и Некромант, должен же быть хоть кто-то, у кого все просто и понятно. Если Форестер и правда считает, что Марека вела исключительно интуиция художника — так тому и быть.

На следующий день Форестер с головой пропал в своих бездонных фотоархивах, а Марек все-таки сел рисовать. Раз уж нужная бумага здесь, спешки нет, а маркеры у него всегда с собой — почему бы и не воплотить планы в жизнь, пока все это ясно стоит перед глазами? Сейчас Марек уже не боялся, что пришедшая мысль поблекнет и забудется, поскольку были сюжеты, которые он буквально годами носил в памяти, а потом вдруг подворачивался случай нарисовать именно это — и как не было всего прошедшего времени. Но раз есть такая возможность, то почему бы и не воспользоваться. Марек даже пошел на небольшое хулиганство и воссоздал по память свой старый рисунок еще из первой поездки в Питер, где был двор-колодец и осевшая у стены фигура в плаще.

— Бррр, — Форестер не нашел лучшего момента, чтобы вынырнуть из архивов. — Вот умеешь ты жути нагнать. Но самое интересное — у меня и к этому пара найдется, как раз недавно щелкнул!

Он метнулся к своему рабочему месту, принес фотоаппарат, порылся в памяти и показал нужный кадр на экране. Марека самого пробрало холодом, уж на что, казалось бы, давно привык к таким видам. Вроде бы в углу двора-колодца не было ничего, кроме потрескавшейся штукатурки и груды кирпича — но в резких тенях все это складывалось почти что в узнаваемый силуэт.

— До меня уже доходили россказни, что именно так я и окончил свои дни, — вроде бы Форестер говорил с улыбкой, но какая-то она получилась очень кривая. — Нет, пару раз к тому явно шло, но в итоге я вполне себе здесь.

Марек задержал взгляд на лице Форестера. Его карие глаза смотрели совершенно безмятежно. Нет, до такой степени прикидываться нереально — видимо, как когда-то мелкий Вадик, иногда Форестер что-то чувствует, но списывает на творческую интуицию. А тем временем Форестер заметил и остальные рисунки:

— Эни, я потрясен! Ты мне тут уже готовую выставку сделал, в своей части так точно! Я серьезно — если решишь дополнить, буду рад, но вообще тут уже есть все, что нужно! Сканер у меня есть, цифровые варианты тебе отдам, разумеется, мало ли, еще куда понадобится. Нет, но ведь готовый стенд!